— Когда я рассказал ей, как мать Нондо погубила своего сына, позвав к нему знахаря, и передал ей наш с тобой разговор, — вспоминал Биной, — она ответила: «Вот вы считаете, что круг обязанностей женщины должен быть ограничен домашним хозяйством, что ее дело стирать, убирать, готовить пищу, и больше ничего. Но, ставя ее в такое положение, вы сами создаете условия, притупляющие ее ум. Когда же она начинает верить в знахарей, вы возмущаетесь. Женщина, для которой весь мир заключен в ее семье, никогда не сможет стать настоящим человеком; она всегда будет вам, мужчинам, помехой в большом деле, будет тянуть вас назад, вымещая на вас обиду за собственное невежество. Мать Нондо — результат ваших усилий. Это вы держали ее в таких условиях, и теперь, как бы ни старались вы просветить ее, вам это не удастся». Я пытался спорить, — продолжал Биной, — но, сказать по совести, без большого подъема, потому что в душе был согласен с ней. И все-таки с Шучоритой еще можно спорить, а вот с Лолитой — уволь. Я даже не осмеливаюсь возражать, когда она, подняв брови, говорит: «Вы полагаете, что всегда будете разрешать мировые проблемы, а мы обслуживать вас? Этого не будет! Мы должны заниматься тем же, чем занимаетесь вы, иначе мы так и останемся обузой для вас, а вы будете раздраженно твердить, что женщина — камень на вашем пути. Распахните двери перед женщиной, и вы увидите, что ни в каком деле она не будет вам помехой». Что можно возразить на это? Я больше помалкиваю. Она не часто вступает в разговор, но уж если скажет, приходится основательно подумать, прежде чем ответить. И знаешь, Гора, что ни говори, но мне кажется, нам не пойдет на пользу, если мы станем искусственно задерживать развитие наших женщин, вроде того, как это делают китайцы, бинтующие женщинам ноги, чтобы остановить их рост.
— Я никогда не выступал против образования женщин.
— Да, но ты считаешь, что им достаточно изучить третью часть «Облегченного чтения»?[34]
— Хорошо, теперь мы начнем с первой части теории Смирения.
Весь день и весь вечер друзья провели вместе. Снова и снова возвращались они к разговору о дочерях Пореша.
По дороге домой Гора неотступно думал об этих девушках. Не смог он отогнать мысли о них, даже когда лег в постель, и долго лежал без сна, перебирая в памяти все новое, что узнал в этот вечер от Биноя.
Никогда еще не испытывал он такого смятения мыслей и чувств — ведь до сих пор ему и в голову не приходило задумываться над положением женщин, и вдруг сегодня Биной доказал ему, что этот вопрос тоже относится к числу мировых проблем, что его нужно так или иначе разрешить и что игнорировать дольше его невозможно.
Поэтому, когда на следующий день Биной предложил Горе пойти к Порешу-бабу, сказав: «Ты ведь давно у них не был. Пореш-бабу все время спрашивает про тебя», — Гора сразу же согласился. И не только согласился — по тону его голоса Биной понял, что прежнее безразличие к этой семье сменилось у Горы живым интересом.
Вначале Шучорита и другие девушки ничуть не заинтересовали его, затем в душе его поднялась какая-то презрительная враждебность к ним, и только теперь на смену этим чувствам явилось любопытство. Ему хотелось понять, чем они так приворожили к себе Биноя.
Когда они пришли к Порешу, был уже вечер. В одной из комнат второго этажа горел свет. Харан читал Порешу свою новую статью, написанную по-английски. Впрочем, Пореш в данном случае являлся всего лишь средством к достижению цели, основная же цель была заставить познакомиться с этим произведением Шучориту и произвести на нее впечатление.
Шучорита сидела поодаль, веером защищая глаза от яркого света лампы. Со свойственной ей выдержкой она внимательно слушала Харана, но время от времени мысли ее начинали блуждать и внимание рассеивалось.
Когда вошедший слуга доложил о приходе Горы и Биноя, Шучорита вздрогнула и поднялась, чтобы выйти из комнаты, но Пореш-бабу остановил ее:
— Ты куда, Радха? Ведь это же свои — Биной и Гора.
Смущенная девушка снова села. И хотя она испытывала облегчение оттого, что кончилось, наконец, чтение скучной английской статьи, и радость оттого, что пришел Гора, ее немного тревожила предстоящая встреча Горы и Харана. Трудно сказать, чем была вызвана ее тревога — боязнью ли нового столкновения между ними или еще чем-то…
Приход Горы чрезвычайно раздражил Харана. Он едва поздоровался с ним и погрузился в мрачное молчание. Зато в Горе при виде Харана немедленно проснулся весь его боевой задор.
Бародашундори с дочерьми уехала в гости, условившись с мужем, что вечером он приедет за ними. Приход Биноя и Горы поставил Пореша в затруднительное положение, но задерживаться дольше он не мог и поэтому, шепнув Харану и Шучорите: «Вы пока развлекайте их, а я постараюсь поскорей вернуться», — уехал.
Развлечение последовало незамедлительно — не прошло и нескольких минут, как Харан и Гора вступили в ожесточенный словесный бой. Спорили же они вот о чем: еще в Дакке Пореш-бабу познакомился с судьей одного из прилегающих к Калькутте районов — англичанином Браунло. Сам Браунло и его супруга весьма благоволили к Порешу-бабу, потому что он не ограничивал свободы своей жены и дочерей и не держал их как пленниц на женской половине дома.
Не так давно Бародашундори была в гостях у миссис Браунло. И, как всегда, не преминула похвастаться необыкновенными успехами своих дочерей в области английской поэзии и литературы. Миссис Браунло — женщина восторженная и порывистая — тут же предложила Бародашундори, чтобы ее дочери подготовили небольшую пьеску и разыграли ее на вечере в честь дня рождения судьи. Это событие ежегодно отмечалось не только большим приемом, но и чем-то вроде сельской ярмарки.
— В этом году обещали приехать губернатор и его супруга, — добавила она.
Бародашундори очень обрадовалась приглашению. Сегодня в доме их друзей должна была состояться репетиция, на которую она и повезла своих дочерей.
Харан-бабу спросил Гору, не поедет ли он на ярмарку, на что тот с излишней резкостью ответил: «Нет, не поеду», — после чего между ними и вспыхнул горячий спор на тему об англичанах и бенгальцах и о трудностях, стоящих на пути к их сближению и дружбе.
— Во всем виноваты мы сами, — заявил Харан. — Со всеми своими глупейшими предрассудками и суевериями мы просто не заслуживаем того, чтобы англичане принимали нас в свое общество.
— Если мы действительно этого не заслуживаем, то нам должно быть очень стыдно добиваться, чтобы нас все-таки пустили в это общество, — усмехнулся Гора.
— Да, но к людям достойным англичане относятся с очень большим уважением, пример тому семья Пореша-бабу, — возразил Харан-бабу.
— Такого рода уважение только подчеркивает их высокомерное отношение к остальному народу и является в моих глазах не чем иным, как оскорблением.
Злость душила Харана, и Гора, искусно поддевая и подзадоривая его, скоро окончательно загнал противника в тупик.
Шучорита сидела напротив и из-за веера внимательно наблюдала за Горой; она слышала, что он говорит, но в смысл его слов не вникала. Если бы до ее сознания дошло, что она, не отрывая глаз, смотрит на молодого человека, Шучорита, наверное, сгорела бы со стыда. Но она не замечала этого. Гора сидел напротив нее, он чуть наклонился вперед и положил на стол свои громадные кулаки; свет лампы падал на его большой светлый лоб. Он то презрительно смеялся, то сердито хмурился. Но за этой сменой выражений чувствовались внутреннее достоинство и спокойная уверенность человека, для которого спор отнюдь не был состязанием в красноречии и чьи взгляды сложились в результате долгих раздумий и наблюдений. Убеждением проникнут был не только его голос: выражение глаз, каждый жест, весь его облик свидетельствовали о том, что он глубоко уверен в своей правоте. С удивлением смотрела Шучорита на Гору. Ей казалось, она впервые увидела настоящего человека — человека, которого нельзя поставить на одну доску с другими людьми. Рядом с ним Харан-бабу выглядел совершенным ничтожеством: что-то смехотворное было в его фигуре, чертах лица, манерах, даже в одежде — и это раздражало Шучориту.
Она так часто говорила с Биноем о Горе, что в ее представлении он уже давно превратился в вождя партии, человека стойких убеждений, посвятившего себя служению родине. Но сейчас мысль о его общественных заслугах, о пользе, которую он принесет со временем своей стране, отступила в сторону, и ее взору явился просто человек. Подобно тому как луна вызывает морские приливы, не считаясь при этом ни с местом, ни с временем, так и Гора взволновал сегодня душу Шучориты, заставил ее забыть о благоразумии и хороших манерах и наполнил всю ее искрящейся беззаветной радостью. Первый раз в жизни внутренний мир человека открылся ей, она словно заглянула ему в душу — и, потрясенная, забыла о себе.
