Но он принял мудрое решение — не видеться с Фанни, и не менял его. Чтобы не думать об этой маленькой чаровнице, он глушил себя работой, движением, кутежами. Он слишком много трудился, слишком много ходил и ездил верхом; слишком много ел, пил и курил. Но сигары и пунш были бессильны вытеснить образ Фанни из его воспаленного мозга, и к концу недели такого насильственного самоотречения наш герой свалился в горячке. Пусть читатель, никогда не болевший горячкой в холостой квартире, пожалеет несчастного, обреченного на это испытание.
Какому-нибудь комитету девиц на выданье или других добрых христиан, заинтересованных во внедрении семейных добродетелей, следовало бы заказать Крукшенку, Личу или иному милосердному обличителю заблуждений нашего века серию рисунков, изображающих ужасы холостяцкой жизни, дабы всякий, посмотрев на них, возмечтал о переходе в женатое сословие. Есть ли что неуютнее, чем одинокий завтрак холостяка — в летнюю пору, когда на вялом огне вскипает черный от копоти чайник, или, того хуже, об Рождестве, когда огонь в камине гаснет через полчаса после ухода уборщицы? Поеживаясь, хозяин квартиры выходит из спальни и начинает день с поисков угля и растопки, вынужденный, до того как приступить к умственным занятиям, исполнить обязанности служанки, поскольку миссис Фланаган ушла, не сказавшись. А разве плохой сюжет для искусного рисовальщика рубашка холостяка, — он решил в нее облачиться перед самым обедом и тут обнаруживает, что на ней не осталось ни одной пуговицы? Или еще: холостяк возвращается к себе после веселых святок, проведенных за городом у друзей, среди милых лиц, ласковых приветствий и пожеланий. Оставив чемодан, внизу у цирюльника, он зажигает свечу от потрескивающего фонаря на лестнице и входит в знакомую голую комнату, где никто его не ждет и никто о нем не тревожится, кроме рождественских счетов, предупредительно разложенных на его рабочем столе. Добавьте к этим сценкам еще одну, самую страшную — холостяк заболел, и с того дня как эта серия будет опубликована, квартирная плата в Темпле начнет снижаться. И здоровому-то человеку в холостой квартире тоскливо, грустно, одиноко, но болеть в такой квартире — ночь напролет метаться от боли и бессонницы — томительно ждать утра и прихода уборщицы — самому себе подавать лекарство по своим же часам — не иметь рядом никого, кроме собственных горячечных мыслей и больных фантазий, — не чувствовать доброй руки, которая поднесла бы тебе воды, когда мучит жажда, или разгладила жаркую, сбившуюся подушку, — вот это поистине жребий столь печальный и трагический, что мы не станем распространяться о его ужасах, а лишь от души пожалеем холостых обитателей Темпла, которым он частенько выпадает.
Выпал этот жребий и Пену после упомянутых нами излишеств, которых не выдержал его несчастный мозг. Однажды он с вечера почувствовал себя нездоровым, а наутро проснулся совсем больным. В тот день его, кроме уборщицы, посетил только рассыльный из редакции "Пэл-Мэл", которого он по мере сил постарался удовлетворить. От напряжения, с каким он закапчивал работу, лихорадка усилилась. Он одолел только часть материала, который поставлял в газету; а поскольку Шендон еще не вернулся и Уорингтона, который мог бы помочь, не было в городе, политические и редакционные столбцы в "Пэл-Мэл" выглядели пустовато, а помощник редактора понятия не имел, чем их заполнить.
Мистер Финьюкейн помчался к Пену и, убедившись, что болезнь его очень серьезна, этот добрый ирландец пытался его заменить, для чего сочинил ряд политических и критических статей, очень, без сомнения, поучительных для читателей газеты, в которой они с Пеном работали. С пера его щедрым потоком потекли слова о величии Ирландии, о талантах и добродетелях жителей этой угнетенной страны; и Шендон, редактор, безмятежно наслаждавшийся отдыхом в Булони, просматривая газету, которую ему туда посылали, тотчас узнал руку своего помощника и сказал, со смехом протягивая газету жене: "Гляди-ка, Мэри, Джек опять взялся за дело". А Джек и вправду был надежный друг и добрый патриот и, дорвавшись до пера, не упускал случая сообщить миру, что Рафферти величайший художник Европы и только мелкие интриги мешают Королевской академии зачислить его в члены; рассказать, что, по господствующему в Вест-Энде мнению, член парламента мистер Руни назначен губернатором Баратарии; или ввернуть в статью на любую тему похвальное слово Круглым Башням и Дороге Гигантов. И мало того что добрый этот друг по мере сил выполнял за Пена его работу, он еще готов был отказаться от субботнего и воскресного отдыха и провести эти дни у постели Артура; однако тот с благодарностью отклонил это предложение, заверив Финьюкейна, что предпочитает болеть в одиночестве.
В пятницу вечером, закончив работу, Финьюкейн пошел ужинать в Черную Кухню, где и рассказал капитану Костигану о болезни их друга; а тот, вспомнив об этом через два дня, в воскресенье днем сам отправился в ЛембКорт навестить болящего. Его впустила миссис Фланаган, вся в слезах, и рассказала, что бедному молодому джентльмену очень, очень худо. Состояние Пена так ее тревожило, что ей уже не раз приходилось подкрепляться спиртным, иначе она просто не снесла бы такого горя. Она потолкалась у кровати Пена, пробовала за ним ухаживать, но эти знаки внимания так его раздражали, что он тут же ее прогнал. Отсюда и слезы, и новый взрыв горя, и повторное обращение к бутылке — испытанному болеутоляющему средству. Капитан строго отчитал уборщицу за пристрастие к вину и разъяснил ей, к каким роковым последствиям неизбежно приведет столь невоздержанное поведение.
Пен, хоть и был в сильнейшем жару, все же очень обрадовался Костигану. Услышав за стеной знакомый голое, он стал звать капитана к себе, поблагодарил его за внимание, просил сесть и поговорить с ним. Капитан с важным видом пощупал его пульс (на то время, что палец его был прижат к дрожащей вене Артура, собственная его, рука, трясущаяся и влажная, обрела твердость) — пульс бился неистово — лицо у Пена осунулось и горело — налитые кровью глаза провалились — он с неделю как был небрит. Едва гость уселся, как Артур, ерзая и ворочаясь в неудобной постели, стал быстро что-то говорить про Черную Кухню, про Воксхолл — когда они опять туда пойдут? — и про Фанни — как поживает малютка Фанни?
И правда, как она поживает? Мы помним, что в предыдущее воскресенье она грустно побрела домой, увидев сначала, как Артур зажег лампу во время своего разговора с Баузом. Позже Бауз, возвращаясь к себе, прошел мимо двери сторожки и заглянул к миссис Болтон, но лицо его было очень печально. Снова Фанни провела томительную ночь. Она вертелась с боку на бок, чем несколько раз будила сестренок. Читать дальше "Уолтера Лорэна" она не решилась: отец был дома и не позволил бы ей жечь свечу. Книга лежала у ней под подушкой, и она то и дело ее нащупывала. Только она под утро уснула, как проснулись девочки — чуть ли не вместе с птицами. Хотя она была очень сердита на Бауза, но все же в обычный час пошла к нему, и тут мягкосердечный музыкант завел с ней разговор:
— Вчера вечером, Фанни, я видел мистера Пенденниса, — сказал он.
— Да? Я так и думала, — отвечала Фанни, злобно взглянув на печального старика.
— Я люблю тебя, как дочь, с тех пор как мы здесь поселились, — продолжал он. — Ты тогда была ребенком. И ты тоже чувствовала ко мне расположение до последнего времени… пока не познакомилась с этим джентльменом.
— А теперь вы небось станете на него наговаривать? Что ж, мистер Бауз, начинайте — то-то я почувствую к вам расположение!
— Напротив, — сказал Бауз. — Я считаю его очень порядочным и честным молодым человеком.
— Вот как! Вы отлично знаете, что, скажи вы против него хоть слово, я с вами больше и разговаривать не буду, никогда! — вскричала Фанни и, сжав кулачки, забегала по комнате.
Бауз наблюдал за юной горячкой с восхищением и угрюмым сочувствием. Щеки ее пылали, грудь вздымалась, в глазах горела любовь, гнев, вызов.
— Вы бы и хотели сказать про него дурное, — выпалила она, — да боитесь. Сами знаете, что боитесь!
— Я знавал его много лет тому назад, — продолжал Бауз, — он тогда был почти так же молод, как ты сейчас, и питал романтические чувства к дочери нашего друга капитана — нынешней леди Мирабель.
Фанни рассмеялась.
— Наверно, были и другие, кто питал романтические чувства к мисс Костиган. Мне не интересно про это слушать.
— Он хотел на ней жениться. Но они не подходили друг другу ни по возрасту, ни но положению. У него не было, денег, поэтому она ему отказала, и поступила очень благоразумно: оба были бы несчастливы, — она не подходила для того, чтобы жить с его родными или создать для него приятную домашнюю обстановку. Мистеру Пенденнису надобно завоевать себе положение в обществе, он должен жениться на девушке своего друга. Если женщина любит, она не станет губить будущее любимого человека, ссорить его с семьей и обрекать на бедность и горе. Порядочная девушка так не поступит, пожалеет и себя и его.
