регулярной пограничной стражи.
Одним из слабых мест казачьей жизни был вопрос фуражный. В этом деле по неискореняемой, кажется, старой традиции, наживался сам командир полка и его хозяйственная часть, затем сотенные командиры, получавшие по казенной мере и расчету фураж на полное число штатных лошадей, умудряясь как можно меньше выдавать наличному числу. Здесь злоупотребления принимали иногда очень одиозный, нередко уголовный характер. Так, при инспекции нами с начальником дивизии одной сотни на опросе претензий казаки показали, что сотенный командир ежедневно отпускает овес лично сам, притом фальшивым гарнцем[40]. Действительно, функционировавший гарнец оказался при внимательном исследовании с двойным подвижным дном к полному конфузу сотенного командира, упорно отрицавшего это обвинение.
Отношение офицеров в казачьих полках к казакам отличалось, в общем, грубостью, что объясняется средой, из которой выходило большинство этих офицеров. Весьма часто сын простого казака, прошедший 6 классов гимназии или реального училища, выходил хорунжим в полк и получал здесь на службе свой первый офицерский чин. Его подчиненные из одной и той же станицы знали всю подноготную и его самого, и всей семьи, откуда он вышел. Поэтому чванство и грубость такого офицера бывала особенно тягостной для сынов станичных богатеев, которых этот офицер по службе подтягивал и крепко наказывал.
– Погоди, мерзавец, – говорил товарищам обиженный казак про такого офицера, – напишу своему батьке обо всем, так он твоему отцу-работнику и рыло разобьет, и с работы прогонит.
Но кроме офицеров по рождению из казачьего сословия в кавказских полках служило и много чисто строевых кавалеристов, а также туземцы (грузины, армяне, осетины и татары), достигшие по образовательному цензу офицерского звания. Среди гвардейских кавалеристов считалось очень желательным и модным получить казачий полк на Кавказе.
Таким полком не побрезгал командовать и принц Ольденбургский[41] (1й Хоперский казачий полк), к сожалению, запятнавший свое командование незаконным расходованием больших сумм.
Но, в общем, с военной точки зрения, дисциплина и выучка казачьих полков сравнительно с полками регулярной конницы, несколько отставали, хотя в отдельности каждый казак по умению владеть своим конем, составлявшим его собственность, ухаживать за ним, быстро ориентироваться на всякой местности, всегдашней сметливости и находчивости представлял собою прирожденного воина. К твердому, но честному и справедливому человеку и начальнику, изучившему характер и казачий быт, казаки быстро привязывались, терпеливо перенося от него даже побои, нанесенные сгоряча. Но они ненавидели пиление, язвительное к себе отношение, пренебрежение к их обычаям, а также бесчестное отношение к положенному довольствию для себя и своих лошадей. Обиду они терпеливо переносили до ухода на льготу от своих офицеров, расправляясь с ними на льготе нередко самочинным порядком. Были в старину факты даже жестокой порки на льготе бывшего командира полка за все его провинности и лихоимство на действительной службе.
Константин Петрович Ольденбургский
Среда простых казаков мне очень нравилась. Встречалось немало пресимпатичных офицеров из коренных казаков, честно и твердо служивших, пользуясь любовью и преданностью своих подчиненных. Мне приходилось в течение года объезжать все стоянки казачьих полков дивизии по сотням в пограничном районе для тактических занятий. Обыкновенно я добирался на почтовых до ближайшей к полку станции, а отсюда верхом в штаб полка, гдк производил занятия с наличными офицерами. При одном из таких объездов персидской границы, обыкновенно, без предупреждения, я прибыл на стоянку сотни – это было огороженное место с конюшней и открытыми коновязями для лошадей и двумя одноэтажными глинобитными с плоской крышей постройками: большая и длинная – казарма для казаков, а маленький домик – для сотенного командира с наличными субалтернами. Я подъехал к домику, спешился, передав лошадь сопровождавшему меня казаку, и вошел в домик.
В чисто выбеленной комнате с глиняным полом стоял посередине грубо сколоченный стол, перед которым в самодельном грубом кресле сидел богатырь без черкески, с большой бородой, имея на коленях двух близнецов (по второму году) и кормил из по очереди кашей из стоящей перед ним тарелки. Я поздоровался, а он, сильно сконфуженный визитом чина штаба дивизии, стал извиняться, что не может бросить сыновей. С трудом я уговорил его не беспокоиться, и мы сразу разговорились сердечно и по-дружески. Детей я всегда любил и люблю, они меня не дичатся.
Я просил его продолжать кормежку. Он, видимо, тронутый моим вниманием, рассказал мне краткую, но обычную в казачьей жизни историю. На службе он уже больше 8 лет. При выходе со льготы вновь на действительную службу он женился на своей же станичной казачке. Молодая жена не пожелал расставаться на 4 года с мужем и отправилась с ним в действующий полк на границу, деля безропотно все невзгоды походной жизни и тревожного существования на аванпостах, дрожа каждый день за жизнь мужа, который очень добросовестно выполнял требования кордонной бдительной службы, часто рискуя своей особой. Казаки очень уважали своего сотенного за его отчаянную личную отвагу, сообразительность и удачливость в преследовании бандитов и контрабандистов. О людях своих он много заботился и честно вел все свои дела, никогда никого из подчиненных не обижая. Очень жалели казаки и его молоденькую жену, которая всюду следовала за мужем верхом, никогда ни на что не жалуясь. Через год она забеременела, а когда зимой наступила пора родов, невозможно нигде было отыскать при бездорожье не только доктора, но даже туземной повивальной бабки. Бедная женщина в тяжких муках умерла, родив двух близнецов, которых принял на свои руки муж со своим казаком-ординарцем. Долго ждали приезда полкового священника и схоронили бедную женщину здесь же около домика сотенного командира. Детишек кормили козьим молоком, добыв дойную козу где-то у местных кочевников. Отец сам пеленал и мыл своих деток, а когда был в отлучке на службе, оставлял их неделями на руках верного ординарца. Дети росли краснощекими крепышами, не зная от рождения ни матери, ни какой другой женщины. Трудно передать, сколько было нежности в глазах и обращении с детьми у этого атлета и грозы всех пограничных разбойников и контрабандистов! Ему оставалось еще 1½ года пробыть на границе, а затем уйти на льготу.
– Вот, ребятишек бабушке и привезу. Дай Бог только благополучно конца службы дождаться, – сказал в заключение своего рассказа сотник.
У него я провел двое суток, выполнил свои обязанности, приятно удивленный живым интересом, с каким отнесся этот богатырь и нежный отец к сухим требованиям военной науки.
Объезды эти дали мне возможность основательно ознакомиться с нашей государственной границей и приграничным районом, изучить быт и службу казаков, а тем самым подготовиться к разведкам в пределах
