– Нет, что вы. Я просто задумалась.
– И ваши мысли навевают на вас печаль?
– Не только. Я размышляла о своем покойном отце.
– Вот как, – произнес Нортон, будто бы не желая продолжать разговор.
– И чувстве вины. Я раздумывала над тем, что чувствую себя виноватой.
– Вы же дочка пастора, быть может, для вас это естественно, – едва заметно улыбнулся Годфри.
– Вам когда-нибудь… бывало стыдно, мистер Нортон?
Он рассмеялся коротко и резко, будто гавкнул.
– Полагаю, это чувство знакомо каждому человеку, помнящему свое детство. Разве вы, мисс Хаксли, будучи гувернанткой, не стыдили своих подопечных?
– Да, бывало. Стыд – очень полезное чувство. И вот теперь, когда я испытываю его сама, я ощущаю себя виноватой в том, что некогда стыдила других. Пусть даже в воспитательных целях.
– И чего же, во имя всего святого, вы стыдитесь?
Положив руки на колени, я уставилась на клавиатуру:
– Мистер Нортон, я была с вами не до конца откровенной.
– Так, похоже, сейчас начнется исповедь. Осмелюсь вам напомнить, что я адвокат, а не священник.
– В данном случае это не важно. Мне надо вам признаться… я хочу признаться, что живу с одним человеком…
– Живете с одним человеком… – повторил Нортон. Последовало долгое молчание, а замтем Годфри, откашлявшись, промолвил: – Надеюсь, вы не имеете в виду порочную связь, не получившую должного благословения…
– Нет, что вы! – Я подняла на адвоката полный ужаса взгляд. – Я живу в одной квартире с женщиной…
– Ну да, разумеется, – с явным облегчением вздохнул он. – Но в этом нет ничего особенного. Такое сейчас происходит сплошь и рядом. Из провинции в Лондон в поисках работы приезжает все больше и больше женщин…
– Моя соседка – актриса.
– Понимаю… Вне всякого сомнения, несколько неожиданно, учитывая, что вашим отцом был пастор… Впрочем, в Лондоне очень много актрис, и я нисколько не сомневаюсь в том, что некоторые из них – достойные, приличные женщины.
– Дело в том, что у нее есть еще и клиенты…
– Клиенты? Ясно…
– Да я не в этом смысле. Эти клиенты весьма уважаемые люди, хотя несколько необычные.
– Уважаемые, но при этом необычные, – эхом повторил за мной Годфри. Несмотря на то что его голос продолжал оставаться спокойным, я понимала, что с каждой фразой я запутываю его еще больше.
На данный момент он не имел ни малейшего понятия о том, куда я клоню, и, похоже, опасался, что я его огорошу какой-нибудь неприятной новостью. При этом он продолжал хранить достоинство. По большому счету, я сама не знала, как закончить столь неуклюже начатое признание.
– Так что у нее за клиенты? – мягко спросил мистер Нортон. – Какого рода услуги она им оказывает?
– Она… ищет их вещи.
– Ищет вещи? Которые пропали?
– Да. Или были украдены.
– Судя по всему, мисс Хаксли, вы говорите о работе частного детектива. Это полезное занятие, и услугами подобных людей нередко пользуются многие адвокаты. Так вы хотели мне рассказать именно об этом? Что ваша соседка женщина, частный детектив и актриса…
Когда мистера Нортона наконец осенило, он встал во весь рост, словно в суде:
– Не хотите ли вы сказать, что живете вместе с некой Адлер, которая совала нос в дела моей семьи и пыталась выяснить, где находится мой отец?!
– Боюсь, что так.
– И она отправила вас шпионить за мной!
Я не смела поднять на Годфри взгляда. Я узнала нотки ярости в рокочущем от возмущения голосе, который уже слышала за занавесками, полагая тогда, что он принадлежит «старому Нортону».
– Это просто возмутительно, мисс Хаксли! Вот уж от вас я такого не ожидал.
– Да я и сама от себя не ожидала. Честно говоря, я за вами не шпионила. Шпионить гадко – так я и сказала Ирен. И она была мной крайне недовольна.
– Экая мерзость! – Молодой адвокат принялся ходить по кабинету. – Как так можно! Развратить пасторскую дочку, отправить ее изводить человека…
– Да, вы правы, это ужасно, – заломила я руки, – Ирен ни в чем меры не знает. Хочет разгадать головоломку и ни перед чем не останавливается…
– Головоломку? Что в моей семье такого головоломного? На нашу долю выпала двойная мера несчастий и горестей, и больше ничего…
– А как же пояс?
– Пояс?
– Бриллиантовый. – Я сглотнула, а Годфри Нортон посмотрел на меня так, словно я рехнулась. – Бриллиантовый пояс Марии-Антуанетты. Говорят, что его в пятидесятых купил ваш отец. Сейчас его хочет приобрести мистер Тиффани.
– Бриллианты? Мария-Антуанетта? Тиффани? – Мистер Нортон опустился на стопку документов, лежавших на единственном свободном стуле. – Если позволите, мисс Хаксли, с этого места поподробнее. Недосказанность приводит к неверным выводам.
– Нам удалось узнать, что некий человек по фамилии Нортон по бросовой цене приобрел Бриллиантовый пояс. Украшение привезли сюда из Парижа после революции сорок восьмого года.
– Меня в то время даже на свете не было.
– Меня тоже. И Ирен. Именно поэтому она пыталась узнать как можно больше о семействе Нортонов. Это была единственная нить к бриллиантам. Она искала вашего отца, а вместо него нашла вас.
– Бриллианты, – покачал головой молодой человек. – Что… что за нелепые выдумки. Впрочем, я нисколько не сомневаюсь, что кое-какие слухи о моей семье все-таки ходят. Пусть уж говорят о драгоценностях, эта сладкая сказка скрывает горькую правду о прошлом. Знаете, пожалуй, я даже испытываю чувство признательности к этому мифическому Бриллиантовому поясу. – Он внимательно на меня посмотрел: – Вы, разумеется, в курсе, что я навещал вашу соседку?
Я молча кивнула, опасаясь, что одно лишнее необдуманное слово – и я признаюсь еще в одном гадком преступлении: в том, что подслушивала за занавеской.
Мистер Нортон вздохнул, погладил указательным пальцем черные усики и вдруг неожиданно рассмеялся:
– Ваша мисс Адлер, надо полагать, считает меня своим соперником. Думает, что я тоже охочусь за поясом и желаю сбить других со следа. Или, быть может, ей взбрело в голову, что пояс у меня?
– Нет, она так не думает, ведь если бы пояс был у вас, вы вели бы себя иначе. Она пыталась отыскать вашего отца, но ей это так и не удалось.
– Моего отца? – Лицо мистера Нортона приобрело странное выражение. Он вытащил листок из одного дела, оторвал уголок и что-то на нем написал. – Вот вам адрес моего отца. Пожалуй, ей стоит поговорить непосредственно с предполагаемым владельцем легендарного украшения. Берите! Мой отец живет по этому адресу. Я вас благословляю, мисс Хаксли. Пусть ваша неутомимая подруга отправляется прямо к моему отцу. Мне остается лишь пожелать ей удачи.
– Вы что, серьезно?
– Вы хотите сказать, что я с вами неискренен? Напрасно. – Он снова улыбнулся, на этот раз печально: – Я страстно желаю забыть мою семью, а в особенности – отца. Мне бы хотелось, чтобы о нем не вспоминали и другие. Моя мать мертва. Хотя бы ей уже никто не навредит и не причинит боли. Пусть мисс Адлер найдет этот чертов пояс и отдаст его мистеру Тиффани. Тогда, быть может, все забудут о Блэкджеке Нортоне.
– Прошу вас, мистер Нортон… Ирен повела себя непростительно, пытаясь раскопать историю вашей семьи. Она буквально потеряла голову в погоне за недосягаемым…
– Все мы этим грешны. Знаете, что стало для моей семьи недосягаемым, мисс Хаксли? Счастье. Мать ушла от отца, когда я был еще мальчишкой. Когда я чуть подрос, я начал понимать, сколько злословия и сплетен породило ее решение жить отдельно от мужа. Мне даже стало очевидным, сколь высокую цену ей приходится платить за свой поступок – и это несмотря на успех ее романов. Потом отец подал на нее в суд, соблазнившись гонорарами матушки, и выиграл. Естественно, мы стали жить беднее, есть меньше и одеваться скромнее. Закон Англии встал на защиту такого подлеца, как мой отец. Это разбило мамино сердце.
– У меня просто слов нет, чтобы выразить, как я вам сочувствую, – горячо произнесла я, – Прошу вас, не продолжайте, не терзайте себя.
– С юных лет я слышал о моей семье только ложь. Должен же я хоть кому-то рассказать правду? Вот возьмем вашу подругу. Благодаря ей пойдет еще одна вздорная сплетня – на этот раз о таинственных бриллиантах. Никому нет дела до утраченной чести, потерянной любви и разбитой надежды, до поломанных жизней… Это слишком скучно и неинтересно. Байки о бриллиантах куда завлекательней.
– Я не такая, мистер Нортон, – тихо промолвила я. – Во мне жива способность сочувствовать и сострадать.
– А вы ведь в непростом положении, мисс Хаксли, – грустно улыбнулся Годфри. – Вы пасторская дочь и потому привыкли к более строгим моральным устоям. Быть может, вы, как и многие, думаете о моей матери дурное…
– По всему тому, что я слышала, мне кажется, с ней ужасно несправедливо обошлись…
