можно положить голову. Глаза горят алыми угольками, не затухающими под косыми струями. Больше Иваныча по размерам чуть ли не в два раза. Зверь прижимается к дороге, как кот перед броском. Похоже, он ждет нас…
Всё это проносится в голове за долю секунды. Руки выкручивают руль влево. Заставляют машину объехать чудовищное порождение ада. Краем глаза я вижу, как тетя Маша выхватывает из-за пояса гвозди-иглы.
Зверюга бьет всей массой в бок машины.
Нас тащит к краю дороги.
Я успеваю выровнять идущую юзом «буханку», но колеса попадают на влажный песок, и начинает вертеть пуще прежнего.
Росчерк молнии освещает горизонт… «Уазик» подкидывает вверх. Небо смешивается с землей. Нас крутит как белье в барабане стиральной машины.
Сколько меня не было в этой жизни? Сколько секунд, минут, часов или дней я провожу без сознания?
Последнее что помню – мы с охотниками падаем в овраг. Я трогаю поверхность под головой – мокрая, грубая мешковина. Вспышка света вырывает из темноты круглый руль, обрывки ткани и поролона с оторванной спинки.
Машина лежит днищем вверх!
На ремне безопасности безвольно свисает тетя Маша, как будто манекен нарядили в зеленую форму и вывесили сушиться на веревке. Из тряпочных рук выпали иглы, и теперь лежат среди стеклянных осколков на набирающем влагу потолке. Седые волосы выбиваются из-под платка и слабо шевелятся под дуновениями ветра. Прядка возле губ трепещет отлично от остальных.
Жива!
Несмотря на падающие капли из-под платка, несмотря на жесткое падение, несмотря на стягивающий ремень безопасности, что иногда больше вредит, чем помогает.
Жива!
Уже хорошо! А насколько жив я?
Синяки и шишки ноют, но не взрывают мозг как при переломах. В скулу упираются осколки разбитого лобового стекла. Я с кряхтеньем поворачиваюсь на спину. Слышу стон и заглядываю в салон. Возле моих ступней сжимается рука Александра, окровавленной луной виднеется лицо с зажмуренными глазами. Похоже, ему приходится хуже всех, хотя ещё нужно узнать, что с тетей Машей.
Мотор глохнет. В тишине слышны редкие стоны Александра и мои шорохи, когда я пытаюсь выбраться. Я вижу, как через торчащие клыки разбитого окна в салон заливается вода. Судя по всему, мы попали в большой придорожный овраг. Молния освещает мазутные разводы у берега, и я могу оценить размеры болотца. Примерно с половину футбольного поля, а мы ещё находимся на мелководье.
В плоскость мазутной пленки впиваются сырые пули дождя. Капли пронизывают зеркало стоячей воды, выплескиваются наружу стеклянными шариками и ныряют назад, чтобы навсегда раствориться в сборище бриллиантов, упавших с неба.
Мутноватая вода заливается в салон…
Где эта черная тварь?
Седые пряди шевелит ветерок…
Я почти вылезаю под падающий с неба ливень, когда в воду спрыгивает черный перевертень. Волна от приземления хлещет по лицу, крупинки глиняного ила попадают в глаза. Огромная лапища, заскорузлая как дубовая кора, смыкается на моем горле. Я чувствую, как бутылочной пробкой вылетаю из машины. В воду падают осколки лобового стекла.
Опять эти глаза…
Я лицом к лицу оказываюсь рядом со своим давешним кошмаром… Сколько раз я просыпался в холодном поту… Просыпался в ту секунду, когда острые клыки уже царапали кожу на горле… Или я лежал на полутемной полянке, рядом с Жилой, и это существо поднимало корявую лапу для последнего удара…
Из пасти несет прокисшим хлебом и сосновой живицей, налитые кровью глаза пронизывают насквозь. Оборотень рассматривает меня, стальная лапа легко удерживает на весу. Так малыш поднимает с земли мертвую бабочку-капустницу и рассматривает её перед тем, как оторвать светлые крылышки.
Я тоже оборотень!!!
– Отпусти, тварь! – вырывается жалкий сип из пережатого горла.
– А ведь мог ещё жить! Куда ты полез, животное? – громче раскатов небесной пушки грохочет черное создание.
Его лапища сдавливает шею…
Я же тоже оборотень!
Вот оно, то самое существо, чей образ заставлял меня перекидываться в подобие получеловека-полумедведя. Но в этот раз не получается, какой-то дикий ужас гонит все мысли из головы, кроме одной: «Хочу домой».
Хочу домой! Забиться под одеяло, не знать и даже не догадываться о существованииэтих тварей. Не быть одним из этих тварей. Хочу домой! Чтобы утром будила мама, чтобы из кухни пахло яичницей, чтобы шуточно пикироваться с отцом за завтраком. Хочу домой! Прочь из этого места, где пахнет стоячей водой, где раскалываются небеса, где друг на друга охотятся люди и оборотни… где меня хотят убить.
Я трепыхаюсь в лапище, руки пытаются разжать огромную (ладонь?) корягу. И злюсь.
Второе чувство после дикого ужаса – это злость. Твою же мать – оборотень я или тварь дрожащая? Я вырываю черный клок шерсти и улыбаюсь в оскаленную пасть. Перед глазами плывут радужные круги, такие же, как на пленке мазута. Я умираю – так чего же мне терять?
Хотя я всю жизнь умирал. Всю жизнь я шел к смерти – так чего же я страшусь? Бессмертием пока никто не наделен, так чего же бояться? Круги становятся интереснее и ярче.
Коряга сжимается сильнее, но я перестаю её чувствовать. Злость захлестывает с головой. Как тогда, в садике, когда мой друг Кирюша сломал любимую игрушку. В один миг из друга он перешел в разряд самого лютого врага. По-детски наивно, но я возненавидел его больше, чем фашистов из кинофильмов про войну. Детские ручонки хлестали по лицу упавшего малыша, и хотелось сделать очень больно, также как разбитой машинке.
Друг (враг?) тоже бил в ответ и боль, щедро сдобренная обидой, хлестала бензином в костер ярости. Меня дернули назад, я отлетел на пару метров и кинулся на дядю Васю, нашего физрука, студента на практике. В тот миг я готов был кидаться на весь мир. Я выл, кусался, царапался. А сторож дядя Вася смеялся и уговаривал успокоиться, и это воспоминание взрывает мозг сейчас.
Хочется кусаться, царапаться и что-то делать, а не просто умирать безвольной птицей в когтях хищника. Треск ткани и по черной морде сквозит удивление. Я рычу и отгибаю отростки, покрытые густой черной шерстью. Рычу и отгибаю медвежьими лапами.
– Отпусти, тварь! – повторяю я, когда ноги-лапы обретают почву под ногами.
Жидкую, засасывающую, но почву! Коготь большого пальца ноги натыкается на осколок кирпича.
– Это будет интересно! – черный перевертень отшвыривает меня на середину болотца.
Взбаламученная вода накрывает с головой, я оказываюсь в жидкой невесомости. Каким-то шестым чувством получается сориентироваться и понять – где земля, а где небо. Кручусь вокруг своей оси и поворачиваюсь в сторону черного оборотня. Сверкнувшая молния освещает поднятые со дна клубы ила, обрисовывает кружки на поверхности воды
