— Да, капитан! — прокричали ученики.
— Хорошо, попытаемся развернуть судно. Левый борт. Раз! — Лисандр и Аристодерм выставили весла над водой. Те легко выскользнули через отверстия, удерживавшие их на месте. Лунный свет упал на гребни серебристых волн. — Два! — Они подались вперед, сидя на скамье. — Три! — Весла коснулись воды. — Четыре! — Лисандр потянул весло и почувствовал, как оно плавно движется в воде.
Скрипя, корабль медленно разворачивался.
— И снова, — крикнул Москос. — Раз… два… три… четыре… Левый борт тоже подключается. Раз… два… три… четыре…
Капитан продолжал считать, а Лисандр с товарищами слаженно гребли, опуская весла в воду и гоня судно вперед по темной воде.
Вниз спустился один из моряков и поддерживал счет, стуча по маленькому барабану. Дальше считать уже не было смысла, ибо все гребли как один, а волны то поднимали, то опускали судно.
— Продолжайте грести, — сказал Москос. — Скоро мы будем далеко от земли.
— Дух Диокла жив, — пробормотал Драко.
Через уключины Лисандр видел волновавшееся черное море. От этого зрелища ему стало не по себе. Он старался грести в ритме с остальными и обнаружил, что тошноту можно подавить, если смотреть на моряка, находившегося перед ним.
Другим повезло меньше. Лисандр слышал, как его товарищей рвет. Рвота забрызгала ему ноги, когда Драко перегнулся через свое весло и изверг наружу содержимое желудка.
— Прости, — робко сказал он.
Москос рассмеялся.
— Сиркон, похоже, мы имеем дело с новичками. Считай медленнее.
Моряк с барабаном тоже рассмеялся и чуть растянул паузу между ударами. Москос зашагал между скамьями, присваивая номер каждому гребцу. Лисандр оказался восьмым номером.
— Нечетные числа отдыхают при счете один, — крикнул он.
Половина весел поднялась над водой, и судно замедлило ход.
Лисандр и наставник продолжали грести. Лисандр считал каждое движение в уме. Он сбился со счета, когда дошел до восьмисот и обнаружил, что ему больше не холодно. Его пальцы обрели нормальный цвет, а по спине лился пот. Во рту болело от высохшей соли, а язык словно опух.
Аристодерм греб, не жалуясь. О его усталости говорил лишь прерывистый выдох, который он делал при каждом движении весла. Сейчас он стал обычным спартанцем, который подчинялся приказам наряду со всеми остальными.
Они по очереди гребли всю ночь. В перерывах Лисандр, укачиваемый морем, спал сидя, прислонившись к веслу. Во сне он слышал слова Оракула:
«Ты вожак и не вожак.Ты попал в рабство к самому себе.Ты должен освободить себя, дитя двух миров.Ты сам заковал себя в цепи.Не бойся, твоя судьба написана в твоем сердце».
Иногда ему казалось, что он гребет во сне, и делал отработанные движения с закрытыми глазами.
Он потерял счет времени. Он то греб, то отдыхал. Во время отдыха по рукам ходила фляга с водой — каждый гребец делал лишь один глоток и передавал сосуд дальше.
— Берегите воду, — твердил Москос. — Берегите воду.
Неожиданно забрезжил рассвет, через отверстия для весел проник свет. Все гребли, тяжело дыша и покачивая головами.
— Все отдыхают! — приказал Москос.
Все как один подняли весла, затем с громким стоном опустились на них.
— Такое ощущение, будто мы совершили тринадцатый подвиг Геракла, — сказал Драко, тяжело дыша.
Лисандру не хватило сил рассмеяться, но, отдохнув немного, он почувствовал, что может встать. Он встал в очередь за поднимавшимися на верхнюю палубу.
После зловонного запаха пота и рвоты свежий воздух казался божественным.
Лисандр подошел к краю палубы и наполнил легкие воздухом. Море успокоилось, голубой водный простор тянулся до самого горизонта.
Дул постоянный ветер, один из моряков Москоса уже забрался на середину мачты и стал разворачивать парус. Когда парус расправился, два моряка потянули за веревки, и он раскрылся, точно крылья морской птицы. Судно заскользило по воде.
— Эвр, бог восточных ветров, пришел нам на помощь, — воскликнул Москос.
Лисандр взглянул на свои ладони. Они были в крови, кожа потрескалась. Под старыми лопнувшими волдырями появились новые.
— Окуни ладони в соленую воду, — посоветовал один из моряков, привязывая парус. — Скоро ты к этому привыкнешь.
Хромая, на палубе появился Фем, и Лисандр подошел к окружившим его ребятам. Если не считать обгоревших волос, можно было подумать, что с ним ничего не случилось.
— Ты испугал нас, — сказал Лисандр. — Мало кому удается выжить, после того как Зевс поразит его своей молнией.
— Моя семья не забывает приносить жертвы, — ответил Фем. — У верховного бога нет повода сердиться на меня.
Орфей улыбнулся.
— Было больно?
— Я уже ничего не помню. Я проснулся на борту корабля. — Фем переступил с ноги на ногу. — Однако сейчас больно!
— Тебе хотя бы грести не пришлось, — сказал Лисандр.
— Один из моряков Москоса сейчас учит меня вести судно, — говорил Фем. — Все время приходится ориентироваться по звездам и солнцу.
Стали передавать хлеб — он был черств и тверд, как камень — вместе с сушеной рыбой, запах которой был хуже ее вкуса.
Лисандру пришлось смочить хлеб водой, прежде чем удалось проглотить его.
— Идите сюда, — крикнул Демаратос. — Посмотрите!
Он стоял у поручней и указывал на море. Лисандр подбежал и увидел, как на поверхность воды всплыло что-то гладкое, напоминавшее полированный металл. Это было какое-то животное с длинным носом.
Сердце Лисандра подскочило. Он перегнулся через поручни, когда еще одно подобное животное вынырнуло из воды и без усилий поплыло рядом с кораблем.
Над водой показывались новые и новые существа. У борта толпой собрались другие ученики.
В воде было пять, десять, пятнадцать этих животных, рассекавших волны.
— Кто это? — спросил Прокл. — Это нимфы?
Один из моряков скорчился от смеха.
— Это дельфины, вы, невежды! Мы, моряки, говорим, что они предвещают удачное плавание.
— Какие они красивые, — заявил Орфей без тени смущения.
Лисандр дивился, как сверкающие тела животных легко разрезают волны.
Дельфины провожали их почти все утро, а затем исчезли также неожиданно, как и появились, растворившись в море. Лисандр опасался, как бы за этим исчезновением тоже не скрывалось какое-нибудь предзнаменование.
Попутный ветер дул большую часть дня и ночи, но остальные несколько дней Лисандр снова провел рядом с Аристодермом на скамье. За вторую смену четвертой ночи он уже сделал четыреста гребков, когда сверху донесся голос:
