«Каждый день мы ожидаем штурма, — сказала она. — Есть такой эльф, Хаэл. Он со своими войсками недавно взял подлостью нашу столицу при помощи толпы кровожадных орков. И теперь мы ждем, что эта толпа нагрянет сюда, в Орен, и я совсем не уверена, что мы сможем отстоять город».
Она пристально посмотрела на меня.
«Я знаю Хаэла, — призналась я. — Я была в одном из его отрядов перед тем, как… — я запнулась, — перед тем, как бежала с человеком, который меня убил…»
Я ждала реакции эльфийки. Но она даже не повела бровью.
«Хаэл — мой отец», — внезапно сказала она самым невозмутимым тоном.
И тут я уже сама не смогла скрыть удивления. Я в изумлении смотрела на нее, но не знала, что говорить.
«Завтра последняя партия горожан отправится в Деревню Охотников. В городе останутся только воины, готовые умереть, но не дать армии северян продвинуться вперед, на юг. Ты отправишься с караваном».
«Я не…»
Эльфийка подняла руку, и я запнулась.
«Ты поедешь с ними, и точка. Там можешь страдать, переживать, упиваться своей ничтожностью — твое дело. А мое дело — обеспечить защиту Орена. Не хватало того, что…» — тут уже она запнулась.
Подобные указания я посчитала возмутительными и попыталась возразить.
«Я никуда не поеду, и…»
Но тут она словно взбесилась.
«Ты ничего не понимаешь, — прорычала она, глядя мне в лицо. — Мы не победим. Никак! Хаэл возьмет Орен. Мы — все, кто останется здесь, — погибнем. И теперь можно лишь молиться, что король Амадео с подкреплением отобьют Орен и столицу обратно и отомстят за нас. Я смирилась с этой мыслью, я рада была умереть за правое дело, сражаясь с тем, кто уничтожил мое право на счастливую и беззаботную жизнь еще до моего рождения. А теперь он собирается забрать все, что мне дорого в этом мире!»
Она сделала глубокий вдох, выдох.
«С утра я приду и поправлю твое лицо. А вечером ты отправишься в Деревню Охотников и там уже будешь долечивать свою руку и тело», — сухо сказала она, словно бы наш разговор был окончен.
Но я так не считала.
«Нет! — возразила я. — Никто мне не укажет, куда ехать, даже Вы. И еще: мне больше не нужно Ваше лечение. И не нужно лечить мое лицо — это мое лицо, это лик зла, предательства и горя, которое мне выпало, и я ничего! ничего! не хочу забывать!»
«В Орене ты не останешься! — снова вскричала эльфийка. — Как угодно: живи с этими шрамами до конца дней своих, и варись в этой боли, и копи свою ненависть. Эти шрамы пускай будут твоими украшениями. Пусть… — она злобно усмехнулась и осеклась. — Мне нет до тебя никакого дела. Мне хватает, кого оберегать… — она снова запнулась. — В Орене ты не останешься, — сказала она, в последний раз взглянув на меня, а затем быстро зашагала прочь и через мгновение скрылась в дверях невысокого строения неподалеку от храма».
Стены, стены окружали меня. Куда бы я ни бросала взгляд, везде был лишь камень и туман. Я села на ступени храма и обхватила колени руками.
Так просидела я довольно долго, пока на крыше одного из домов не заметила промелькнувшую в свете тусклых фонарей тень.
Мягкий прыжок — и передо мной выросла фигура темного эльфа. Длинная черная челка почти наполовину скрывала его серое лицо, но глаза блестели на нем голубыми льдинками. Я узнала его… Это он бежал той ночью из осажденной столицы. Это по нему я промахнулась. Но он не дал мне долго размышлять над этим.
«Я видел тебя там, в Адене», — заявил он, смотря на мою реакцию.
Я вздохнула и лишь сильнее обхватила колени, уставившись в серый камень мостовой.
«Ты не плохая. Просто так получилось, да?»
«Я и не хорошая…» — буркнула я.
«Как и все остальные, — сказал он. — Мы все хотим быть особенными, хотим доказать, что чего-то да стоим, что с нами надо считаться, а жизнь просто играет нами, как пешками на доске. Порой мне кажется, что вся эта жизнь — одна большая божественная партия».
Я подняла глаза. Эльф стоял надо мной черной колонной.
«Тогда в чем смысл?» — спросила я, искренне ожидая ответа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Понять, что каждый миг ты сама решаешь, на чью сторону встать, сама решаешь, для чего жить и ради чего умереть», — эльф направился прочь по пустой улице.
«А ты решил?» — спросила я его почти шепотом, но он услышал и ответил, не поворачиваясь ко мне.
«Да, — проговорил он четко и уверенно. — Я решил: я убью Хаэла, а потом умру сам, защищая Орен от орков».
«Орки не придут», — прошептала я, глядя в серое небо.
Эльф вернулся, присел возле меня на корточки и прошептал: «Повтори…»
«Кетра не придут. Дальше Адена они не пойдут», — повторила я.
Эльф минуту молчал, и тут лицо его словно все расслабилось, складка меж бровей исчезла, он задумался, но тут же снова просверлил меня своими холодными глазами.
«Ты уверена?» — переспросил он.
«Уверена, — сказала я. — Хаэл блефует. Он думает запугать вас и застать врасплох».
После этих моих слов эльф вскочил на ноги и помчался прочь.
Я подождала еще пару минут, но никто не объявился.
Я медленно пошла в свою комнатушку.
В узком коридоре я заметила еще одну дверь, напротив моей кельи. Дверь была не заперта, и я вошла внутрь. Там была точно такая же комната, как та, в которой разместили меня, только давно уже в ней, похоже, не появлялось ни души. Воздух был затхлый, окно покрыто грязными разводами, а на стене висело зеркало, наполовину прикрытое серым покрывалом. Я прошла в храм и сняла со стены один из факелов, затем вернулась в комнату с зеркалом и резко отдернула ткань.
Если бы меня можно было тогда хоть чем-то шокировать, я бы, наверно, завопила или потеряла сознание. Но я лишь хладнокровно рассматривала то, что раньше было моим телом. Мне казалось, что это не я смотрю на себя, а кто-то смотрит сквозь меня на какую-то безобразную картину. Я поняла, почему мой правый глаз почти не видит — вся правая половина лица выглядела как кипящая каша. Глаз ото лба вниз по брови до самой щеки пересекала рана, словно бы кожа просто лопнула. Щека была обуглена, а половины уха просто не было, словно его отрезали острым клинком и прижгли края.
Я и представить не могла, что все настолько ужасно. «Я же целюсь правым глазом», — промелькнула мысль. И я собралась уже было бежать за эльфийкой с мольбами залечить мое лицо, вернуть мне мой глаз, но я лишь стояла как вкопанная перед мутным зеркалом несколько минут, затем погасила факел и в темноте вернулась в свою комнату, легла на кровать, с головой накрылась одеялом. Ушли все желания, волнения и мысли. Я почувствовала себя камнем, неживым и вечным.
… Утром пришел Тео.
Он тоже считал, что мне надо ехать с караваном.
И тут он сказал такое, от чего меня просто передернуло тогда. Тео сказал, что Деревня Охотников — сказочное место. Он обещал, что после штурма — а он был уверен, что они победят, — он найдет меня в деревне и покажет мне самые волшебные места во всем мире.
Похоже, все мои пути ведут в эту проклятую деревню.
Я улыбнулась и нежно погладила его по гладко выбритой щеке. Он был так добр ко мне, даже слишком, и я не постеснялась спросить почему…
На это он ответил, что чувствует, что должен меня оберегать, только сам не знает, от чего именно.
Это уж было совсем странно, и его слова, и воспоминания о Виллиме пробудили во мне монстра. Я быстрым движением убрала волосы с лица, уставилась на него и заорала. Не помню, что именно я тогда кричала. Что-то о том, что с помощью он немного опоздал, что я никчемная камаэль, что я вообще не должна была родиться, а теперь жизнь понемногу отрезает от меня по куску, пока не останется вообще никакой меня, что нечего больше беречь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он смотрел на меня, невозмутимо хлопая своими по-детски наивными глазами.
«Ада все залечит. Она может, — сказал он наконец, положив руку мне на плечо. — Все будет хорошо, вот увидишь».
«Она мне не поможет. Я ее обидела…» — прошептала я и чуть не заплакала.
