Это условие сохранялось и в том случае, если ятагарасу выходил наружу через священную землю. Во внешнем мире он не мог оборачиваться. Попав туда в человеческом облике, ворон оставался в этом виде и не мог превращаться в птицу. И наоборот, выбравшись наружу в птичьем облике, он сохранял третью ногу, но уменьшался до размера обыкновенного ворона.
Масухо-но-сусуки заметила, что на священной земле она могла оборачиваться в любое время суток – хоть днем, хоть вечером – и к тому же не чувствовала усталости. Она не знала, что это означает, но, когда рассказала об этом молодому господину, он сильно удивился. Для истинного Золотого Ворона таких ограничений не существовало, он мог свободно оборачиваться и, кажется, вообще не помнил, что вне Ямаути превращение работает иначе.
В последнее время он вместе с тэнгу изо всех сил пытался найти прежнее имя божества.
– Где Ямагами-сама? – спросил он как-то раз, вернувшись из внешнего мира, когда Ямагами и Сихо уже улеглись.
Теперь по вечерам Масухо-но-сусуки докладывала Надзукихико о том, что произошло за день, а тот, в свою очередь, рассказывал ей, чего они с тэнгу добились в своих изысканиях.
– Он уже изволит отдыхать.
– Ясно.
Масухо-но-сусуки позвала приунывшего Надзукихико за собой и в пещерке, которую ей предоставили для жилья, налила ему горячей воды. Молодой господин в последнее время много трудился. Опираясь на легенду о том, что Ямагами и ятагарасу пришли в Ямаути из внешнего мира, он пытался выяснить, как это божество называли на его родине.
– Удалось что-то узнать?
– Госпожа Сихо сообщила мне, что, обретя силу матери Ямагами, она стала видеть странные сны. И в этих снах ее звали Тамаёри-химэ. Я рассказал об этом тэнгу, и мы кое-что поняли.
– А кто такая Тамаёри-химэ?
– Это имя божества. Вернее, его сути. Во внешнем мире говорят, что это обожествленные жрицы-мико. Чаще всего такая мико становится женой либо матерью бога, и поэтому люди почитают ее как божество, помогающее зачать дитя, легко родить и воспитать его.
– Ах…
Масухо-но-сусуки подумала, что для Сихо, которая воспитывала Цубаки, это очень подходящее имя.
– Но в некоторых случаях это становится собственным именем божества. Мы считаем, что Тамаёри-химэ из Камо и есть сущность Тамаёри-химэ этой горы.
И он рассказал легенду из внешнего мира об алой стреле. Тамаёри-химэ, резвясь в реке, подобрала стрелу красного цвета и после этого понесла дитя. Ребенок благополучно родился, а его дед как-то вручил ему саке и велел угостить своего отца, желая выяснить, чьего же ребенка выносила его дочь. Однако мальчик взлетел на небо, пробив крышу дома.
– Считается, что отец этой Тамаёри-химэ из Камо был воплощением ятагарасу. И по одной из версий, божеству, которое обратилось в алую стрелу, был посвящен храм Хиёси-тайся. В этом храме также поклонялись Тамаёри-химэ из Камо и ее отцу, чей настоящий облик – ятагарасу. А прислуживала там божественная обезьяна по имени Масару. Вот тэнгу и предположил, что на этой горе устроили святилище – ответвление храма Хиёси-тайся. Сто лет назад что-то случилось. Тогда Тамаёри-химэ превратилась в посвященную, Ямагами лишился имени и преобразился, Масару рассвирепел, а ятагарасу сбежали в Ямаути.
Масухо-но-сусуки покачала головой.
– То есть истинная сущность Цубаки-сама – тот божественный ребенок?
– Камовакэ Икадзути-но Ками, если верить тэнгу.
– А имя истинного Золотого Ворона – это имя отца Тамаёри-химэ? Камотакэ…
– Камотакэ Цуноми-но Ками. Но это тоже предположение тэнгу.
Голос молодого господина звучал все менее уверенно, и Масухо-но-сусуки нахмурилась.
– И что, когда Ваше Высочество назвали этим именем – Камотакэ-как-там-его, – к вам вернулась память?
Молодой господин не ответил. Глядя на него, девушка спросила еще подозрительнее:
– Это действительно так?
Похоже, тэнгу и молодой господин рассчитывали, вернув имя, вернуть и память истинного Золотого Ворона. Масухо-но-сусуки и раньше сомневалась, что божество и его имя связаны между собой именно таким образом, но теперь вообще перестала что-либо понимать. Молодой господин же выглядел так, будто она ударила его по больному месту.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Честно говоря, я не знаю. Но ведь мы не можем медлить, – сказал он с несчастным видом. – Завтра я попробую назвать это имя Ямагами-сама и посмотрю, что случится.
– Что значит «не можем медлить»? Что-то случилось?
Молодой господин задумался, словно не знал, какую часть стоит ей рассказать.
– Теперь уже поздно скрывать ваши тайны. Если что-то должно произойти, мне ведь тоже надо подготовиться, – заявила Масухо-но-сусуки.
– И то верно, – кивнул он и оглянулся, проверяя, нет ли поблизости обезьян, а потом произнес приглушенным голосом: – На горе уже появился герой, истребитель чудовищ.
Девушка не сразу осознала смысл этих тихих слов.
– Герой? Истребитель чудовищ?
– На этой горе Ямагами и обезьяны пожирали людей. Вот и появился тот, кто уничтожит их. Поэтому я и спешу.
Он вздохнул. Если Ямагами не сможет полностью превратиться в божество, герой наверняка убьет Цубаки.
– Что это значит? – возмутилась Масухо-но-сусуки. – Цубаки-сама никакое не чудовище!
– Это верно, благодаря Сихо и тебе Цубаки постепенно снова становится Ямагами. Но ведь это превращение еще не завершено. Любая мелочь может снова превратить его в убийцу. А этого допустить нельзя. Поэтому мы и хотим, чтобы он скорее вернул себе божественное имя и завершил свое становление.
Больше молодой господин ничего не сказал, однако у Масухо-но-сусуки сложилось впечатление, что узнать имя божества будет недостаточно.
Она не ошиблась. Когда на следующее утро молодой господин поведал Цубаки его прежнее имя, божество восприняло его не слишком благоприятно. Более того, он выбранил молодого господина за глупости, и в конце концов тот, смущенный, ушел.
Масухо-но-сусуки считала, что стоило отказаться от этой мысли, однако ее тоже беспокоил этот «герой». У нее возникло неприятное предчувствие.
– Как-то это нехорошо.
Она готовила ужин, погрузившись в свои мысли. Услышав, что к ней внезапно обратилась Сихо на языке Ямаути, девушка вздрогнула.
– Госпожа Сихо! Так вы понимаете нашу речь? Когда вы успели научиться?
Сихо улыбнулась.
– Я очень хотела с тобой поговорить. Совсем чуть-чуть выучила. – И посвященная громко вздохнула. – Надзукихико неправ. Невозможно сразу вернуться к своей прежней сущности, лишь узнав имя.
– Я тоже так считаю.
Масухо-но-сусуки никак не могла убедить себя в том, что поиски имени, предпринятые тэнгу и молодым господином, все решат. Она сказала об этом Сихо, и та мило улыбнулась:
– Мы с тобой думаем одинаково. Конечно, имя – это и есть осознание. Последовательность из нескольких звуков придает осязаемость невидимой истории. И все равно одни звуки нам явно не помогут.
Сихо говорила, будто пела.
– Цубаки сам должен осознать, кто он такой. Жаль, что вороны и тэнгу этого не понимают.
– Простите… – Масухо-но-сусуки наконец заметила какую-то странность.
Девочка работала руками, не отрывая взгляда от разделочной доски, и внешне выглядела как прежняя Сихо. Но разве можно вести такой сложный разговор на чужом языке, если ты училась ему совсем чуть-чуть?
– Госпожа Сихо, а как у вас получается говорить на нашем языке?
Та, подняв взгляд от доски, непонимающе взглянула на Масухо-но-сусуки и удивленно покачала головой.
Очень скоро Масухо-но-сусуки убедилась, что ее плохое предчувствие не было плодом ее фантазии.
Цубаки с собакой резвились в воде. Однако известие, которое принес Оодзару, вмиг превратило спокойный день в ад. Она не поняла, что сказала обезьяна, потому что та говорила на языке внешнего мира. Однако Сихо, услышав его, побледнела и заспорила о чем-то с Цубаки.
Масухо-но-сусуки не знала, чем помочь, она просто наблюдала, как возбужденное лицо мальчика постепенно менялось. Его глаза теряли живость, а среди маленьких аккуратных зубок вдруг выросли отвратительные звериные клыки. Белое гладкое личико покрылось морщинами, точно у обезьяны или у старика. Гладкие блестящие серебристые волосы, по мере того как он сердился все больше и больше, потускнели, стали пепельно-серыми и плясали вокруг лица, будто каждый волос стал змеей. Он злобно смотрел на Сихо снизу вверх. Масухо-но-сусуки просто не узнавала Цубаки.
