– Ма! Это кто тут у тебя? – с легкой дрожью в голосе поинтересовалась я.
Я была не трезва и поэтому не усомнилась, что мамуля живописует с натуры некое инфернальное явление. Столь добросовестный подход к сочинению литературных ужастиков внушал уважение! Равно как впечатляла готовность мира призраков и привидений делегировать своего представителя для натурных работ к известной писательнице.
«Однако сильна мамуля! – восхитился мой внутренний голос. – Чтобы дерзнуть скрестить соцреализм с махровой мистикой – это я не знаю, кем надо быть! Типа, мичуринцем пера!»
– Это у меня прототип Авдотьи, – ответила между тем знатная мичуринка от беллетристики.
Об Авдотье я знала понаслышке, и этого мне было вполне достаточно. Авдотью мамуля придумала в прошлом году, валяясь в постели с гриппом, который она предпочитала красиво называть инфлюэнцей. Температура у больной зашкаливала за тридцать девять градусов, и воспаленный мозг генерировал первостатейные ужасы. Авдотья примстилась мамуле юной деревенской красавицей, которую суровый отец принудил венчаться с нелюбимым. Обвенчаться-то Авдотья обвенчалась, но на этом все ее дочернее послушание закончилось, ибо ритуальную фразу «и только смерть разлучит вас» простодушная дева поняла как прямое руководство к действию. Первым и единственным энергичным актом, совершенным ею в супружеской постели, было удушение зазевавшегося супруга кружевным чулком. В принципе, на этом она могла бы уже остановиться, но Авдотья была максималисткой. Досрочно разлучив себя с постылым мужем, она живо залезла на ближайшую колокольню и сиганула с нее вниз – в одном чулке, фате и пышных юбках... Думаю, это был эффектный полет. Не он ли впоследствии привел к изобретению парашюта? Так или иначе, но упокоиться грешной душе Авдотьи не удалось, и теперь она бродит по страницам мамулиных рукописей, предпочитая те из них, где действие разворачивается в высотных сооружениях: на крепостных стенах, в теремах, замковых башнях и небоскребах. В появлении Авдотьи у нас на седьмом этаже просматривалась четкая логика.
– А что это вы тут делаете, в темноте? – спросил Зяма, протягивая руку к выключателю.
Воссиявший электрический свет убил чудо. Стало видно, что в роли Авдотьи выступает полупрозрачное полотнище, подвешенное на шнурке к рожку люстры и оживляемое поставленным внизу вентилятором.
– Никак ты нашла применение бабулиному приданому? – засмеялся Зяма, узнав мануфактурное изделие.
В свое время любящие родители выдали нашу бабулю замуж в полном соответствии с вековыми традициями. В частности, невесту снабдили сундуком с приданым, в составе коего имелась белая кисейная накидка. Предполагалось, что она будет укрывать собой башню из пяти-шести подушек на кровати с никелированными шишечками. Как сказал мне Зяма, дипломированный специалист по дизайну обитаемых пространств, во времена бабулиной юности это был моднейший предмет интерьера, но в нашем вполне современном жилище места ему не нашлось. То есть не находилось, пока мамуле не вздумалось анимировать модель привидения.
– Бабкино покрывало, точно! – Я хлопнула себя ладонью по лбу, вспомнив, почему мне показалась знакомой шелковая чадра пугливой дочери Востока.
Расцветкой она один в один походила на диванную накидку бабулиной любимой подружки Раисы Павловны. Я сто раз, не меньше, видела это цветастое полотнище в гостиной у Солоушкиных.
– Попрошу не критиковать мои методы! – обиделась мамуля, которой показалось, что мы не оценили ее изобретательность. – Сами-то хороши! Где вы шляетесь? И почему телефоны с собой не берете?
– А что случилось? – Зяма обеспокоенно взглянул на мамулю, а потом и вовсе тревожно на меня. – Что еще стряслось?
Это его «еще» живо напомнило мне тему, на которую мы с братцем наложили табу, что, впрочем, не могло удержать события от дальнейшего развития. У меня возникло дурное предчувствие, и мамулины слова подтвердили худшие подозрения:
– Я так поняла, кого-то убили, и доброе имя Кузнецовых оказалось под угрозой! – пафосно возвестила мамуля. – Точнее не скажу, они шептались на балконе, и я мало что разобрала.
«Они», как выяснилось, носили звучные и даже рифмующиеся имена Борис и Денис и лично мне приходились отцом и будущим мужем соответственно. Пока мы с Зямой запихивались пиццей и наливались вином в супермаркете второй ступени, в наш мирный дом прямиком из своего милицейского управления примчался капитан Кулебякин. Денис поднял по тревоге нашего дорогого полковника, служивые экстренно провели краткое военное совещание за закрытой балконной дверью, а затем бок о бок ускакали в неведомую даль, даже не удосужившись толком объяснить свое поведение мамуле. В связи с этим наша писательница была так сильно взволнована и раздосадована, что никак не могла сосредоточиться на работе.
Я знаю, как невыносимы бывают муки творчества и в другое время не преминула бы посочувствовать многоуважаемой Басе Кузнецовой, если бы не сознавала, что ее беда в сравнении с той, которая нависла над другими представителями фамилии, что мелкие цветочки в сравнении с арбузной ягодой.
– Зяма, это случилось! – мрачно возвестила я, едва мы с ним уединились все на том же военно-совещательном балконе. – Он все-таки вывалился!
– Кто вывалился? – растерянно спросил Зяма и машинально шагнул влево, чтобы выглянуть с балкона.
Под ним не валялось ничего более ужасного, чем огромные, складчатые, как сдутый дирижабль, шелковые трусы толстухи Гусяшкиной из соседней квартиры. Хотя для человека с воображением это тоже было жуткое зрелище, но я-то имела в виду совсем другое:
– Скелет из шкафа! Чертик из коробочки!
Не уловив аллегории, Зяма повернул голову вправо и сквозь стекло балконной двери устремил взор на предмет, максимально ассоциирующийся со всяческой чертовщиной, – мамулин рукотворный муляж привидения. Колышущееся, как медуза в морских глубинах, покрывало смутно виднелось в сумраке комнаты. Гораздо отчетливее белел греческий профиль мамули и особенно одно ее изящное ухо, вплотную прижатое к стеклу. Я в очередной раз оценила неистребимую любознательность писательницы, жестом пригласила Зяму разговаривать тише и сама зашептала:
– Денис, ужасно расстроенный, прилетел к нам прямиком с работы. Смекаешь, что это значит?
– Твой милый мент очень огорчен тем, что у него в кои-то веки вовремя закончился рабочий день? – с надеждой предположил Зяма.
– Мне импонирует твой оптимизм, но боюсь, все гораздо хуже, – вздохнула я. – Сдается мне, что «симка» в чае не сдохла!
– Ты же говорила, что она должна испортиться! – возмутился братец.
– Теоретически должна была испортиться, но практики в вопросе порчи сим-карт у меня крайне мало! – тоже рассердилась я. – Зато кое-кто обладает слишком большим опытом проведения криминалистических экспертиз! Капитан Кулебякин, отличник профподготовки!
– Думаешь, Денис по долгу службы выяснил, что «симка» в чае не чья-нибудь, а твоя, и прибежал тебя арестовать?! – ужаснулся Зяма.
– Арестовать? – я немного подумала.
Денис Кулебякин, конечно, правильный мент, но не настолько, чтобы упечь в тюрьму любимую девушку. Какая ему в этом корысть? Если меня посадят, Денису придется принять обет безбрачия!
– Нет, арестовать – вряд ли. И папуля наш ему в этом не стал бы помогать. А вот допросить меня с пристрастием – это они оба запросто!
– Да чего гадать? – Зяма гордо вздернул подбородок и расправил плечи. – Предлагаю взглянуть в лицо опасности! Позвони Денису и прямо спроси у него, что происходит!
У меня не было особого желания играть в гляделки с опасностью, имеющей суровое лицо капитана Кулебякина, но мучиться неизвестностью хотелось еще меньше, так что я приняла совет братца и пошла к телефону. Зяма последовал за мной. При нашем появлении мамуля, пытавшаяся подслушивать под дверью, так резво отпрыгнула на середину комнаты, что запуталась в складках эрзац-Авдотьи и сдернула ее вниз, едва не обрушив люстру. Выглядело это комично, и Зяма не смог удержаться от ехидной реплики на тему бурных взаимоотношений писательницы и ее персонажа, мимоходом пробасив с угрожающим завыванием:
– Я тебя породила, я тебя и убью!
Мамуля оценила добрую шутку – из кисейного свертка послышался смешок, – а я даже не улыбнулась, уже настроившись на неприятный разговор с Денисом.
Мой мобильник безмолвно засвидетельствовал, что штабс-капитан Кулебякин действительно изволили мне звонить почти час тому назад. Вызов, естественно, числился в непринятых. Я слегка приободрилась: сей факт позволял притвориться, будто я перезваниваю милому сугубо из вежливости, а не потому, что меня снедает тревожное любопытство. Я решила применить старый добрый трюк – изобразить святую невинность. Откашлялась, пару раз нежно мурлыкнула, пробуя голос, и совсем уже приготовилась ласково напеть в трубку: «Привет, любимый!», но Денис меня опередил. Голосом, бесконечно далеким от нежного мурлыканья, он рявкнул:
