– К сожалению, твоими стараниями я к позору привык. И кто-то же должен был ему возразить, – отрезал он.
– Так с чем связана размолвка в штабе? – спросил Нацука.
Суйкан со скукой в голосе ответил:
– Мы разошлись во мнениях по поводу обороны. Я настаивал, что не стоит обращать внимание на землетрясения, или что там устроил Ямагами, а надо оставить Тюо, на случай если нападут обезьяны. Однако большинство уже пришло к другому мнению.
Видимо, кто-то был с ним согласен, но не стал открыто противоречить командующему из Северного дома.
– Они заявили, что оставить Тюо невозможно. Мол, благородные вороны на это не пойдут.
Нацука изумился:
– Но ведь Тюо не так просто бросить. Мы только-только перебрались в Рёунгу, да и в провинции постоянно ширятся прорехи. Куда ни беги – везде одно и то же.
– Ерунда! – бросил Суйкан. – Думай, прежде чем болтать. Как же это – одно и то же?
Он ступил босыми ногами на земляной пол у порога, встав прямо перед Нацукой и глядя на него через решетку. Теперь Нацуке приходилось смотреть на пленника сверху вниз. Но тот высокомерно сложил руки на груди, будто совершенно не ощущал этой разницы в росте.
– Сам подумай: физические разрушения – это стихийные бедствия, и они наблюдаются по всей Ямаути, но нападения обезьян можно избежать, если действовать умело и быстро эвакуировать людей. Нужно уходить как можно дальше от очевидных опасностей, не скапливаться в одном месте, по возможности рассредоточивать людей. И если ты со своим сбродом не видишь разницы и хочешь поспорить, не уверен, что тебе можно доверить управление Мэйкёин. Учи теорию!
Суйкан говорил презрительно, словно отчитывал собственного ученика, и Нацука взорвался. Казалось, он впервые в жизни столкнулся с такой наглостью.
– Это понимают и Юкия, и главнокомандующий. Именно поэтому они построили в Рёунгу крепость и предпочли укрыть там женщин, детей и важных людей, – выпалил он.
– С моей точки зрения, это как раз самый скверный ход, хотя мальчишка считает его удачным, – отрезал Суйкан и презрительно посмотрел на Нацуку. – Впрочем, для тебя это тоже предпочтительный вариант.
Нацука не понял, что хотел сказать пленник, но Рокон кивнул:
– Конечно, я так и думал.
– И ты такой же.
Нацука было неприятно, что эти двое явно понимают друг друга с полуслова, хоть и обмениваются ругательствами.
– О чем вы? А ну, объяснитесь! – Он повысил голос.
– Этого не знает даже Его Высочество молодой господин, мы не можем так просто рассказать вам все, – прозвучал мягкий голос.
Нацука вздрогнул и обернулся. Сзади стояла черная тень молодого человека, освещенная со спины лунным светом.
– Так нельзя, господин Нацука. Не делайте этого больше. Мы ведь стараемся ради Ямаути.
Голос звучал все так же спокойно, хотя прищуренные глаза не улыбались. Юкия. Видимо, ему донес стражник.
– Что ты замышляешь? – Голос Нацуки дрогнул.
Юкия улыбнулся.
– Вот, значит, как вы обо мне думаете. Не знаю, что вам внушил этот наставник, но ничего, что вредило бы Ямаути, я делать не планирую.
– Подлец! – прошипел сзади Суйкан, юноша же пропустил его слова мимо ушей.
– Впрочем, вам, господин Нацука, я мог бы все рассказать. Я убежден, что вы мне поверите. Пожалуйте сюда. – И он поклонился, призывая Нацуку выйти наружу.
Снаружи, под предводительством Харумы, стояли наготове вооруженные подчиненные Юкии. Нацуку проводили в комнату, которую выделили молодому наставнику, и все ему рассказали, но он не сразу смог уложить в голове услышанное.
– А что сказал бы Надзукихико, если бы узнал об этом? Он бы этого не допустил!
Однако улыбка не исчезла с лица Юкии.
– Вы совершенно правы. Именно так инстинктивно сделал бы истинный Золотой Ворон. Но нам ведь нужно хладнокровное решение, верно?
Нацука проглотил заготовленные возражения. В словах Юкии был смысл. В голове Нацуки промелькнули воспоминания о муках Надзукихико, которые он только что наблюдал.
Золотой Ворон по своей сущности не может собственной рукой лишить ятагарасу жизни. И тогда он назначает вместо себя судью, который и вынесет страшный приговор преступнику за тяжкое злодеяние.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Истинный Золотой Ворон уже доверил мне судить дела. – Юкия встал за спиной Нацуки и тихонько похлопал его по плечам. – Думаю, господин Нацука, вы очень хорошо понимаете, что это значит. Правда?
Юкия заглянул тому в лицо, и его глаза сузились до полукругов, похожих на кошачьи когти.
В самом существовании истинного Золотого Ворона кроется обман и противоречие. Именно поэтому решения в военных делах он передал тому, кому доверяет больше всего.
Нацука в свете фонаря уголком глаза следил за Юкией. Этот мальчик когда-то открыто заявлял, что не собирается прислуживать Надзукихико. Наполовину его уговорил на это сам Надзукихико, сделав своим подчиненным.
В то время связь Юкии с Северным домом казалась Нацуке важной. Но его брату – нет. Он оценил способности Юкии, увидел его веру и хотел, чтобы тот поддерживал его по собственной воле, – Надзукихико сам не раз упоминал об этом. Возможно, он уже тогда понимал, что Юкия нужен ему, чтобы восполнить то, чего не хватало ему самому.
– Я понимаю, что сохранить этот секрет тяжело, – нежно нашептывал Юкия. – Но ведь и для вас главное – защищать истинного Золотого Ворона, так ведь?
Он внимательно смотрел на Нацуку, уверенный, что тот со всем согласится.
«Значит, это он все задумал? Жаль, что все получилось, как он планировал, но его слова попали в самую точку».
Нацука застонал. Глядя на него, Юкия широко улыбнулся:
– Благодарю вас.
Он даже не дрогнул. Нацука, смирившись, зажмурился.
«Подлец, значит».
Слова, брошенные Суйканом, все еще звучали в ушах.
* * *
Жизнь Масухо-но-сусуки на священной земле протекала неожиданно спокойно. Сихо стала называть божество Цубаки – камелией. Посвященная принадлежала к людскому племени, но, оказавшись на священной земле, приобрела удивительные способности. Молодой господин считал, это оттого, что она осознала себя матерью горного божества.
Постоянно находясь рядом с ней, Масухо-но-сусуки понемногу овладевала речью внешнего мира, так что они могли общаться, делясь несложными мыслями. Постепенно девушка осознала, что Сихо никто не удерживает здесь и девочка искренне любит Цубаки.
Как-то раз совсем недалеко от священной земли появилась бабушка посвященной, которая осталась во внешнем мире, но добралась сюда, чтобы вернуть внучку домой. Масухо-но-сусуки испугалась, не бросит ли та Цубаки, чтобы уйти с родственницей, однако Сихо легко отказалась и снова вернулась к божеству.
Она спокойно готовила для Цубаки еду и даже заставляла его помогать. Работая рядом с ней на кухне или вместе занимаясь стиркой, Масухо-но-сусуки проникалась симпатией к девочке. Да и сам Цубаки был на удивление добр к Масухо-но-сусуки – хотя, конечно, не так, как к матери. Еще на священной земле жила собачка Момо, которую Сихо привела с собой из внешнего мира. Цубаки ее тоже полюбил.
Иногда Масухо-но-сусуки почти забывала о том, что этот красивый мальчик убил ятагарасу. Случалось, что он позволял себе присущую божеству капризность и свободу, однако все равно производил впечатление обычного ребенка.
Нельзя сказать, что он был для нее непостижимым существом. А значит, существовала какая-то причина, почему он вдруг стал относиться к ятагарасу враждебно. Если Ямагами действительно тот бог, что прибыл на эту землю вместе с ятагарасу, и если он постоянно изменялся, то вернуть Цубаки его прежнюю форму, снова сделать его горным божеством, коим его когда-то считали вороны, представлялось вполне возможным. Впрочем, ей самой было доступно немногое. Она лишь понимала, что сейчас должна помогать в быту Сихо и в воспитании Ямагами.
По разным надобностям Масухо-но-сусуки стала выбираться из священных земель во внешний мир и кое-что узнала. Там и в Ямаути волшебство превращения ятагарасу работало совершенно по-разному. Ятагарасу могли принимать облик больших трехногих воронов и людей, но для превращения им нужно было много энергии. В Ямаути они получали силу только от солнца и потому могли оборачиваться только днем. Зато если выбраться во внешний мир через прорехи у края гор или у барьера, ятагарасу обязательно превращался в маленькую двуногую птичку, а если выходил наружу через ворота Судзаку-мон, то сохранял свой человеческий облик, но терял способность оборачиваться во внешнем мире.
