В 408 году, по словам того же Бувье-Ажана, Роас в ответ предложил Гонорию «в залог дружбы принять при императорском дворе одного из членов своей семьи. Этим представителем королевской семьи и стал 13-летний Аттила. Далее французский исследователь поясняет: «Часто Аттилу и Аэция называют заложниками, соответственно, Гонория и Роаса. Однако в данном случае смысл этого слова несколько иной.
В обычном понимании заложник — это пленник, которого удерживают, заставляя его близких выполнять те или иные условия. Жизнь его находится под постоянной угрозой в течение всего времени, пока идет торг между сторонами… К Аэцию и Аттиле это никоим образом не относилось. Они были так называемыми " почетными заложниками " , то есть своеобразным залогом дружбы».
Итак, Аттила — при дворе Гонория. Жизнь, которую он видит вокруг теперь, так не похожа на жизнь кочевья: роскошь, пороки, интриги. И, как и следовало ожидать, обладавший острым умом юный кочевник сумел приспособиться к окружавшей его среде хотя бы в силу необходимости. Бувье-Ажан пишет: «Он одевается на римский манер, заводит друзей, говорит на примитивной, но правильной латыни, занимается греческим. Аттила наблюдает и оценивает общество империи времен упадка, легко усваивает историю Рима и Византии, постигает все надежды и страхи империи в отношении варваров. Он узнает, в чем сила империи и в чем ее слабость. Оставаясь для придворных тайной за семью печатями, он разберется в их устремлениях, менталитете, сомнениях, ожиданиях, тайном соперничестве в борьбе за власть. Из контактов двух императоров и двух дворов и тех поездок в Константинополь, которые он мог совершить, Аттила уяснил, что некоторая «римская» солидарность еще существует, но в политике и нравах правящих кругов господствует восточное влияние».
Будущий повелитель гуннов знал о многом, что могло помочь ему в возможной борьбе с Римской империей. Познакомился с влиятельными людьми, начиная с самого Гонория и заканчивая его министрами и фаворитами, полководцами и дипломатами. Возможно, именно это помогло ему развить собственное врожденное чутье дипломата, о котором говорили все его биографы.
Роас призвал племянника, чтобы приобщить его к управлению страной. У него был старший брат Аттилы — Бледа, человек туповатый и к тому же пьяница. Однако это не мешало дяде нежно его любить. Нет подтверждений ни достаточно распространенному мнению о недоверии в отношениях между племянником и дядей, ни будто бы проявленному Аттилой нетерпению заполучить власть…
Вот что пишет об этом периоде в жизни Аттилы Бувье-Ажан: «Роас поручает ему ведение пропаганды, т. е. внушение другим гуннским вождям мысли, что он, Роас, — самый главный. Следовало уважать их " независимость " , но при этом убедить их признать Роаса и его преемников — а значит, и самого Аттилу — верховным вождем, кем-то вроде императора. То маня пряником, то грозя кнутом, рассыпая подарки вперемежку с угрозами, понимая, что, работая на Роаса, он работает на самого себя, Аттила блестяще справляется с поручением».
После смерти дяди, короля Ругилы-Роаса, Аттила унаследовал власть в огромной империи гуннов вместе со своим братом Бледой.
Надо сказать, что совместное правление в те времена было нередким. При этом функции соправителей чаще всего делились таким образом: один руководил гражданскими делами, другой — военными. Аттиле, чью воинственность питали не только многочисленные завоевательные традиции соплеменников, захвативших к тому времени уже обширные территории от Приазовья до Паннонии (современная Венгрия), но и уверенность в собственной избранности, досталось руководство войском. По словам Иордана, присущая ему самонадеянность возросла в нем еще больше после находки «Марсова меча, признававшегося священным у скифских царей». Ссылаясь на слова римлянина Приска, готский историк рассказывал: «Некий пастух… заметил, что одна телка из его стада хромает, но не находил причины ее ранения; озабоченный, он проследил кровавые следы, пока не приблизился к мечу, на который она, пока щипала траву, неосторожно наступила; пастух выкопал меч и тотчас же принес его Аттиле. Тот обрадовался приношению и, будучи без того высокомерным, возомнил, что поставлен владыкою всего мира и что через Марсов меч ему даровано могущество в войнах» [27]. По мнению Бувье-Ажана, Аттила считал, что после того как стал хозяином этого меча, само небо благословило его на покорение всех народов и о его избранности должны узнать в других странах. Вот как пишет об этом французский исследователь: «Аттила был не верующим, но суеверным человеком. Какой знак судьбы! Какое подтверждение его императорского достоинства, его славы и непобедимости! В течение многих недель меч был выставлен на всеобщее обозрение, и тысячи гуннов и союзников приходили полюбоваться на него. Новость быстро распространилась по всему свету, и послы Гуннии немало этому способствовали. Поздравления приходили отовсюду, даже хионг-ну и Китай, даже Равенна и Константинополь не остались безучастны».
В наследство от Ругилы Аттила получил огромную территорию, простиравшуюся от Альп и Балтийского моря до Каспийского моря, которое в Европе того времени часто назвали Гуннским. Характеризуя эти владения, Бувье-Ажан пишет: «Аттила сам определил границы империи, которую считал своей по праву на момент прихода к власти. Это была его основная империя, сложившаяся в результате прежних миграций и походов. Для признания земли своей было достаточно, чтобы на ней имелись поселения гуннов или через нее пролегал путь гуннских переселенцев. Пределы империи впоследствии могли и расшириться, но пока это была его земля, и он не желал, чтобы кто-либо приходил сюда без его ведома и согласия и жил здесь не по его законам. Аттила (в теории) оставлял только за собой право поддержания порядка в империи и ее защиты.
Итак, его империя простиралась от Уральских гор и Каспийского моря до Дуная. На юге ее естественными границами были Кавказ, Азовское море, Черное море. Граница огибала Карпаты и где-то с середины южного склона спускалась к Дунаю, который, в свою очередь, становился «естественной границей». Таким образом, территория современной Венгрии рассматривалась Аттилой как неотъемлемая часть его империи, однако Румыния не входила в ее пределы. На севере не имелось естественных границ. Поэтому он решил проложить границы по прямой линии от Уральских гор (примерно с последней четверти западного склона) до верховьев Волги (к югу от Рыбинского водохранилища) и по другой прямой линии — от северного берега Дуная до Виндобоны (Вены). Эта граница была полностью искусственной, выдуманной и даже иллюзорной, но надо было принять решение, и к тому же на севере некого было опасаться!»
Но одновременно с огромной территорией Аттиле достались и проблемы, связанные с ее сохранением и преумножением, которые существовали еще во времена правления его царственного дядюшки. И первой среди них была проблема взаимоотношений Гуннской империи с Восточной Римской империей, которой правил Феодосий П. Ругила-Роас был серьезным и относительно сдержанным политиком, способным вести переговоры с иностранными державами. Ему удалось заключить выгодный для себя договор с восточно-римским императором. По словам Бувье-Ажана, согласно этому договору, «Дунай считался границей империи и гунны не имели права переходить с его северного берега на южный, кроме как по просьбе императора в целях совместных военных действий», а «в оплату жалованья и соблюдения условий союза Роас ежегодно получал из Константинополя 350 фунтов золота». Однако точно такой же союз Феодосий заключил с другим крупным гуннским вождем — Ульдином, который в соответствии с ним становился единственным признанным военачальником и полномочным «королем» гуннов и мог оставаться к западу от Дуная сколько хотел. Кроме того, римские эмиссары пытались подкупить хана акациров и брата Роаса Эбарса, делали предложения дунайским племенам о тайном или явном союзе. Как пишет французский исследователь, под влиянием агентов Феодосия «гуннские отряды открыто переходили на службу Риму, не затрудняясь уведомить о том "римского военачальника" Роаса; «князья» из гуннской племенной верхушки становились советниками императоров в Равенне и Константинополе; на дунайских землях были задержаны тайные римские гонцы с золотом». Терпение Роаса лопнуло, и он отправил императору гневное послание с требованием прислать к нему двух полномочных послов, которым будут подробно изложены причины неудовольствия и сообщено, какая сумма компенсаций и какие гарантии позволят избежать войны. Посоветовавшись с Аэцием, Феодосий согласился и назначил послами Плинфаса и Эпигения. Посольство направилось в римский город Маргус в устье Моравы, где должна была в ноябре 434 года состояться встреча с Роасом и его советниками. Однако, как мы знаем, к тому времени король гуннов скоропостижно скончался, и участвовать в переговорах пришлось уже Аттиле. Он имел большой опыт проведения таких встреч и считался удачливым переговорщиком, обладающим незаурядным талантом дипломата. Но на этот раз молодому предводителю гуннов пришлось прибегнуть не столько к политике пряника, сколько кнута, продемонстрировав перед коварным союзником свою готовность к боевым действиям.
