– Это, считай, уход в партизаны. Мы же от своих оторвемся.
– От каких своих? А в лесу не свои? Нет, здесь оставаться никакого смысла. Думаю, в лесах сейчас много наших. Надо будет найти группу побольше, и пробиваться к линии фронта. А в котле оставаться нельзя. Погибнем. Ну, пошли воевать. Фрицы лезут.
Булай отошел к первому расчету, достал бинокль и стал рассматривать появившегося противника. Сначала из-за холмов стали медленно появляться верхние части танковых башен, а впереди них бойко прыгала по кочкам маленькая разведывательная танкетка с офицером, до пояса высунувшимся из люка. Прикинув расстояние, Булай решил, что мог бы, пожалуй, снять этого героя с первого выстрела, но жалко было снарядов на такого кузнечика. Танкетка обнаружила передовую линию русских, лихо развернулась и, фыркнув темным облачком, скрылась за холмами. Через некоторое время там дружно зарычали мощные моторы, и верхушки башен стали быстро расти, превращаясь в бронированных чудовищ.
Севка почувствовал страх, который прятался в нем еще с первого боя. Это не был физический страх смерти. Нет, это было ощущение беззащитности перед организованным, и могучим движением врага. Ощущение парализованного неизвестным гипнозом кролика, который не в состоянии сделать даже прыжка в сторону от надвигающейся пасти питона. Ноги Булая ослабли, руки дрожали. «Ну, ну, кончай дрейфить – шептал он себе. Смотри, солдаты не боятся» Краем глаза он взглянул на расчет. Бойцы стояли напряженно и внимательно, внутренне превратившись в комки воли. Они уже отучились бояться смерти. А он, Севка, воевавший шестой месяц и попавший за это время в серьезные переделки, все никак не мог сделать окончательного шага через страх. Его гипнотизировала спокойная и самоуверенная немецкая военная машина.
– Батарея, к бою – сдавленным голосом скомандовал он. Затем, словно не зная, что делать, подбежал к орудию, оттолкнул наводчика и сам припал к оккуляру. В лотке рядом с орудием отблескивали желтоватым цветом два бронебойных и один осколочный.
«Спокойно, спокойно» – говорил он себе, а руки уже сами крутили штурвалы наводки.
– Бронебойным заряжай – крикнул он, увидев в прицел угластую коробку немецкого танка. Вот он – серо-бурый Т-3, выполз из кустарника, качая стволом. Сколько до него, пятьсот, триста? Надо подпустить ближе, надо наверняка. Чем ближе, тем лучше. В лотках попадались перекаленные снаряды, которые вместо того, чтобы пробить броню, рассыпались от удара об нее. Но чем ближе дистанция, тем больше вероятность, что пробьет… Страха уже не было. Танки вели стрельбу с коротких остановок. То справа, то слева на опушке леса ухали взрывы, осколки секли кустарник, стояла пороховая вонь. В окопах Крылова бойцы легли на дно, лишь была видна фуражка самого Сергея, который наблюдал за противником в бинокль. Рокот моторов приближался, и Севка потерял чувство реальности. Он забыл, где находится, только ощущал, что кто-то напружиненный и собранный внутри него ведет ствол орудия вслед за движением танка, который резво подминал под себя кустарник, и видимо еще не обнаружил противника.
– Сейчас поймаю, сейчас я тебя поймаю – сипел Севка, отчаянно вращая штурвальчики – лишь бы чушка не подкачала… – и в тот момент когда немец приостановился, он вывел прицел на его лобовую броню и скомандовал «пли».
Севка не ждал, когда фриц повернется к нему боком. Он уже усвоил, что лобовая броня Т-3 не выдерживала бронебойных 76-миллимитровых снарядов, которые пробивают башню насквозь и достают даже до зарядного отсека. Лишь бы снаряд не был перекаленным… Пушка подпрыгнула, снаряд прочертил невидимую линию и ударил танку в лоб. В танке с грохотом лопнул огненный шар, его башню подбросило вверх, и она отлетела на десяток метров в сторону.
Севка очнулся, словно выпал из кошмарного сна.
– На тебе, гад – услышал он собственный крик. В этом крике переплелось страстное желание отомстить врагу за все унижения проигранных боев и жажда безжалостной и жестокой мести за надругательство над своей землей.
А из-за подбитого танка уже выползло другое чудовище, и подскакивая на буераках устремилось прямо на батарею. Теперь противник знал ее позицию.
– Бронебойным заряжай – крикнул Севка, но в этот миг разрыв осколочного ухнул рядом и волна кувыркнула его на бруствер. Сразу очнувшись, Севка почувствовал боль в спине. Он приподнялся на руках и увидел, что все трое батарейцев, иссеченные осколками, недвижно лежат у пушки, которая внешне не была серьезно повреждена. Позицию второго орудия, стоявшего в тридцати метрах, смял еще один танк, и не оставив на ней никого в живых, уходил в глубину леса. Преодолевая головокружение, и тошноту Булай на коленях дополз до своей пушки и увидел блестящую пасть открытой зарядной части, словно просящую снаряда. Севка щупал вокруг себя руками в надежде найти лоток, но лотка не было. Словно во сне он водил по земле руками, оглушенный, плохо соображающий, желающий только одного – найти снаряд. Потом что-то заставило его оглянуться, и он увидел, что немецкий танк уже совсем близко. Еще немного – и он обрушится на позицию. Но внезапно танк прекратил рычать мотором и затих, уставив пушку в зенит. На фоне уходившей в лес перестрелки послышалось скрипение поворотных рукояток, крышка люка отъехала в сторону. Из него показался белобрысый парнишка в каскетке и черной куртке. Он огляделся вокруг, затем выкарабкался из башни, и со стоном подбежал к подбитому Севкой танку.
– Franzi, Bruderchen, kom, steig aus{ Франци, братишка, вылезай…}– причитал он, припав к открытому люку водителя-механика – Du bist doch lebendig{ Ты же жив…}… и вдруг завопил – nein, nein, nein… видимо рассмотрев в полумраке останки своего брата.
Он с воплями закружился на одном месте, затем выхватил пистолет и пошел на Севку. Залитые яростью глаза его были похожи на невидящие бельма.
– Du hast meinen Franzi ermordert, du, Biest, Du sollst krepieren{ Ты убил моего Франци, скотина. Ты должен сдохнуть} – стонал он сиплым голоском и беспорядочно нажимал на курок. Но руки его ходили ходуном и пули не попадали в Булая, который никак не мог подняться на ноги.
Немец приблизился вплотную и Севка увидел совсем молоденькое пьяное лицо в гари и слезах.
– Du hast es verdient…
Он шагнул к Булаю и почти в упор направил пистолет в голову и нажал на спуск. Но затвор только сухо щелкнул. В обойме кончились патроны.
Севка тупо смотрел на немца и с трудом воспринимал происходящее…. Немец хочет его убить… А он что? Нет, так негоже…думал он, качаясь от головокружения – Кобура пустая…висит на одном ремешке….
– Heh, Adi, warte mal! – послышался еще один голос и с танка спрыгнул низенький парнишка в черной униформе. Этот тоже был заметно пьян.
– Lass uns mit dem Russen bissel Spass haben. Jetzt läuft er im Gebusch und wir schiessen ihn wie einen Hase ab. Mein Treffer kostet Dir еine Flasche Martell, und Dein?{ Эй, Ади, подожди. Давай позабавимся с русским. Пусть бежит по кустам, а мы его подстрелим как зайца. Мое попадание будет стоить тебе бутылку Мартеля}
– Gut, lass den Dreckskerl erfaren, was die Todesangst ist. Mein Teffer kostet dir auch eine Flasche, Kugelchen. Los!{ Хорошо. Пусть засранец узнает, что такое страх смерти. Мое попадание тоже стоит бутылку. Давай!}
Коротышка также вынул пистолет и знаками показал Севке, чтобы тот бежал по низкорослому кустарнику вдоль опушки леса.
Тот все понял. «Батя, слышишь меня – поднялся в его душе голос. Они на меня как на зайца…Как на зайца, суки…Батя, помоги…». И теплая волна прилила к его груди, словно далекий отец услышал его, и через громаду расстояния усилием души вдохнул в него волю к борьбе. Гнев вошел в тело Булая, наливая его свинцом ненависти. Руки стали чугунно тяжелыми, поступь обрела ухватистую уверенность, торс – готовность к броску. «Значит, в зайчиков поиграем – носилось в его голове – хорошо, поиграем» – а глаза уже шарили вокруг. Вот уцелевшее орудие, вот убитые бойцы, вот раненный Сергеев, который все видит, вот мертвый Картузов лежит на боку с разбитой челюстью, а на ремне пристегнута лимонка.
– Los, laufen – услышал он нетерпеливый крик, но не побежал, а пошел, потому что понимал: в медленно идущего они сразу стрелять не станут…
«Хорошо лежит Картузов, хорошо, рядом с лафетом, лишь бы гранату быстро сорвать…»
Поравнявшись с убитым бойцом, Севка метнулся в его сторону, сорвал с ремня гранату и упал за лафет орудия. Всего десять метров отделяло его от немцев, но теперь он был хозяином положения. Пули ударили в лафет. Он глянул в смотровую щель и увидел, что немцы отбегают к танку, на ходу оборачиваясь и стреляя наугад в сторону пушки.
«Вот и поохотились» – мелькнула в его голове мысль. Привстав на колено, по всем правилам метания оборонительных гранат Ф-1, он выдернул чеку и, досчитав до трех, сильно метнул вдогонку танкистам и присел за лафет. Граната взорвалась в воздухе. Осколки градом ударили по стальному щиту севкиного укрытия. Когда же он снова выглянул из-за пушки, то увидел изувеченных осколками врагов, которых взрыв застал уже рядом с танком. Один из них лежал не двигаясь, а другой бился в агонии, истекая кровью. А Т-3 взревел мотором и тронулся к брустверу, мешавшему использовать пулемет для расправы над русским. Севка еще не сообразил, что делать, как увидел старшину Сергеева, который с перебитой, висящей плетью рукой зигзагом метнулся в мертвую зону танка и бросил свое тело на металлический кожух гусеницы. В правой его руке чернел командирский наган. Старшина сунул наган за ремень, уцепился за поручень, с трудом встал и шагнул к командирской башенке, которая оставалась открытой.
