Сзади послышался негромкий разговор — на опушку из перелеска вышел донельзя усталый старший медик роты Сергей Левченко, которого Новиков предпочитал называть не по званию, а по имени.
— Сергей, ну что там с людьми Гордона? — повернулся он к подошедшему.
— Жуть, — покачал головой медик, некогда бывший молодым мурманским врачом, с отличием закончивший вуз и по протекции родного дядюшки попавший в отлично оплачиваемую экспедицию на Новую Землю. — Вот когда работаешь, эмоции отключаются, а после… К этой резне привыкнуть все же совершенно нельзя! Раненых частенько добивают, и это скорее к лучшему, милосерднее, что ли. Ибо с такими ранениями выходить человека — это зачастую невозможное действо, а для него — адское мучение!
— Сколько трехсотых? — осведомился Василий, кивая с пониманием.
— Осталось девять, — развел было руки медик, тут же машинально отирая их о густо запачканный кровью фартук. — Но эти не помрут!
— Ну и хорошо, — ответил командир. — Если захотят, заберем с собой тех, кому солдатом уже не быть. Сгодятся.
— Ага, — согласился Левченко. — Надеюсь, вы мне работы не прибавите?
— Типун тебе на язык! — поморщился Василий и, набрав воздуха в легкие, выкрикнул построенной в три шеренги роте: — Вперед! Пошли, ребята! — после чего снова обернулся к медику: — Серега, смотри потом не потеряй нас!
— С Богом! — напутствовал товарищей Левченко, заметно побледнев. — Найду! Куда ты денешься?
Люди Афонина были готовы к стрельбе, ожидая лучшего момента для применения зарядов. Однако неожиданно поднявшийся северный ветер, крепнущий с каждым часом, сильно спутал карты мортирщикам. В таких условиях применять хлорпикриновые заряды не было никакой возможности — густое облако отравы накроет и датчан. Видавшие уже под Гетеборгом «сибирскую серу» в действии, союзники неизбежно сломают строй и кинутся врассыпную, да и самим ангарцам придется постараться, чтобы избежать отравления.
Мимо опушки неспешно проезжали эскадроны датских рейтар, один из которых возглавлял капитан Регнар Торбенсон. Облаченные в доспехи всадники, выстраивавшиеся на поле шеренгами чуть ли не колено к колену, были вооружены помимо тяжелого палаша еще и пистолями с колесцовым замком. Смотрелись они весьма грозно, даже устрашающе. Тысяча датских рейтар, состоявшая из пяти эскадронов, занимала правое крыло армии. Еще полторы тысячи рейтар-немцев находились на левом. Впереди них выстраивались драгуны по шесть сотен на каждом фланге. В центре войска находились мушкетеры, чья численность составляла чуть более семи тысяч солдат — что было больше, чем у Торстенсона, в армии которого стрелков было менее шести тысяч. Зато пикинеры, числом немногим менее четырех с половиной тысяч воинов, уступали шведам, коих насчитывалось более восьми тысяч. Численность шведской кавалерии также превалировала, более четырех тысяч воинов, в том числе и отборные тяжелые всадники — кирасиры. Поэтому Леннарт, чувствуя свое превосходство над войском датского военачальника, первым начал медленное сближение, намереваясь выйти на дистанцию пушечного выстрела.
Между тем прошло еще около часа, пока армия генерала Густава Сиверса заняла выбранные позиции. Над головами солдат трепетали флаги, хлопая на ветру плотной материей, на которых извивались вышитые золотыми нитями датские львы. Трубачи и литаврщики ни на минуту не прекращали призывных сигналов, пока все отряды не заняли свои места в строю. Наконец и пушкари приготовили орудия к битве, выкатив их вперед строя. Несмотря на советы Новикова и Афонина Сиверсу сконцентрировать пушки на центральном направлении в сильный кулак, генерал предпочел обычную практику — растянул артиллерию вдоль линии построения армии.
Тем временем набиравший силу ветер приносил с собою сырой и прохладный воздух, а на небе стали собираться темные облака, грозившие скорым появлением грозовых туч. Сгущались и вражеские тучи над меньшим по численности войском Сиверса — шведы медленно, но верно приближались, заставляя своих противников суроветь лицами и крепче сжимать в руках оружие. Разноязыко в голос читались молитвы, прося Господа о даровании победы и о сохранении жизни. Датские, немецкие, гаэльские, французские мольбы доносились отовсюду, устремляясь от самого сердца ввысь, в небеса, к Богу. Армия, однако, не сдвинулась с места — генерал не форсировал события, к тому же сибирцы обещали ему показать дальнобойность своих мушкетов. Помня сибирские мортиры и качество их работы, Густав легко согласился — ведь это еще один плюс к его решению не выступать навстречу Леннарту в чистое поле, имея возможность опереться на холмистую местность позади.
Поле предстоящей битвы представляло собой почти правильный прямоугольник, примерно километр на полтора, зажатый с запада и востока озерами — огромным Венерном и небольшим Скагерном соответственно. С севера и юга выпасное поле было окаймлено скалистыми холмами, поросшими редким лесом и кустарником. Между холмами по берегу Скагерна вилась дорога на Оттербакен.
Рота Новикова разместилась в центре датской армии, выйдя вперед установленных орудий и растянувшись длинной цепью. Ангарцы ловили на себе множество взглядов, направленных на них со всех сторон, — восхищенных, недоуменных, удивленных. Безразличных глаз тоже хватало. Однако заинтересованных было больше. Солдаты, стоявшие позади пушек, переглядывались, кивая на сибирцев, и что-то говорили друг другу. Кто-то гордился, что знал более других — дескать, новейшие голландские мушкеты, не иначе.
— Видишь, легкие какие! — со знанием дела говорил один молодой мушкетер, вчерашний горшечник, другому — бывшему подмастерью башмачника. — И сошек не нужно, рука не устает! Мне бы такой!
— Верно! А мушкеты колесцовые! — заметил его товарищ, дуя на тлеющий тоненьким дымком кончик своего фитиля, обвитого вокруг запястья. — Видит Бог, дорогие наемники!
— А поберечься они не хотят! — проворчал сосед горшечника, старый мушкетер с роскошными усами. — Дурни, вышли вперед, словно они заговоренные.
— Гляди, Петер! — воскликнул вдруг бывший подмастерье, указывая рукой с зажатой в ней сошкой на этих странных наемников в серо-зеленых кафтанах и рыжих сапогах. — Неужто они удумали стрелять? До шведа больше тысячи шагов!
Ангарцы приготовились открыть огонь, ожидая команды Новикова. Василий же, оглядывая своих стрелков, думал о том, что же они, ставшие сибиряками поневоле, люди из времени реактивных скоростей, глобальных кризисов, медиакратии и войн, в которых мужество и отвага солдата нивелируется нажатием нескольких кнопок, делают тут? На этом безвестном поле, посреди зеленых холмов и красивых озер с чистейшей водой? Помогают одним скандинавам с имперскими амбициями забороть других со схожими проблемами? Подтверждают свои права на расширяющееся воеводство Белова? Да, не без этого. Но главная идея всего похода отнюдь не эти лежащие на поверхности ответы, кажущиеся явными и оттого логичными и достаточными. Вовсе нет.
Одна из противоборствующих сторон в этой войне — злейший и давний враг Русского государства, враг принципиальный, не терпящий конкуренции со своим восточным соседом. И сейчас, на этом поле эта проблема для Руси должна быть устранена. И желательно на как можно долгое время. Лучше всего — навсегда, но загадывать подобное было слишком наивно. К тому же само Русское царство, ради которого ангарцы и замыслили свои экспедиции, от дальнейшей борьбы уклонилось, довольствовавшись малым из возможного. Это стало для сибирцев настоящим шоком. Корельская земля, откуда Смирнов должен был устроить последующие совместные с царскими воеводами походы — на Выборг, Олафсборг и Борго, новой Семибоярщиной, была, согласно статье договора о «вечном мире», отдана Стокгольму. Таким образом, статус самого Смирнова был неясен, ибо стоявшая перед ним задача становилась теперь трудновыполнимой. Но как бы то ни было, у Москвы еще оставался жестокий и коварный враг на западе и кровавый гнойник османов на юге, не дававший русскому крестьянину освоить земли Причерноморья, Дона и Кубани. Будь так — и численность народа русского стала бы многократно произрастать, черпая силы из тучных, согретых солнечным теплом земель. Но… вряд ли хватит всей жизни для сих дел, и Василий ясно это понимал. Сыновьям, а то и внукам достанется это дело многотрудное… А пока…
— Огонь! — рявкнул Новиков.
Грянул первый залп, стрелки быстрыми и отточенными движениями перезарядили оружие. Достав дымящуюся гильзу из казенника и бросив ее в кожаную сумочку, висевшую на поясе, каждый из стрелков доставал из патронташа новый заряд, для датчан представлявший собой лишь металлический бочонок, и тут же вставлял его на место извлеченной гильзы. После чего затвор запирался и боец вскидывал винтовку, мгновение, другое — выстрел! И снова — перезарядка и выстрел. Второй залп, третий… Дым сгоревшего пороха быстро уносился прочь прохладным ветром, дующим шведам в спину. Через некоторое время стрелки палили уже не залпами, а по готовности. Промахнуться в плотные шеренги мушкетеров врага было практически невозможно. Многие из сотни выпускаемых ангарской ротой пуль находили себе жертву среди идущих навстречу своей славе солдат фельдмаршала Торстенсона и если не убивали сразу, то гарантированно выводили его из строя, причем раненого ждала незавидная судьба — повреждения, наносимые тяжелой пулей ангарки, были воистину ужасными.
