Таким образом, именно здесь, конечно, велись войны.
Подобное богохульство потрясало. Тут родилось единобожие, не правда ли? Начиная с евреев, оно было развито христианами и затем мусульманами, но возникла-то вера в единого Бога здесь и ни в каком другом месте. Евреи — название «израильтяне» казалось ему слишком странным — защищали свою веру на протяжении тысячелетий с упрямой свирепостью, продолжая существовать, несмотря на все нападки анимистов и язычников, и выдержав затем самое суровое испытание от рук тех, религии которых развились на представлениях, созданных ими. Такое казалось несправедливым — что говорить, оно и было несправедливым, — однако религиозные войны были самыми варварскими. Если люди вставали на защиту самого Бога, они могли поступать, как считали нужным. Ведь их противники в таких войнах выступали против Бога, а это было ужасно и отвратительно. Оспаривать власть самой высшей Власти — ну что ж, в этом случае каждый солдат считал себя карающим мечом Господа. Ничто не сдерживало воинов. Кары, направленные против врагов-грешников, были заранее и полностью оправданы. Насилие, убийство, грабеж — все самые гнусные человеческие преступления становились чем-то более значительным, чем просто справедливым, превращались в обязанность, святое Дело, вершителям которого отпускались все грехи. Им не то что платили за совершаемые ими ужасные поступки, не то чтобы они грешили из любви к греху — нет, им внушали, что им простится буквально все, ибо Господь на их стороне. Даже в могилу их сопровождало искупление. В Англии рыцари, принимавшие участие в крестовых походах, находили покой под плитами с изображением воина, у которого были скрещены ноги — знак священного крестоносца, — чтобы во все века было известно, что они защищали гроб Господень, орошая свой меч кровью детей, убивая всех, кто попадался им на глаза, насилуя и грабя, похищая все то, что не было надежно закреплено в земле. И это относилось ко всем. Евреи были в основном жертвами, но и они не упускали случая взмахнуть мечом, потому что все люди похожи друг на друга в своих достоинствах и пороках.
Уж не иначе мерзавцы получали огромное удовольствие от всего этого, мрачно подумал Джек, следя за тем, как полицейский разбирается с транспортным происшествием на оживленном перекрестке. Но ведь и тогда жили по-настоящему добрые, честные люди. Как поступали они? О чем думали? Интересно, что думал о происходящем сам Бог?
Но Райан не был священником, раввином или имамом. Он был заместителем директора ЦРУ и находился здесь, исполняя долг перед своей страной, собирая и передавая полученную информацию. Райан огляделся по сторонам и выкинул из головы историю.
Люди вокруг были одеты легко, чтобы противостоять томительной жаре, и толкотня на улицах напоминала ему Манхэттен. У многих на плече висели портативные радиоприемники. Райан прошел мимо ресторана со столиками, стоящими прямо на тротуаре, и увидел не менее десятка человек, слушавших новости, которые передавались каждый час. Джек улыбнулся. Они так похожи на него! Когда он ехал в машине, радиоприемник был постоянно настроен на волну станции, непрерывно передающей новости. Глаза прохожих все время двигались, осматривая происходящее вокруг. Ощущение настороженности было таким, что Райану понадобилось несколько секунд, чтобы понять его. Подобно глазам его телохранителя — все время смотрят по сторонам в поисках опасности. Ну что ж, у них есть оправдание. Трагедия на Храмовой горе вызвала вспышку насилия, но такой вспышки ждали: Райана ничуть не удивило, что те, на кого он смотрел, не сумели осознать, что более серьезная угроза таится в отсутствии насилия. Израиль страдал близорукостью, которую было нетрудно понять. Его жители, окруженные странами, стремящимися стереть Израиль с лица земли, возвели паранойю до уровня искусства, а национальная безопасность превратилась в навязчивую идею. Спустя тысячу девятьсот лет после Масады и изгнания евреев из родной страны они вернулись обратно, на священные для них земли, спасаясь от порабощения и геноцида, и в результате… навлекли на себя то же самое. Разница заключалась лишь в одном — теперь меч был в их руках и, они знали, как пользоваться им. Однако и это вело в тупик. Войны должны заканчиваться миром, но их войны не заканчивались совсем. Они прекращались, прерывались — и не более. Мир для Израиля оставался всего лишь передышкой, необходимой для того, чтобы похоронить павших и подготовить новое поколение бойцов. Евреи сумели избежать почти полного уничтожения от рук христиан, положившись на свою способность одержать верх над мусульманскими народами, которые тут же выразили готовность закончить то, что начал Гитлер. И Бог думал, наверно, о том же, как и во времена крестовых походов. К сожалению, пересекать море посуху и останавливать движение солнца на небе возможно лишь в Ветхом завете. Теперь люди сами должны были решать свои проблемы. Однако далеко не всегда они занимались тем, чем надлежало. Когда Томас Мор написал свою «Утопию», где нарисовал государство, граждане которого вели высоконравственный образ жизни, он дал книге и государству одно и то же название. «Утопия» переводится как «место, которого нет». Джек покачал головой и повернул за угол еще на одну улицу, вдоль которой выстроились оштукатуренные, выкрашенные в белое здания.
— Здравствуйте, доктор Райан.
Стоящий перед ним мужчина был пожилым — за пятьдесят — ниже Джека и коренастее. С бородой, аккуратно подстриженной, но припорошенной сединой, он скорее походил на кого-то из военачальников ассирийской армии Тиглатпаласара, чем на еврея. Меч или булава выглядели бы вполне уместно у него в руке. Если бы не улыбка на его лице, Райану захотелось бы иметь рядом с собой Джона Кларка.
— Привет, Ави. Ну и встреча!
Генерал Авраам Бен-Иаков занимал должность заместителя директора Моссада — израильского управления внешней разведки и был, таким образом, коллегой Райана. До 1968 года он служил в армии, где занимался специальными операциями в десантных войсках. Затем его способности оказались слишком заметными даже для войск специального назначения, и Рафи Эйтан добился перевода Ави в Моссад. Их дороги — Иакова и Райана — не однажды пересекались за последние годы, но всякий раз в Вашингтоне. Райан уважал Бен-Иакова как превосходного разведчика. Он не знал, что думает о нем его израильский коллега. Генерал Бен-Иаков умело скрывал свои чувства и мысли.
— Что нового в Вашингтоне, Джек?
— Все, что мне известно, я видел по каналу Си-эн-эн в посольстве. Пока ничего официального, и даже если бы я и знал что-нибудь, ты знаком с правилами лучше меня. Нельзя ли где-нибудь перекусить, Ави?
Райан не сомневался, что встреча была заранее подготовлена. Через две минуты, пройдя сто ярдов, они расположились в задней комнате семейного ресторанчика, где их надежно прикрывали телохранители. Бен-Иаков попросил принести две бутылки «Хайнекена».
— Туда, куда ты направляешься, пива не купишь.
— Дешевый фокус, Ави, очень дешевый, — упрекнул его Райан, отпив из бутылки.
— Насколько мне известно, ты летишь вместо Олдена в Эр-Рияд.
— Каким образом человек вроде меня сможет где-нибудь заменить доктора Олдена?
— Ты начнешь там переговоры в то же самое время, как и Адлер с нами. Нас очень интересует, о чем пойдет речь.
— В этом случае остается всего лишь немного подождать.
— Даже никакого намека — от одного профессионала другому?
— Особенно это касается профессионалов, Ави. — Джек снова поднес бутылку к губам и жадно глотнул холодного пива. Он уже обратил внимание на то, что меню ресторана было на иврите. — Придется заказывать тебе, Ави… — Подумать только, какой идиот! Меня дурачили и раньше, но еще никогда до такой степени, подумал Райан.
— Олден. — Это не было вопросом. — Мы с ним одного возраста. Уж ему-то следует знать, что опытные женщины не только более надежны, но и не нуждаются в обучении. — Терминология Ави звучала профессионально даже при обсуждении интимных вопросов.
— Он мог бы уделить больше внимания своей жене.
Бен-Иаков ухмыльнулся.
— Я вечно забываю, что ты — католик.
— Дело не в этом, Ави. Какому сумасшедшему требуется больше одной женщины в жизни? — спросил Райан с каменным лицом.
— Ему конец. Такова оценка нашего посольства. — Но что это значит? — подумал израильтянин.
— Возможно. Однако никто не спрашивал моего мнения. А я испытываю глубокое уважение к нему. Он дает президенту хорошие советы. Прислушивается к нашей точке зрения и в тех случаях, когда не согласен с Управлением, обычно ссылается на разумную причину. Шесть месяцев назад он указал мне на мой собственный промах. У него блестящий ум. Но ему не следовало развлекаться таким образом… Однако мы все не без недостатков. И все-таки потерять работу из-за того, что не сумел сохранить штаны застегнутыми… — Причем все это в такой момент, подумал Райан в приступе негодования.
