второй день, а я уже думаю о какой-то ерунде.
— Что ж, а вы весьма разборчивы.
В то время как её глаза искрились задорным огоньком, её губы были крепко сжаты, будто она что-то старательно сдерживала за ними. Это уже не первый раз за то короткое время, что мы знакомы.
Это было не моим делом, но вопрос вылетел сам собой:
— Почему ты делаешь это?
— Делаю что? Оскорбляю? — она отклонилась назад, осматривая меня с головы до ног. — Я отчётливо ощущаю, что никто, кроме твоего брата, не видит в тебе недостатков. Я же считаю своим долгом напомнить тебе о скромности.
Она что, считает меня совершенством? Или насквозь состоящим из недостатков? Я в равной степени заинтригован этими двумя сценариями. Хотя, она права. Никто, кроме Волчицы и Лукаса, ни разу не посмел указать на мои недостатки.
— Это оскорбление?
Хитрая ухмылка очертила уголки её рта.
— Решай сам, — и снова её губы сжались, удерживая за собой то, что она так отчаянно там хранила.
— Вот это, — я указал на её лицо. — Что ты там держишь?
Её глаза, такие тёмно-синие сейчас, заметно округлились. И потом она глубоко вздохнула:
— Моя мать настаивает на том, что неприлично смеяться в обществе. Знаю, это, вероятно, повергнет тебя в шок, но некоторые манеры я стараюсь соблюдать.
Меня самого пробрал смех.
— Ты можешь спросить меня, не девственник ли я, вскоре после знакомства, но не будешь смеяться в обществе?
К моему удивлению, на её бледных щеках проявился розовый румянец. Но это было не самое плохое: она цыкнула на меня, когда сдвинула меня в сторону укромного уголка на лестнице. От этого движения меня обдало долгим шлейфом её духов. Черт, как хорошо она пахла.
— Хорошо. Вчера я вела себя по-свински. Я уже это признала, — её глаза следили за лестницей, прежде чем они надолго вернулись ко мне. И странно было то, что мне физически пришлось бороться с дрожью, пока они смотрели на меня. — Просто… я не хотела понравиться тебе. Во всяком случае, не сразу.
И сразу, как мой рот открылся, она уточнила:
— Или чтобы, ну, ты ничего снова не предложил.
Она подкалывала меня. Тогда вот мой ответ.
— С самого начала я ничего не предлагал. И… — добавил я, когда она собралась спорить, — даже ничего пошлого.
— Хорошо. Ты не предлагал. Я просто говорю…
Я не мог не сделать шаг вперёд в оставшемся тесном пространстве.
— Послушай, ты не обязана мне ничего объяснять. Как я сказала вчера, я тоже не в экстазе от того, чтобы выставляться на этом аукционе.
Одна её бровь выгнулась. Хорошо, что она не из тех тонких и жутких, будто их выщипывал младенец.
— Даже если это будет моя сестра?
Почва под ногами стала мягкой и неустойчивой. Я полагал, это было не перемирием, но тем периодом, когда мы разговаривали как нормальные люди. По крайней мере, так, я предполагал, разговаривают нормальные люди. И я был готов признать, что не хотел этого потерять. Но, хоть они с сестрой и язвили друг другу за завтраком, они были сёстрами, с неизбежными привязанностями, как мы с Лукасом. И всё же, я твердо сказал:
— Даже твоей сестре.
Как я вообще мог думать о её сестре, когда прямо передо мной стояла Валькирия?
Глава 16
Эльза
От произнесённого Кристианом признания, я ощутила неуместный, нелогичный укол удовольствия. Она не интересна ему. Он больше не хочет быть пешкой на КРБ, как и я, что не так уж и важно в долгосрочной перспективе, но всё же.
Напряжённая тишина, заполнившая пространство вокруг нас, стала такой тяжёлой и плотной, и мне казалось, что я не могу ничего сделать, кроме как просто не нарушить её.
— Есть явная угроза того, что вы двое должны стать парой.
— Так же, как и ты с Мэтом.
Хоть это и было дурным тоном, но мой нос автоматически сморщился.
— Не дури ей голову, если она не является тем, чего ты действительно хочешь.
Настал его черед сделать мягкий выдох разочарования.
— Поверь, это даже не рассматривается.
Хотела бы я поверить в его искренность.
— Моя сестра сейчас очень уязвима. Ей не стоит думать, что она нравится кому-то, когда… — вырвался грустный призрак смеха. — Это звучит так по-детски, да?
— Весь этот фарс кажется школьным, — пробурчал он, проводя рукой вдоль своих тёмных волос. И потом:
— Почему ты не хотела понравиться мне, Эльз?
Только я открыла рот, чтобы поправить его, но он прервал меня, ухмыляясь:
— В смысле как друг, конечно же.
— Не то, чтобы я не хотела понравиться тебе, — желание пнуть себя было таким сильным. Почему я по-прежнему говорю глупые вещи рядом с этим человеком? — Если это что-то значит. Что, скорее всего, не так, — я всё глубже копала себе яму, не так ли? — Я полагаю, что сейчас я защищаюсь, — я неубедительно махнула рукой между нами. Задев его плечо, я резко одёрнулась в статическом шоке. — Как и ты, и это правильно, — я снова несу бред, Боже мой. Мои пальцы покалывало, и это лишь от касания кистью его сукна. — Подумать только, я предположила, что ты влюблён в себя, из-за всех твоих… — я показала рукой на его лицо, потом на его тело, стараясь не приближаться к нему. — Ну, знаешь, из-за всей твоей «слишкомости». И всё же, возможно, предметом для беспокойства должны быть я и моё эго.
— Моя «слишкомость»?
Он был в шоке. Даже нет — он был доволен. И я официально заканчиваю этот разговор, раз возможность того, что я продолжу делать из себя полное и абсолютное ничтожество, практически гарантирована. Итак, я отказываюсь уточнять.
— Принимай это за извинение, Кристиан.
— Это будет впервые, Эльз? — мой вдох прозвучал резче, чем я бы хотела. — Потому что у меня такое ощущение, что ты не очень часто извиняешься. Или не теряешь над собой контроль до такой степени, чтобы пришлось это делать, — уголки его губ дёрнулись. — Может, это новое начинание? Потеря контроля, особенно в такой ситуации, как КРБ, когда каждую секунду его нужно сохранять.
Мне никак не удавалось дышать ровно, а сердце сильно колотилось в груди. Я сказала ему, бесясь на то, каким хриплым стал мой голос:
— Сейчас не 3 часа ночи. Это будет считаться?
Все мои старания держать свои руки подальше от него свелись к нулю, когда он протянул руку и нежно заправил выпавшую из причёски прядь волос мне за ухо.
— Я разрешаю. Но только потому, что ты являешься основателем ККН.
