Глава XII
Райдер
Райдер открыл дверь кабины. Лонгмэн слегка посторонился, но Райдер все равно задел его плечом. Лонгмэн почувствовал, что Райдер весь дрожит. Стивер сидел у задней двери, направив автомат в туннель. Уэлком, по-хозяйски расставив ноги, стоял в центре вагона и, зажав автомат подмышкой, презрительно разглядывал пассажиров.
– Прошу внимания, – громко сказал Райдер. Он обвел взглядом лица, которые медленно поворачивались к нему – медленно, неохотно, просто потому, что его голос вынудил их повернуться.
Немногие отважились встретиться с ним взглядом: старик смотрел мрачно, однако в его глазах светился живой интерес; черный бунтарь вызывающе насупился из-под обагренного кровью носового платка; бледный машинист беззвучно шевелил губами; сонный хиппи по-прежнему улыбался в полной отключке. Мамаша судорожно прижимала к себе мальчишек, словно боялась, что их сейчас отберут у нее. Девица в мини-юбке расправила плечи, машинально выпятила грудь и профессиональным движением закинула ногу на ногу.
– У меня есть новости, – сказал Райдер. – Город согласился выкупить вас.
Мамаша судорожно прижала к себе ребят и начала покрывать их лица поцелуями. Лицо черного парня не дрогнуло. Старик захлопал в ладоши, изображая овацию. Похоже, без тени иронии.
– Если все пойдет как надо, вы, целые и невредимые, скоро вернетесь домой.
– Что значит «как надо»? – поинтересовался старик.
– Если городские власти сдержат свое слово.
– Отлично, – сказал старик. – Мне ужасно интересно – просто из любопытства, – а сколько денег за нас дадут?
– Миллион долларов.
– По миллиону за каждого?
Райдер отрицательно помотал головой.
– Значит, примерно по шестьдесят тысяч на нос? Это все, чего мы стоим?
– Заткнись, старик, – вмешался Уэлком. В его голосе звучало нетерпение. Райдер понял почему: Уэлком явно клеил девицу, ее шикарные позы были адресованы именно ему.
– Сэр, – мамаша подалась к нему, потеснив мальчишек, – сэр, как только вы получите деньги, вы нас отпустите?
– Не сразу, но очень скоро.
– А почему не сразу?
– Достаточно вопросов! – отрезал Райдер. Он сделал шаг к Уэлкому и тихо проговорил: – Хорош тут кадриться. Нашел тоже время!
Даже не потрудившись понизить голос, Уэлком ответил:
– Не волнуйся, я и за стадом успею уследить, и с телочкой порезвиться. И нигде осечки не дам.
Райдер нахмурился, но смолчал. Он вернулся в кабину, не ответив на вопросительный взгляд Лонгмэна. Остается только ждать. Он не хотел гадать, принесут деньги в срок или нет. Он не желал даже смотреть на часы.
Том Берри
Отметив про себя, что главарь бандитов вернулся в кабину машиниста, Том Берри тут же выкинул его из головы, и его мыслями вновь завладела Диди. Он вспоминал, как увидел ее впервые, и в очередной раз удивился тому, как действовало на него ее присутствие. И дело не в том, что он ловил себя на всяких разных мечтаниях, которые настоящему копу вовсе не к лицу – тем более что случалось такое нечасто. Просто Диди каким-то непостижимым образом заставляла его взглянуть на то, что он привык считать долгом, с какой-то неожиданной стороны.
Через день будет три месяца, как его послали в патруль под прикрытием в Ист-Виллидж. Патрульные в штатском были исключительно добровольцами, и он так и не понял, зачем высунулся. Наверное, просто достало торчать на местности в патрульной машине один на один с напарником – жирным нацистом с толстым загривком. Напарник ненавидел евреев, негров, поляков, итальянцев, пуэрториканцев, да и вообще человечество; единственное, что он любил, так это войну – не только войну во Вьетнаме, а войну в принципе. Тома от него просто тошнило.
Он отрастил волосы до плеч, отпустил бороду, напялил пончо, стянул волосы повязкой, намотал на шею бисерные бусы и окунулся в мир байкеров, бомжей, торчков, городских сумасшедших, студентов, радикалов, сбежавших из дому подростков и вырождающихся хиппи.
Опыт оказался довольно безумным, но уж никак не скучным. Том подружился с несколькими хиппи, коротко сошелся с несколькими карманниками, косившими под хиппи (а чем они хуже него самого – копа, косящего под хиппи?), стал чуть ли не своим в среде чернокожих ребят, собиравших запоздалый долг с потомков рабовладельцев. А потом через Диди сошелся с горевшими революционным огнем юными мажорами, сменившими комфорт родительского дома и кампусы элитарных университетов на прокуренные берлоги Виллиджа. Их кумиром был Мао, но сам Председатель вряд ли пришел бы в восторг от такого пополнения.
С Диди он познакомился в первую же неделю своего патрулирования. Он только вживался в роль, налаживал первые связи. В тот вечер он как раз стоял перед витриной книжного магазина на Сент-Маркс-Плейс, изучая пеструю мешанину обложек: лидеры третьего мира, столпы американского левого движения, Маркузе, Джерри Рубен…
И тут из магазина вышла Диди. На ней были джинсы и растянутая футболка, и ее можно было бы принять за обычную хиппушку, но длинные волосы были чистыми, а одежда явно только что из стиральной машины (он всегда был чувствителен к подобным вещам). Фигурка стройная, приятные черты лица.
Она заметила его пристальный взгляд и сказала с вызовом:
– Книжки изучаете? Так они вон там, в витрине, дорогой мой.
Голос мягкий, не как у этих уличных бродяжек. Он улыбнулся в ответ:
– Изучал с удовольствием, пока вы не появились. А знаете, вы такая симпатичная, вас гораздо интереснее изучать.
Она насупилась:
– Допустим, вы тоже симпатичный парень, но я же не буду обижать вас, высказывая это вот так, в лоб?
Тому показалось, что фанфары феминизма вдруг оглушительно взревели прямо у него над ухом.
– Слушайте, вы не так меня поняли, – принялся оправдываться он. – Дело вовсе не в мужском шовинизме, честное слово.
– Может, дело и правда не в этом, но что-то не похоже.
Резко отвернувшись, она зашагала в сторону Второй авеню. Сам не зная зачем, он увязался за ней. Она по-прежнему хмурилась.
– Слушай, может, угостишь меня кофе? – спросил он.
– Пошел к черту.
– Клянусь, у меня правда ни цента.
– Ну, так катись в Гарлем и проси там милостыню. – Прищурившись, она внимательно оглядела его. – Ты что, голодный?
Он сознался, что так оно и есть. Диди повела его в закусочную и купила ему гамбургер. Она сразу и безоговорочно поверила, что он свой – тоже член Движения, один из тех аморфных юнцов, что собирались строить новый мир, но все еще пытаются разобраться в политических проблемах, социальных вопросах и собственной сексуальности. И чем дальше они болтали, тем больше она поражалась, до какой же степени он темный.
Она и влекла, и раздражала его. Ему не хотелось, чтобы она поняла, кто он такой. Правда, ей, кажется, и в голову не приходило в чем-то его подозревать; она лишь поражалась, до какой степени он не ориентируется в самых насущных вопросах современности.
– Послушай, – не выдержал он как-то. – Я же новичок. Об этом вашем Движении узнал совсем недавно.
– У тебя когда-нибудь была работа?
– А то как же? Я в банке работал, представь себе, – без запинки солгал он. – Правда, мне там с самого начала жутко не нравилось, вот я и послал их к черту и пустился в свободное плавание. Решил заняться чем-нибудь стоящим, понимаешь?
– И при этом сам толком не знаешь, во что впутываешься, верно?
– Но очень хочу узнать, – буркнул он угрюмо. И отвернулся, поскольку знал, что в глазах Диди сейчас вспыхнет сочувствие. Ее-то он давно раскусил. – Я и в самом деле хочу участвовать в Движении.
– Ну что ж, в этом я могу тебе помочь.
– Спасибо, – мрачно проговорил он. – Так я буду нравиться тебе немного больше, да?
– Больше, чем когда?
– Чем раньше.
– О! – удивленно протянула она. – Да ты мне и так очень нравишься.
Когда они встретились на следующий день, Диди приступила к его идеологическому образованию. А на бедующей неделе она пустила его в свою квартиру и в свою постель. Ему пришлось проявить некоторую изворотливость, чтобы она не заметила его револьвера. Однако через несколько дней он расслабился: сунул пушку за пояс брюк, когда одевался.
– Что это?!
– Это? Знаешь, может, ты подумаешь, что я псих, но как-то раз меня ограбили на улице – это было чертовски неприятно…
В ужасе она тыкала пальцем в его короткоствольный револьвер 38-го калибра:
– Зачем тебе такая пушка? Такие пушки только полицейские свиньи носят!
Быть может, следовало и дальше морочить ей голову, но он больше не мог ей врать.
– Я… Видишь ли, Диди… В общем, так получилось, что я и есть эта самая полицейская свинья…
В ту же секунду она энергично двинула его в зубы, так что он от неожиданности едва устоял на ногах, а потом бросилась на постель и зарыдала, как самая обыкновенная девочка из хорошей семьи. Последовали упреки, подозрения, признания и клятвы в вечной любви, и в конце концов они решили не разрывать отношений. А Диди к тому же дала тайный обет – хотя долго хранить тайны она не умела, – она приложит все усилия, чтобы наставить полицейскую свинью на путь истинный.
