Найдя остров возле берега бескрайнего Чашеморя, с густыми зарослями растений, на которых росли сочные кожистые плоды, они приземлились на небольшой полянке. Кауды принялись поедать неведомые фрукты и остановились, лишь раздувшись до предела. Они снова принялись пердеть, потом неожиданно заснули в ближайшем тенечке, продолжая испускать газы. Фербин и Холс привязали их, потом нашли себе место в глубокой тени. Каждый срезал по гигантскому листу, чтобы прикрыть лицо на время сна. Тут Фербин решил поделиться со слугой своими мыслями о последних событиях и рассказать, почему думы о предопределении, судьбе и фатуме снедали его все эти долгие, холодные и мучительные часы, проведенные в седле.
* * *
— Ну да, понимаю, — сказал Фербин. — Ты ведь знал, что там стоит эта древняя фабрика?
— Я только хочу сказать, ваше высочество, что это было чуть ли не единственное целое здание на полдня пути вокруг. Даже старинный охотничий домик, из-за которого, так сказать, выросли все остальные здания в округе, как и эти развалины, где я вас нашел...
— Руины.
— ...эти руины, где я вас нашел, были разрушены до основания. Но все же неудивительно, что скакун доставил вас туда.
— Отлично, — сказал Фербин, решив сделать уступку и тем доказать свое благоразумие. — Мое появление там, возможно, и не зависело от судьбы. Но предатели, которые принесли туда моего отца, — тут уж без судьбы не обошлось. А может, даже без МирБога. Отец, похоже, был обречен. Но по крайней мере, его сын получил возможность присутствовать при этом ужасающем преступлении и взяться за дело возмездия.
— Я уверен, что вам так казалось и кажется, ваше высочество. Но в окрестностях не было других домов, и в разгар боя, а к тому же еще с началом грязевого дождя, кажется естественным перевезти раненого в единственное строение с крышей. Если грязевой дождь попадет в рану, начнется загнивание, заражение крови, и положение из рискованного станет полностью безнадежным.
Фербину пришлось подыскивать доводы. Он вспомнил, что, когда выполз из горящего здания и оказался среди кучи сырых листьев и веток, обнаружилось, что грязевой дождь и в самом деле прошел. Вот почему все было таким липким, зернистым и жутким.
— Но они хотели, чтобы он умер! — возразил он.
— А где это лучше всего сделать, ваше высочество? На открытом месте, где все прекрасно видно, или под крышей, в помещении?
Фербин нахмурился, прикрыл лицо большим синим листом и мрачно проговорил:
— И все же, несмотря на весь твой цинизм, Холс, то была судьба.
— Как вам угодно, ваше высочество. — Холс вздохнул и надвинул налицо сорванный им лист. — Хорошего сна, ваше высочество.
В ответ раздался храп.
* * *
Когда они проснулись, было намного холоднее, темнее и ветренее. Долгий день, начавшийся с восходом Обора, перевалил за половину, но погода изменилась. Рваные клочья небольших серых облаков неслись по небу под высокими тучами, в воздухе пахло влагой. Кауды не торопились просыпаться, а потом еще полчаса шумно извергали из себя массу фекалий. Фербин и Холс, усевшись на опушке леса подальше от них, позавтракали.
— Ветер встречный, — заметил Фербин, глядя на барашки мелких волн, гулявших по Чашеморю; у темного горизонта в той стороне, куда лежал их путь, вид был зловещим.
— Хорошо, что вчера мы много пролетели, — сказал Холс, жуя вяленое мясо.
Они привязали свои вещи, сверились с картой, взяли несколько кожистых плодов для каудов — человеческие желудки их не переваривали — и взмыли в освежающий воздух. Ветер усиливал ощущение холода, хотя лететь пришлось куда ниже прежнего, потому что по небу двигались громадные слоистые гряды туч. Фербин с Холсом огибали крупные тучи, летя напрямик только через небольшие облака. К тому же сами кауды не желали погружаться в тучи — правда, их можно было заставить. Внутри туч эти животные ориентировались ничуть не лучше людей, не понимая, то ли они летят вперед по прямой, то ли описывают круг и вот-вот врежутся в одну из ближайших башен. Кауды были рауэлами воздуха, надежными рабочими скотинками, а не чистопородными скакунами вроде лиджей, и потому разгонялись только до пятидесяти — ну, до шестидесяти километров в час. Но и на такой скорости столкновение с башней несло гибель всаднику и животному, а если нет, это происходило при падении на землю.
Фербин по-прежнему поглядывал на хронометр и отмечал каждую башню справа от них — теперь они пролетали всего в нескольких километрах от каждой и не пропустили ни одной. Он знал по опыту, что пропустить башню очень просто. Несмотря на важность всего этого, Фербин обнаружил, что вспоминает свой сон прошлой ночью и — через него — свое путешествие на наружный уровень в далеком детстве.
Теперь и это казалось сном.
Он тогда ходил по странной земле, над которой не было крыши или потолка, если не считать самой атмосферы, которая удерживалась далеким кругом стен и гравитацией. Здесь не было башен, здесь кривая поверхность под ногами продолжалась и продолжалась, ничем не прерываемая, неподдерживаемая, невероятная.
Он наблюдал за круговертью звезд и все шесть дней, что провел там, удивлялся крохотной ослепляющей точке: то был Мезерифин, Невидимое Солнце, далекое, ничем не удерживаемое и все же сохранявшее свое положение светило, вокруг которого вращался сам великий Сурсамен. Была какая-то безжалостность в этих днях на поверхности: одно солнце, источник света, один регулярный набор дней и ночей, всегда один и тот же, кажущийся неизменным. Всё знакомое Фербину находилось далеко внизу: под ним были целые уровни — самостоятельные миры, а над ним — только темное ничто, сдобренное сыпью слабо мерцающих точек: тоже светил, как сказали ему.
Сюда собирался прибыть и отец, но в последний момент отменил поездку. Фербин отправился в путь со старшим братом Элимом, который уже бывал снаружи, но хотел побывать еще раз. Это считалось привилегией. Отец мог потребовать от октов, чтобы те доставили кого-то на другие уровни, включая поверхность. Такое же право имели некоторые другие правители и главные схоласты в схоластериях, но все остальные могли попасть туда только по милости октов. А окты мало кому ее оказывали.
Они взяли с собой пару друзей и несколько старых слуг. Большой кратер, в котором они провели большую часть времени, утопал в зелени бескрайних лугов и высоких деревьев.
Пахло неведомыми благовониями, воздух был густым, но одновременно свежим и головокружительным — они почувствовали приток энергии и чуть ли не опьянение.
Остановились они в подземном комплексе, выдолбленном в высоком утесе. Их жилище выходило на громадную сеть шестиугольных озер, разделенных тонкими полосками земли, — этот узор тянулся до самого горизонта. На поверхности встретились несколько нарисцинов и даже один мортанвельд. Фербин уже встретил первого в жизни окта — в лифте, который поднял их на поверхность. Это произошло еще до того, как в Пурле появилось октское посольство: Фербин, как и большинство людей, тогда испытывал суеверный страх перед октами. Ходили легенды, слухи, неподтвержденные известия, что окты темными ночами выходят из своих башен и похищают людей прямо из постелей — иногда целыми семьями или даже деревнями. Окты якобы доставляли похищенных в башни и ставили над ними эксперименты, или поедали их, или переводили на другие уровни, используя для развлечений и оргий.
В итоге простолюдины боялись октов, дрожа при одной мысли о том, что их могут похитить и поместить в башню. Фербину давно объяснили, что это все сказки, но все же он нервничал. Большим облегчением было обнаружить, что окты такие маленькие и ничуть не страшные.
Окты в лифте категорически утверждали, что они и есть истинные наследники и прямые потомки Мантии, создателей пустотелов. На Фербина это произвело сильное впечатление, а еще он испытал благородное негодование из-за того, что этот факт мало кому известен.
Он испытывал трепет при виде того, как небрежно, привычно и легко окты обращались с этим устройством, которое поднималось по башне, минуя один мерцающий уровень за другим, наружу, к изнанке всей планеты. Фербин понял, что они управляют этим миром. Это казалось более реальным, более уместным и почему-то даже более важным и впечатляющим, чем управление бесконечным, необозримым пространством за пределами самой планеты. Он подумал тогда, что это и есть истинная власть.
Наблюдая, как относятся друг к другу окты и нарисцины, Фербин понял, что именно нарисцины — подлинные господа, что они — главные и лишь терпят этот странный вид, который сарлам казался едва ли не расой волшебников. Как же низко, судя по всему, стояли сарлы — простой балласт, первобытный народец с точки зрения октов, которые, в свою очередь, были малыми детьми для своих наставников-нарисцинов!
