— Входите, входите, мессир Джованетти, — закричал Генрих в ответ на приветствие посла. — Славное лицо! Как раз то, что мне нужно, чтобы вернуть себе хорошее расположение духа, после того, как насмотрелся на вытянутые лица этих иберийцев.
— На мой взгляд, не такие уж они вытянутые, — мягко возразил флорентиец.
— Значит, у нас разные взгляды, — улыбнулся король. — Наш диалог с доном Педро длится вот уже несколько месяцев и отличается поразительным однообразием. Он требует из раза в раз одного и того же: брака дофина с инфантой и брака моей дочери Елизаветы с принцем Астурийским. А я бесконечно отвечаю ему «нет», что ни в малейшей степени его не обескураживает. На этот раз он, как видно, был не в духе, потому что пригрозил мне войной между нашими двумя странами.
— Даже так! И... могу я узнать, что Ваше Величество ему ответили?
— Ответил, что если его господин на такое отважится, то моя задница скорее окажется в седле, чем его нога в стремени. Однако что привело вас ко мне!
Посол герцогства тосканского послал еще одно проклятие в адрес идальго, который опередил его. И без того нелегкая миссия сеньора Джованетти стала еще тяжелее после угроз испанца. Итальянца не обманул веселый смех Генриха. Он достаточно хорошо его знал, чтобы расслышать за веселостью недовольство. Джованетти глубоко вздохнул и собрал свое мужество в кулак.
— Сир, — начал он со всей кротостью, на какую был способен, — я весьма опасаюсь, что буду вам столь же неприятен, как и сеньор Педро Толедский.
— Вы? Да не может того быть! Вы один из немногих, кого я всегда выслушиваю с удовольствием. Так что вас беспокоит?
— Еще один брак, сир! Я очень опасаюсь, что мне придется просить Ваше Величество позволить увезти донну Лоренцу Даванцатти обратно во Флоренцию.
Веселые огоньки в глазах Генриха погасли, как будто кто-то задул свечу.
— Мне казалось, что мы обо всем договорились. Что заставило вас изменить свое мнение?
— У меня есть две причины. Во-первых, письмо, которое я получил сегодня утром из дворца Питти, — солгал он с важностью, которая должна была внушить доверие к его лжи. — Великий герцог и, разумеется, великая герцогиня выражают надежду, что, отправив сюда свою юную родственницу, они вернут ей радость жизни, которой лишила ее трагическая смерть жениха. Его высочество выражает настоятельное желание, чтобы юная особа не обманулась в своих ожиданиях и чтобы ее красота и богатство принесли ей то счастье, каким наслаждаются все ваши подданные...
— Письмо с вами?
— Нет, сир. Ваше Величество понимает, что речь идет о внутренней переписке, и мой господин затрагивает в письме много других вопросов.
Джованетти почувствовал, что краснеет, но, по счастью, Генрих не смотрел на него. Он даже повернулся к послу спиной, сделав несколько шагов к окну, выходящему на Тюильри. Несколько минут прошло в молчании, потом Джованетти услышал:
— Ваш господин... намекает на недовольство в случае, если девушку не устроит ее участь?
— Прямых слов на этот счет не высказано, но великий герцог и великая герцогиня считают счастье девушки необходимым условием состоявшегося договора.
— И вы пришли просить меня позволить ей вернуться во Флоренцию? Что говорит о том, что она несчастлива?
— А как она может быть счастливой? Король, я уверен, не забыл, что донна Лоренца сразу же выразила свой протест и отказалась от предложенного ей брака.
— И продолжает от него отказываться?
— Со все возрастающей настоятельностью. Донна Лоренца умоляет меня отправить ее на родину. Разумеется, без приданого. Она понимает, что в каком-то смысле обманывает надежды претендента на ее руку и готова оставить ему солидное возмещение. В конце концов, господин де Сарранс искал в первую очередь богатства, не так ли?
— Изначально — да, вне всякого сомнения. Но теперь дело обстоит иначе. Красота юного создания не оставила маркиза равнодушным, он пал жертвой ее привлекательности, которой его сын пренебрег...
— Пренебрег? У меня возникло совсем другое впечатление о его чувствах, когда в гостиной появилась донна Лоренца. Я знаю, что он был влюблен в другую девушку, но затем...
— Затем он взял свое слово обратно и, если можно так выразиться, сбежал в свите моего посла в Лондон... Где, вполне возможно, влюбится в какую-нибудь юную леди. Что поделать, молодой человек любит женщин, и я вынужден признать, что до сих пор он не встречал отпора. Гектор де Сарранс знает своего сына, и ваша подопечная...
— Из семьи Медичи по матери, сир. Мне ее доверили, но она никак не может быть моей подопечной.
— Пусть так! Но донна Лоренца должна быть признательна маркизу за то, что избежала унижения быть отвергнутой публично.
— Его Величество прекрасно знает, что ничего подобного бы не произошло. Лицо молодого человека засветилось, как только он ее увидел, и он уже сделал шаг к донне Лоренце. К несчастью, его отец, стоявший к ней ближе, оказался проворнее. И вот возможное и близкое счастье растоптано в прах!
Генрих резко повернулся на каблуках и вперил в посла взгляд, внезапно загоревшийся гневным огнем.
— Флорентийцы любят высокопарный слог и театральные представления! Что, собственно, эта юная особа ставит в упрек маркизу? Он что, слишком стар для нее?
Филиппо побледнел. Вопрос был ловушкой и вызовом одновременно — король заговорил о возрасте, но он сам был в возрасте маркиза.
— Нет, сир. Ни в коей мере. Она и не думает ни в чем его упрекать. Разве только в том, что он не тот, кто был ей обещан, кого она увидела и кто ей пришелся по сердцу. Нельзя не признать, сир, что Лоренца Даванцатти — флорентийка до кончиков ногтей. А богатство и могущество нашего города зародилось благодаря коммерческим сделкам гениального Козимо Старшего...
— Вы считаете необходимым упоминать его имя здесь, господин посол? — со смешком осведомился король.
Но Джованетти уже не мог остановиться и с увлечением продолжал:
— Флоренция расцвела еще пышнее при наследнике Козимо, не менее гениальном Лоренцо Великолепном, чьей дружбой до такой степени гордился один из французских королей, что подарил для герба Лоренцо цветок лилии. Все это вселило во флорентийцев уважение к данному слову!
В ответ король весело рассмеялся.
— С тех легендарных времен Флоренция поразительно изменилась. Теперь там предпочитают действовать кинжалом или шпагой, а не гусиным пером. И во времена смут близкие и дальние родственники охотно убивают друг друга.
— Как во всех других городах и странах, сир... Но донне Лоренце всего-навсего семнадцать. Она получила воспитание в монастыре, и пока еще верность данному слову для нее свята.
