От Харана-бабу не ускользнуло напряженное внимание, с которым девушка слушала Гору, и это вовсе не способствовало убедительности и вескости его собственных аргументов. Наконец, не в состоянии более сдерживать себя, он встал и, обращаясь к Шучорите, как будто она была ему близкой родственницей, сказал:
— Шучорита, выйдем на минуту в ту комнату, мне нужно кое-что сказать тебе.
Шучорита вздрогнула, как от удара. Отношения девушки с Хараном-бабу были таковы, что он мог позволить себе говорить с ней в таком тоне, и в другое время она не обратила бы на это никакого внимания, но сегодня, в присутствии Горы и Биноя, его фамильярность оскорбила ее. Она не могла простить Харану взгляда, который бросил на нее Гора. Сначала девушка сделала вид, что не слышала слов Пану-бабу, но когда он повторил уже с некоторым раздражением в голосе: «Ты слышишь, Шучорита? Мне нужно поговорить с тобой. Пойдем в ту комнату», — она, не подымая головы, ответила:
— Скоро вернется отец. Подождем до его прихода.
Биной поднялся.
— Мы, наверное, вам мешаем, — сказал он, — да и нам уже пора.
— Нет, нет, Биной-бабу, — торопливо ответила девушка. — Пожалуйста, не уходите. Отец ведь просил вас дождаться его. Он сейчас вернется.
В голосе ее слышалась мольба. Так могла бы умолять о пощаде лань, которую готовились выпустить в лес навстречу охотнику с заряженным ружьем.
— У меня, к сожалению, нет времени. Я ухожу, — заявил Харан-бабу и стремглав выбежал из комнаты. В следующее мгновение он пожалел о своем опрометчивом поступке, но вернуться обратно было уже неудобно.
Шучорита сидела, низко опустив пылающее от стыда лицо, и тщетно старалась придумать тему для разговора. Вот когда Горе представилась возможность внимательно рассмотреть ее.
Где же заносчивость и развязность, которые он в мыслях всегда приписывал образованным девицам? У нее, вне всякого сомнения, было очень умное и живое лицо, но присущие девушке скромность и застенчивость чудесным образом смягчали его выражение и придавали ему нежное очарование. Как правильны были черты ее лица! Как чист и безоблачен лоб, ясный, словно просвет осеннего неба, сколько прелести в очертании ее губ, похожих на свежие розовые лепестки; они сомкнуты, но слова трепещут на них, готовые сорваться. До сих пор Гора еще никогда не видел вблизи одежду современных женщин и осуждал новую моду, по существу не зная ее. Сегодня же сари, по-новому драпировавшее изящную фигурку Шучориты, показалось ему восхитительным. Одну руку она положила на стол. Эта рука, выглядывавшая из широкого, присборенного у запястья рукава блузки, словно несла Горе вдохновенный призыв ее нежного сердца.
Неярко горела настольная лампа, стоявшая рядом с Шучоритой. При ее мягком, спокойном освещении комната с затаившимися по углам тенями, с картинами на стенах, с удобной красивой мебелью приобрела вдруг в глазах Горы странное очарование, словно она стала уже не просто комнатой, а олицетворением домашнего очага и уюта, созданного прикосновением искусных и заботливых женских рук. Что-то теплое и живое коснулось сердца Горы, и вслед за этим горячая волна прихлынула и сладкой истомой обволокла его сердце. Никогда еще не испытывал он подобного чувства.
Гора пристально смотрел на девушку. Вся она, начиная от небрежных завитков волос на висках и кончая каймой сари, касающегося пола, казалась ему воплощением новой, чрезвычайно важной для него истины; он не сводил с нее глаз, он видел ее всю, и в то же время ни одна черточка, ни одна деталь не ускользала от его внимательного взгляда.
Некоторое время после ухода Харана все смущенно молчали. Первым нарушил молчание Биной.
— Вы помните, о чем мы с вами говорили в прошлый раз? — обратился он к Шучорите. — Ну так вот, было время, когда я, как и многие другие, верил, что для нашей страны, для нашего общества, для нас самих нет никакой надежды, что мы никогда не достигнем совершеннолетня и Англия вечно будет нашим опекуном, что какие бы то ни было перемены к лучшему невозможны и что бороться против могущества англичан и против глубокого невежества нашего общества немыслимо. Большинство наших соотечественников и до сих пор продолжает так думать. Подобные мысли делают одних людей алчными, других — апатичными. Вот почему средний бенгалец ни о чем, кроме служебной карьеры, не думает, а у богатого весь смысл жизни заключается в том, чтобы добиваться от правительства всяких титулов и званий. У нас нет никаких перспектив — прожили день, и ладно… оттого мы и не строим никаких планов, да для этого у нас и нет никаких оснований. Одно время я серьезно подумывал поступить на государственную службу, воспользовавшись протекцией отца Горы, но Гора так на меня напустился, что я живо пришел в себя.
Заметив, что последние слова Биноя несколько удивили Шучориту, Гора сказал:
— Не подумайте, что я возражал потому, что был зол на правительство. Нет, дело в том, что люди, состоящие на государственной службе, очень часто приписывают себе власть, принадлежащую государству, начинают гордиться своим могуществом и образуют класс, который стоит особняком от всего остального населения. С каждым днем я все больше и больше убеждаюсь в этом. У меня есть родственник, помощник судьи, теперь он уже в отставке. Так вот, пока он еще работал в суде, окружной судья, англичанин, часто упрекал его: «Бабу, почему вы так часто выносите оправдательные приговоры?» На это он неизменно отвечал: «Для этого у меня есть веская причина, сахиб. Для вас подсудимые, которых вы отправляете в тюрьму, немногим выше собак и кошек. А мне они братья». В те дни у нас было немало людей, которые решались говорить такие благородные слова, были и английские судьи, которые выслушивали и понимали их. Но с каждым днем лакейская ливрея все сильнее привлекает людей, и теперешний судья-бенгалец тоже смотрит на своих соотечественников, как на собак. На опыте доказано, что чем выше поднимается он как чиновник, тем ниже опускается как человек. Его опора — чужие, пришельцы, поэтому он невольно начинает смотреть сверху вниз на свой народ, а это неизбежно кончается тем, что он становится несправедливым по отношению к этому самому народу. Ни к чему хорошему это не ведет!
И Гора так ударил кулаком по столу, что в лампе заметался язычок пламени.
— Гора, этот стол не собственность правительства, — улыбнулся Биной, — а лампа принадлежит Порешу-бабу.
Гора громко расхохотался, и смех его разнесся по всему дому. Шучорита была удивлена и в то же время немало обрадована тем, что Гора понимает шутку и может по-детски, безудержно смеяться. В ее представлении люди, посвятившие себя великим идеям, были начисто лишены этого качества…
Гора говорил в этот день о многом, и хотя Шучорита слушала его молча, одобрение, которое он читал в ее глазах, все больше воодушевляло его.
— Мне хочется, чтобы вы запомнили одну вещь, — обратился он наконец непосредственно к Шучорите. — Глубоко заблуждаются люди, которые считают, что стать такими же сильными, как англичане, мы сможем лишь в том случае, если будем стараться уподобиться им буквально во всем. Такое подражание приведет нас к тому, что мы и от одних отстанем, и к другим не пристанем. Нужно помнить, что Индия — страна особенная: у нее своя сила и своя правда; она достигнет успеха и сохранит самобытность только в том случае, если пойдет собственным путем. Если мы, изучая английскую историю, не сумели понять этого, значит, мы ничему не научились. Я прошу вас: слейтесь с Индией, примите ее со всеми ее достоинствами и недостатками. Если вы натолкнетесь на уродливые стороны, старайтесь исправлять их своими силами. А главное, не полагайтесь на чужое мнение, постарайтесь увидеть своими глазами, понять, передумать, почувствовать себя частицей Индии. Вы никогда ничего не поймете, если будете настроены против нее, если, с детства проникшись христианскими идеями, предпочтете смотреть на Индию со стороны. В этом случае вы лишь причините ей новые страдания и ничем не сумеете помочь.
Слова «я прошу» прозвучали в устах Горы, как приказ. В них заключалась такая сила, что согласия собеседника не требовалось. Сердце Шучориты учащенно билось; опустив голову, слушала она страстные слова молодого человека, обращенные к ней. Она не понимала, что, собственно, с ней происходит. Она никогда не думала, что «Индия» — это древний исполин, долго накапливавший силы в своем одиночестве, причудливо вплетающий свою особую нить в канву прошлой и будущей истории человечества. И только сегодня, слушая сильный, уверенный голос Горы, она вдруг поняла, как тонка и изящна эта нить и какими нерасторжимыми узами связывает она Индию с грядущими мировыми потрясениями. Внезапно ей открылись нелепость и убожество жизни тех индийцев, которые не сознают своей связи с этим гигантом и не готовы, если нужно, пожертвовать ради счастья Индии собой. Это неожиданное прозрение помогло ей побороть свою застенчивость.
