Во Франции одни лишь простолюдины могли наследовать все те блага, что утрачивала аристократия, - можно сказать, что они возвысились за счет дворянства. Между тем не было такого закона, который препятствовал бы разорению буржуазии или способствовал се обогащению; буржуазия же тем не. менее непрерывно богатела. Во многих случаях буржуа был столь же богат, что и дворянин, а иногда и богаче последнего. Более того: состояние буржуазии чаще всего того же рода, что и у дворян - хотя буржуа обыкновенно живет в городе, он часто имеет в своей собственности поля, иногда приобретает и именья. ( стр.68)
Образование и образ жизни уже установили между дворянством и буржуазией множество других сходств. Буржуа столь же просвещен, как и дворянин, и, что особенно нужно подчеркнуть, черпает свои знания из того же источника, что и последний. Оба они просвещены одним и тем же светом. И у того, и у другого образование носило в равной степени теоретический и литературный характер. Париж, мало-помалу сделавшийся наставником всей Франции, в конечном счете давал всем умам одинаковую форму и выправку.
Несомненно, в конце XVIII века в манерах буржуазии и дворянства еще можно было заметить различия, ибо ничто не выравнивается столь медленно, как внешняя сторона нравов, именуемая манерами. Но по сути все люди, стоявшие вне народной массы, были очень схожи меж собой: у них были одни и те же привычки, идеи, они следовали одним и тем же вкусам, предавались одним и тем же удовольствиям, говорили на одном языке. Они различались только своими правами.
Я сомневаюсь, чтобы подобное сходство обнаруживалось еще где бы то ни было. Даже в Англии, где различные классы хотя и были крепко связаны общими интересами, они часто разнились духом и нравами, поскольку политическая свобода, обладая замечательной способностью создавать между гражданами необходимые связи и взаимозависимости, в то же время не всегда делает людей похожими друг на друга. Только единоличное правление в конце концов всегда неизбежно делает людей похожими друг на друга и одинаково равнодушными к своей судьбе.
ГЛАВА IX
О ТОМ, КАКИМ ОБРАЗОМ ЭТИ СТОЛЬ ПОХОЖИЕ ЛЮДИ ОКАЗАЛИСЬ, КАК НИКОГДА РАНЕЕ, РАЗДЕЛЕННЫМИ НА НЕБОЛЬШИЕ ГРУППЫ, ЧУЖДЫЕ И БЕЗРАЗЛИЧНЫЕ ДРУГ К ДРУГУ
Посмотрим теперь на дело с другой стороны и выясним, каким образом те же самые французы при всем своем сходстве были, однако ж, разобщены более, чем где бы то ни было, и даже сильнее, чем во Франции былых времен.
Многое подводит нас к выводу, что в эпоху становления в Европе феодальной системы общественный слой, впоследствии получивший название дворянства, не сразу образовал касту, а составлялся первоначально из наиболее значительных людей и таким образом представлял собой на первых порах аристократию. ( стр.69)
Я не хочу обсуждать здесь этот вопрос и ограничусь лишь указанием на то, что начиная со Средних веков аристократия превращается в касту, чьим отличительным признаком становится происхождение.
Дворянство сохраняет еще аристократический характер, т. е. остается сообществом правящих граждан, и при этом только происхождение определяет, кто будет возглавлять это сообщество.
Всякий, кто не рожден дворянином, стоит вне сего обособленного и замкнутого класса и занимает в государственной иерархии относительно низкое или высокое, но всегда подчиненное положение.
Повсюду, где феодализм устанавливается на европейском континенте, дворянство превращается в касту, и только в Англии феодализм привел к восстановлению аристократии.
Я всегда удивлялся, что факт, до такой степени выделяющий Англию из всех современных наций и один только и способствующий пониманию ее законов, ее духа и ее истории, не привлек к себе внимания философов и государственных деятелей и что, став привычным, он остался в конце концов незамеченным самими англичанами. Чаще всего он был только частично замечен и также частично описан; мне кажется, он никогда не был- представлен полностью и со всей ясностью. Посетив в 1739 г. Великобританию, Монтескье справедливо замечает: "Я нахожусь в стране, которая совсем не похожа на остальную Европу", - но ничего к этому не прибавляет.
Столь непохожей на остальную Европу Англию делает не ее парламент, ее свобода, ее гласность или ее судопроизводство, но нечто еще более своеобразное и более существенное. Англия была единственной страной, где кастовую систему полностью разрушили. Дворяне и простой народ здесь вели сообща одни и те же дела, имели одни и те же профессии и, что еще более значительно, вступали в браки между собой. Здесь не считалось зазорным для дочери самого знатного сеньора выйти замуж за сделавшего карьеру человека простого звания.
Если вы желаете убедиться, действительно ли окончательно уничтожен кастовый строй и порожденные им идеи, привычки, барьеры, взгляните на заключаемые в таком обществе браки. Только в этой области вы найдете решающие признаки, коих вам не достает для создания целостной картины. Искать их во Франции в наши дни после 60 лет демократии было бы напрасным трудом. Здесь старые и новые семьи, смешавшиеся, по-видимому, во всех прочих отношениях, избегают еще вступать в брак между собой.
Часто отмечают, что английское дворянство было более осторожным, более изворотливым и более открытым, чем где бы то ни было. Нужно заметить, что в Англии уже давно не существует ( стр.70) более собственно дворянства в старом и ограниченном смысле слова, какой оно сохранило в прочих странах.
Сумрак прошлого скрывает это своеобразное видоизменение, но у нас есть еще его живой свидетель-язык. В Англии на протяжении многих столетий слово "дворянин" совершенно изменило свой смысл, а слово "простолюдин" не существует более. И сегодня уже почти невозможно сделать литературный перевод на английский язык строки из мольеровского "Тартюфа", написанной в 1664 г.: "Et tel qu'on ie voit, il est bon geintilhemme" ("Каким бы он ни был, он истый дворянин").
Если пожелаете, можно привести в пример и иное применение науки о языке к науке об истории - проследите во времени и пространстве судьбу слова gentleman, произошедшего от нашего gentilhomme. Вы увидите, как расширяются его значение по мере того, как сословия в Англии сближаются и смешиваются. С каждым веком этим словом обозначают людей, стоящих чуть ниже в общественной иерархии. Наконец, оно вместе с англичанами перебирается в Америку, где им обозначают всех граждан независимо от их происхождения. История этого слова и есть история самой демократии.
Во Франции же слово "дворянин" всегда оставалось тесно замкнутым в границы своего первоначального смысла. После Революции оно мало-помалу вышло из употребления, но смысла своего не изменило. Мы сохранили нетронутым слово, предназначенное для обозначения членов касты, поскольку сохранили саму касту, как никогда ранее отделенную от всех прочих слоев.
Но я иду еще дальше и утверждаю, что она стала еще более .замкнутой, чем в момент своего происхождения и что у нас изменения идут в направлении, обратном направлению изменений, протекающих у англичан.
Если у нас дворянин и буржуа более походили друг на друга, то они в то же время и были более изолированными. Оба эти явления не следует смешивать, поскольку они не только не смягчают, но часто и обостряют друг друга.
В Средние века и на протяжении всего господства феодализма все получавшие от сеньора землю (и называвшиеся на феодальном языке вассалами) в большинстве своем не являлись дворянами и часто привлекались сеньором к управлению его поместьем. Более того-это было основным условием содержания ими своих земель. Вассалы должны были не только сопровождать сеньора на войну, но и проводить известное время при его дворе, т. е. помогать сеньору отправлять суд и управлять жителями. Двор сеньора являл собой важнейшее колесико в феодальной машине управления, он фигурирует во всех старых европейских ( стр.71) законах, и еще в наши дни я нашел очень отчетливые его следы во многих частях Германии. Знаток ленного феодального права Эдм де Фреминвиль, за тридцать лет до начала Революции вздумавший написать объемистую книгу о феодальных правах и возобновлении поземельных списков, сообщает нам, что "во множестве поместий вассалы были обязаны каждые две недели являться ко двору господина, где, собравшись, они вместе с сеньором или его постоянным судьей рассматривали дела по поводу всяческих преступлений и споров, возникающих среди жителей". Он прибавляет, что "в отдельных поместьях он находил 80, 150, а порой и до 200 вассалов. Большинство из них были простолюдинами". Я привел эти высказывания не в качестве доказательства (доказательств можно привести еще великое множество), но в качестве примера того, каким образом с самого начала и на протяжении довольно долгого времени класс сельских жителей сближался с дворянами и ежедневно смешивался с ними в ведении одних и тех же дел. То, что двор сеньора делал для мелких сельских собственников, провинциальные сословные собрания, а в последствии и Генеральные Штаты сделали для городской буржуазии.
