– Дождутся, – машинально повторил Николай и дернул себя за бороду так, что ему, словно ушатом холодной воды, обожгло подбородок и щеки…
Глава 16
Родион сказал мне по телефону:
– Немедленно оттуда уезжай. Все это мне совсем не нравится. Более того, есть у меня одна мысль. Нехорошая мысль, но если она подтвердится – а вероятность того не так уж мала, – то… н-да… дело нехорошее получится, – как это часто за ним водится, на самом интересном месте оборвал Родион Потапович. – Да… тут у меня и Тапик что-то расхворался.
Замечание было совершенно не в тему, и потому я поспешила заметить:
– Фигуранты дела ясны: Усов, Горовой, Белосельцев. Если этот Дима жив, то получается, нужно увязывать его… гм… деятельность с исчезновением его брата-близнеца.
– На самом деле все может оказаться гораздо проще, и не придется путаться в близнецах, – заявил Родион. – Ты эту тетрадочку мне привези. Ты ее еще не просматривала, нет?
– Нет. Тут, чтобы разобраться, жуткое терпение и целая команда дешифровальщиков нужна. Черт ногу сломит в этих каракулях!
– Понятно. Кстати, Мария, могу тебя обрадовать. Или огорчить, не знаю, как уж ты на это отреагируешь. Твой «жучок», знаешь ли, маякнул. Тот «жучок», который ты установила в квартире Поземовой, сестры Нины Алексеевны. Не знаю, кто такой Наседкин, но, судя по голосу и речениям, на редкость приятный и душевный человек. Так вот, он не далее как сегодня громко разглагольствовал на интересные темы, например, восхищался похитителями Нины Белосельцевой и сожалел о том, что Роман Белосельцев не сдох. Это я его цитирую. Откровенно говоря, Мария… ты знаешь, что я очень сдержанный человек, но меня прямо так и подмывает разобраться с этим мерзавцем по полной программе, тем более что соответствующие показания к тому имеются. Но сдерживаюсь, знаю, что еще не время. Я веду большую работу, Мария, и срывать ее из-за Наседкина бессмысленно. Я думаю, он кое-что знает, но немного. По сравнению с теми, кто похитил Нину Алексеевну, он так – мелочь пузатая. Усов и компания – главные.
– Честно говоря, я сама хочу отсюда побыстрее уехать, – призналась я. – Два раза чуть не убили. А Усова надо разрабатывать.
– Митрохина этого ты правильно отпустила, – сказал Родион, – после того, как он Усова по полной программе слил, в Москву долго не сунется. Впрочем, Усов и сам поймет, что у него все провалилось. На кладбище-то все подчистили?
– Да, – ответила я, невольно содрогнувшись, – эти двое могильщиков закопали манекен обратно.
– Для меня в этом деле уже кое-что проясняется, – произнес Родион Потапович. – Но это не телефонный разговор.
На этом босс завершил разговор. Я вышла из ванной комнаты и увидела, что Сванидзе громко храпит, свесив голову на грудь, а рядом с ним стоит почти пустая бутылка водки. Кажется, законопослушного следователя все происшедшее с нами проняло не на шутку.
Я подобрала с дивана тетрадь Димы Белосельцева и, открыв ее наугад, задумалась. Подумать было о чем. Человек, оказавшийся в центре таинственных происшествий, затянувших в свои сети всю семью Белосельцевых, был влиятельным шефом одного из лучших частных охранных бюро столицы – отставным полковником КГБ Олегом Яновичем Усовым…
Наутро мы выехали в Москву. С собой я везла копии клинических документов Димы Белосельцева, запись показаний Митрохина, несколько характерных фото с ночным кладбищенским фоном и – мятую ученическую тетрадку, исписанную каракулями.
* * *
Родион Потапович Шульгин сидел, глядя прямо перед собой немигающим взглядом, и было видно, что он совершенно отрешился от всего происходящего в доме. Его не волновали даже раздающиеся с верхнего этажа вопли его сына. Родион держал в руках тетрадь, добытую Бертом Сванидзе на воронежском кладбище. Он только что закончил просматривать копии документов из клиники Круглова, а потом, постучав полусогнутым тонким пальцем по столу, проговорил:
– Я включился в сбор информации насчет Усова и особенно деятельности Горового. Пришлось напрячься. Информация законсервирована на пятьдесят лет, как то практикуется в спецхранах. Много узнать не удалось, но… недостающие компоненты попробуем вставить сами. Так вот, Горовой действительно работал в КГБ. Более того, он возглавлял особый экспертный отдел, помимо прочих структур задействованный в создании новых видов оружия… Не буду утомлять подробностями разработок, скажу только, что в исследованиях использовались эксперименты над людьми. Причем людьми особого рода. Отдел, которым руководил Горовой, условно именовался ПФО – психофармакологический отдел. И люди, с которыми работал Горовой… как бы это так помягче…
– А как есть, – отозвалась я, уже примерно догадываясь, что может сказать босс.
Родион сдержанно продолжил:
– Так вот, Горовой работал с людьми, страдающими умственными и психическими отклонениями. Я не понял сути его исследований, – он использовал метод, названный им «каскадным», – но общий смысл сводится к тому, что у олигофренов обнажены какие-то мозговые центры, которые ведают… м-м-м… парапсихологическими способностями, что ли.
– Проще говоря, Горовой собирался из людей с отклонениями клепать чуть ли не экстрасенсов для спецслужб, – снова вмешалась я. – Или не собирался, а… в самом деле делал…
– Да… гм… если сильно упростить, можно это сформулировать и так, – качнул головой Шульгин. – И одним из этих людей, насколько я понимаю, стал Дима Белосельцев. Вот так. – Он оглянулся на Берта Эдуардыча, и я поняла, что присутствие несносного следователя прокуратуры сильно ограничивало моего босса в плане откровенности разговоров. – Но то, что ты сказала, Мария, повторю – это сильно упрощенная… гм…
Тут впервые подал признаки жизни Сванидзе, сидящий на диване:
– Я так понимаю, что мой уважаемый родственник сам замешан в этой истории с фиктивными похоронами Димы. Наверно, у него возникли с Белосельцевым сложности, быть может, Белосельцев вышел из-под контроля, и потому все так завертелось. И каким-то боком к этому оказался причастен и брат Димы – Роман. Наверняка его исчезновение связано с Дмитрием. Да… все, дорогие, – он взглянул на часы, – у меня еще дела. Да и домой зайти не мешало бы. Вот так.
Мы церемонно распрощались – к общему, кажется, удовольствию.
– Еще один момент, – задумчиво произнес Родион после того, как Сванидзе счастливо ретировался. – По всей видимости, Нина Алексеевна многого тебе, Мария, не сказала. Она вообще женщина скрытная. В отца пошла, в генерала Поземова. Я так понимаю, что вся эта свистопляска из-за него и получилась. Ведь история эта многолетней давности, Мария. Ладно. Не буду пока раскрывать все свои карты. Об Усове. Скажу тебе, фигура это крупная. И, что самое существенное, Нина Белосельцева, возможно, была с ним заодно. Какое-то определенное время, конечно.
– У вас есть такое предположение?
– Не исключаю, – уклончиво отозвался Родион, и я поняла, что он, как ему то свойственно в целом, недоговаривает по ходу ведения дела. – Но подступиться к Усову нам неоткуда. Запись слов Митрохина может повредить лишь одному Митрохину. Усова нельзя завалить на основе каких-то пленок. Да и есть ли смысл трогать его вообще? В любом случае следует с сожалением констатировать: касательно Усова нам светит разве что ходить сужающимися кругами, но тронуть его… нет, Мария, это нам не по зубам. Нет.
Сказав это, Родион полузакрыл глаза. Его тонкие ноздри трепетали.
Я знала: так Родион вел себя только тогда, когда чувствовал, что цель близка, и полагал, что сам сумеет решить задачу. Без моей помощи. Быть может, у моего босса уже было решение, но тем не менее он не считал нужным сообщать мне его. Доводить до моего сведения.
Я попыталась не согласиться с ним:
– Но если мы будем медлить, то могут последовать еще жертвы. Например, Нина Алексеевна… да и…
– Жертвы могут быть, если мы будем форсировать события! – прервал меня Шульгин. – Если мы будем продолжать лезть на рожон так, как мы это делали до сих пор. Я допустил ошибку, Мария. Я не должен был посылать тебя в Воронеж и грубыми методами, достойными стажера РОВД, раскапывать информацию.
– Причем «раскапывать» – в буквальном смысле этого слова, – с досадой прибавила я. – Я так понимаю, что вы, босс, пока что отставляете меня от дела?
– Ты верно поняла. Усов опасен. Ты даже не представляешь, как опасен он и стоящие за ним люди.
– Вы, Родион Потапович, ведете себя непоследовательно. Но ваше распоряжение для меня неоспоримо. Я беру передышку.
И я удалилась из офиса, оставив босса покачиваться в кресле под аккомпанемент криков расходившегося Тапика.
На улице на меня с удивительной силой вдруг навалилось одиночество. Даже временное отлучение меня от работы словно перекрыло кислород, я задыхалась от избытка высвободившегося времени и невозможности заполнить его. Это можно было сравнить с нахождением в разреженном пространстве. Я пошла по улице. Солнце заходило. На Москву опускался вечер.
