Артур был тронут этим простодушным восхищением, до глубины сердца польщен и взволнован.
— Вам нравится? Если вы ко мне зайдете, я с удовольствием… нет, я сам вам принесу… нет, пришлю. До свидания. Спасибо, Фанни. Храни вас бог. Мне нельзя с вами оставаться. Прощайте.
И, крепко пожав ей руку, кивнув ее матери и девочкам, он направился к выходу из сада.
Он все ускорял шаг, а ворота миновал уже бегом.
— Милая, милая малютка, — твердил он вслух. — Чудесная маленькая Фанни! Ты лучше их всех. Господи, поскорее бы Шендон вернулся. Я бы тогда уехал к матушке. Я не должен с ней видеться. И не буду. Не буду, даю слово…
Разговаривая на бегу, так что прохожие на него оборачивались, он налетел на какого-то низенького старичка и обнаружил, что это мистер Бауз.
— Ваш покорный слуга, сэр, — сказал мистер Бауз и с нарочито низким поклоном приподнял свою поношенную шляпу.
— Здравствуйте, — угрюмо отозвался Артур. — Не смею вас задерживать, и провожать меня нынче не требуется. Я тороплюсь, сэр. Всего наилучшего.
Бауз решил, что Пен торопится домой не без причины.
— Где они? — воскликнул старик. — Вы знаете, о ком я говорю. Может, они у вас? Они сказали Болтону, что идут в Темпл, в церковь; а там их нет. Они у вас. Они не должны у вас оставаться, мистер Пенденнис.
— Проклятие! — вскричал Пенденнис в бешенстве. — Убедитесь сами, у меня они или нет. Вот мой двор, вот моя дверь — прошу, сэр.
И Бауз, сняв шляпу и поклонившись, последовал за ним.
В квартире Пена их, как мы знаем, не было. Но когда стали запирать ворота, мать с дочерью, не очень-то весело проведшие этот воскресный вечер, печально побрели со своими малышками вон из сада; зашли в Лемб-Корт; постояли под фонарем — единственным украшением этого унылого квадратного двора; поглядели на верхние окна того дома, где жил Пен, и вскоре увидели, как там засветился огонек. А потом эти две дурехи поплелись домой, волоча за руку уставших детей, и воротились к мистеру Болтону, который один-одинешенек тянул грог в сторожке Подворья Шепхерда.
Бауз оглядел пустую гостиную Пена, в которой очень мало что прибавилось или изменилось с тех пор, как мы видели ее в последний раз. Старые книжные полки и потрепанные книги Уорингтона, заваленный бумагами рабочий стол Пена выглядели уныло.
— Желаете заглянуть в спальню, мистер Бауз, может быть, мои жертвы там? — с горечью произнес Артур. — Или, может быть, я задушил обеих девочек и спрятал их в чулане с углем?
— Вашего слова достаточно, мистер Пенденнис, — отвечал тот печально. — Вы сказали, что их здесь нет, и я вам верю. И надеюсь, что они никогда сюда не приходили и никогда не придут.
— Честное слово, сэр, вы очень добры, — надменно продолжал Пен. — Вы выбираете мне знакомых, вы дали мне понять, что кое-кому вредно со мною знаться. Я помню вас с давних пор, мистер Бауз, и много вам обязан; не то я выразился бы гораздо резче по поводу невыносимого преследования, которому вы, как видно, решили меня подвергнуть. Вчера вы проводили меня за ворота, точно боялись, как бы я чего-нибудь не украл…
Тут Пен осекся и покраснел, чувствуя, что дал в руки Баузу козырь, который тот и не преминул подхватить.
— Да, сэр, раз уж вы произнесли это слово, я именно полагаю, что вы имели в виду что-то украсть. Не станете же вы утверждать, что пришли в гости к нищему скрипачу Баузу или к сторожихе миссис Болтон? Фи! Очень нужно такому изысканному джентльмену, как Артур Пенденнис, эсквайр, лезть на мой чердак или сидеть в прокопченной кухне, если у него нет на то особенных причин! И по-моему, мистер Артур Пенденнис, целью вашего прихода было украсть сердце красивой девушки, а потом разбить его и выбросить. Вот чему вы обучаетесь в свете — вы, молодые денди, лощеные модники, надменные аристократы, угнетающие народ. Для вас это забава, а что для них — об этом вы думали? Для тех, кем вы играете, а наигравшись, выкидываете на улицу? Знаю я вашего брата, сэр. Знаю ваш эгоизм, вашу заносчивость, вашу спесь. Какое дело милорду, что дочь бедняка погибнет, а семья ее будет опозорена! Вам подавай удовольствия, а платить за них будет, конечно, простонародье. На что же мы и существуем на свете? Все вы такие, сэр, все такие.
Бауз зарапортовался, и Пен рад был воспользоваться этим, рад увести спор подальше от того предмета, с которого начал его противник. С невеселым смехом, за который тут же попросил прощения, он сказал:
— О, конечно, я аристократ! Живу в хоромах под крышей, и ковер у меня на лестнице почти такой же красивый, как у вас, мистер Бауз. И жизнь я провожу в том, что угнетаю народ — гублю невинных девушек и граблю бедняков, так? Дорогой сэр, все это хорошо в комедии, где Иов Торнберри, бия себя в грудь, вопрошает милорда, как он смел унизить честного человека и загасить огонь в очаге англичанина. Но в жизни-то, мистер Бауз, можно ли толковать о тиранах-аристократах, попирающих народ, человеку, который так же зарабатывает себе на пропитание, как и вы сами? Разве я вас когда обижал? Или обходился с вами свысока? Разве не питали вы ко мне даже известной симпатии… в те дни, когда оба мы были юными романтиками, мистер Бауз? Не сердитесь же на меня и теперь, будем добрыми друзьями, как прежде.
— Те дни были совсем иные, — возразил Бауз. — И мистер Артур Пенденнис был тогда честным, порывистым юношей; может быть, несколько себялюбивым и самонадеянным, но честным. Тогда я вам симпатизировал, потому что вы готовы были погубить себя ради женщины.
— А теперь, сэр?
— А теперь времена изменились, и вы хотите, чтобы женщина погубила себя ради вас. Я хорошо знаю эту малютку, сэр. Я всегда говорил, что ее подстерегает такая судьба. Она забила себе голову романами, у ней только и мыслей, что о любви и влюбленных, она и не замечает, что ходит по полу сторожки. Я ее обучаю. Могу вам сказать, что она и способна и обаятельна. Я привязался к ней, сэр. Я одинокий старик; живу так, что самому противно, — среди веселых забулдыг, которые наводят на меня тоску. Мне некого любить, кроме этой девочки. Сжальтесь надо мной, не отнимайте ее у меня, мистер Пенденнис, не отнимайте!
Голос у старика срывался. Его просительный тон тронул Пена куда больше, чем угрозы и насмешки, с которых он начал свою речь.
— Уверяю вас, — сказал Артур мягко, — вы напрасно думаете, что я замышляю зло против бедняжки Фанни. Я и увидел-то ее впервые только в пятницу вечером. И вышло это совершенно случайно, благодаря нашему приятелю Костигану. У меня нет никаких намерений касательно нее… просто я…
— Просто вы отлично знаете, что она глупая девчонка, и что мать ее — глупая женщина… просто вы встречаете ее в саду Темпла, разумеется — без предварительного сговора… просто, когда я вчера застал ее за книгой, которую вы написали, она меня с презреньем прогнала. А на что я еще и годен, как не на то, чтобы надо мною смеяться? Старик, калека, жалкий скрипач, только что не в лохмотьях, который для заработка пиликает песенки в кабаке? Вы-то настоящий джентльмен. Платок надушен, на пальце перстень. Вы обедаете в домах у знати. Но кто подаст корку старому Баузу? А ведь я бы мог быть не хуже любого из вас. Я мог бы прославиться, если б представился случай, мог бы общаться с лучшими умами страны. Но мне не повезло. Когда-то я был честолюбив. Я писал пьесы, стихи, музыку — никто не захотел меня выслушать. Все женщины, которых я любил, смеялись надо мной. И вот пришла старость, и я один, совсем один на свете! Не отнимайте же у меня эту малютку, мистер Пенденнис. Оставьте ее мне еще хоть ненадолго. До вчерашнего дня она была мне вместо дочери. Зачем вы явились, зачем заставили ее издеваться над моим уродством, моей старостью?
— Уж в этом-то я неповинен, — сказал Артур с легким вздохом. — Клянусь честью, я и не рад, что встретил эту девушку. Я не обольститель, мистер Бауз. Я понятия не имел, что произвел впечатление на бедную Фанни, и не думал об этом до… до сегодняшнего вечера. А тут, сэр, пне стало ее жаль, и я как раз бежал от соблазна, когда столкнулся с вами. И могу вам еще сказать, сэр, — добавил он заметно дрогнувшим голосом и залившись краской, чего его собеседник не увидел в наступившей темноте, — что нынче вечером, когда звонили в церквах, я думал о своем родном доме и о женщинах, ангельски чистых и добрых, которые в нем обитают. Там я и хотел искать спасения от опасностей, меня обступивших, и просить у всевышнего сил, чтобы исполнить мой долг.
После этих слов Артура наступило молчание, и когда гость снова заговорил, тон его был несравненно более мягким и дружеским. А напоследок Бауз обменялся с Пеном очень теплым рукопожатием, просил прощенья за то, что превратно о нем судил, и сказал несколько лестных слов, за которые молодой человек еще раз с жаром стиснул его руку. Расставаясь со своим гостем у порога, Пен сказал, что дал себе слово и надеется с помощью божией его сдержать.
