То, что «задержанная» дама оказалась гостьей императрицы, Ковача, очевидно, огорошило, и он счел за благо отступить. «Удивительное дело, – размышляла Елизавета, переходя площадь по направлению к королевскому дворцу и пугая заночевавших здесь голубей, – как многое из того, что наводит на нас страх и заставляет даже паниковать, по зрелом размышлении оказывается чем-то совершенно невинным и безвредным».
Ей вновь стало так же легко, как час (или два?) назад, когда она вышла из дворца, Елизавету так и подмывало попрыгать по квадратным плиткам площади – вправо-влево, влево-вправо… Но она, конечно, подавила в себе это беспечное, детское желание.
Елизавета вернулась во дворец около десяти вечера. Сержанты, стоявшие на часах перед входом во дворец, указали ей на дежурного лейтенанта, который сидел за столом и лениво перелистывал газету «Журнале ди Вероне». Когда лейтенант разглядел на пропуске подпись императрицы, он вскочил и прищелкнул каблуками – точно как Ковач.
Встреча с полковником Пергеном особых забот ей не доставит, в этом Елизавета почти не сомневалась. Завтра у Вастль свободный день, и завтра же вечером графиня Хоэнэмбс – на самом деле императрица Австрии – поговорит с возлюбленным камеристки Вастль.
26
Графиня Трон сидела на кухне и тщетно пыталась не думать о холоде. Это плохо удавалось ей. Холод мучил, терзал графиню, проникая сквозь подошвы домашних войлочных туфель. Он сковывал ноги и растекался по всему телу, вплоть до кончиков пальцев рук.
Прямо перед графиней, на кухонном столе, стояло блюдо с остатками шоколадного торта, рядом бутылка ликера и высокая узкая рюмка. Графиня была в поношенном домашнем халате, на плечах – старый шерстяной платок, на голове – видавшая виды вязаная шерстяная шапочка. В руке графиня держала плотный, как картон, лист бумаги с вытисненным в верхнем левом углу гербом Морозини.
С полчаса назад она проснулась и увидела, что на часах уже за полночь. Графиня попыталась снова заснуть, но сон не шел. Причиной тому, возможно, было полученное ею приглашение. А может быть, спать графине мешал приступ голода: в последнее время она часто просыпалась по ночам от неотступного желания что-нибудь съесть.
Графиня, глубоко вздохнув, сделала попытку положить ноги на стул напротив, как любила делать это в молодые годы, но у нее ничего не вышло. Она с досадой бросила на стол лист бумаги с гербом Морозини «Миллион золотых флоринов», – подумала графиня, налила ликер в рюмку, под ободок, и залпом выпила. Повторив это еще два раза, она расслабленно откинулась на спинку стула. Напротив была стена с опостылевшей облупленной штукатуркой и свежими потеками. Посреди стены – давным-давно разбитое окно, заколоченное грубо обструганной доской.
– Миллион золотых флоринов… – прошептала графиня, достала из ящика стола колоду игральных карт и разложила пасьянс.
Когда Трон около половины первого ночи подъехал на гондоле ко дворцу и поднялся в кухню, графиня лишь мельком взглянула на него.
– Анцоло Морозини в марте женится, – сказала она, не отрывая глаз от разложенного пасьянса. – На молодой американке из… э-э… Бос.
– Из Бостона Это на восточном побережье Америки. – Трон сел на стул, снимая белые перчатки. – А это что, приглашение?
Вместо ответа графиня показала лист с гербом. Текст приглашения был написан по-английски и по-итальянски.
– Ты собираешься принять это приглашение? – спросил Трон.
– Я уже приняла его. Я написала, что мы приедем, ты и я.
– Я никогда не знал Анцоло Морозини близко.
– Ваши деды дружили.
– Когда это было. – А почему он женится на американке?
– Миллион золотых флоринов.
– Что ты сказала?
Графиня горько улыбнулась.
– Это сумма ее приданого.
– Тогда они смогут починить крышу своего палаццо, – сказал Трон.
– Не только крышу. И фундамент, и окна – все! И Морозини не должен будет больше преподавать латынь в Патриаршей семинарии. И им незачем будет больше сдавать комнаты в своем палаццо!
– На что ты намекаешь?
Графиня бросила на Трона печальный взгляд.
– Не следует отставать от времени, Алвис Все эти железные дороги, газовое освещение, телеграф и пароходы возникли не случайно… – Она взялась за бутылку. – Сейчас не женятся только в своем узком аристократическом кругу. Если восемь веков подряд представители тридцати семей вступают в браки исключительно друг с другом, это ведет к вырождению. От этого проистекает деген… э…
– Дегенерация.
– Да, она самая, дегенерация. Вот откуда все эти узенькие лбы, волчьи пасти и перепонки между пальцами! Это результат безответственности перед своими будущими детьми! Хотел бы ты, чтобы у твоей дочери была заячья губа?
– Конечно нет.
Графиня удовлетворенно кивнула.
– Вот видишь? Так что в женитьбе на американке есть свои плюсы.
– Когда торжество?
– Шестнадцатого марта. Венчание в Салюте,[10] свадьба в палаццо Морозини.
– Ну ладно. Я постараюсь быть.
– И в церкви – это главное!
– Как скажешь…
Графиня строго поглядела на сына.
– И не называй себя, прошу тебя, просто Трон, когда тебя представляют.
– А как же мне себя называть?
– Говори: граф Трон. И подчеркивай: граф…
– Как-то нелепо.
– Еще бы! Но с этими американцами надо всегда быть настороже… – Графиня умолкла и принялась рассматривать свою левую руку, будто внезапно обнаружила перепонки между пальцами.
– И действовать с нажимом? – уточнил Трон.
– Именно так. Не забывай о миллионе золотых флоринов! И держись прямо, не сутулься. Ты всегда стоишь так, будто у тебя кривой позвоночник. Твой отец тоже ходил скособоченный. Хочешь кусок торта?
– От кусочка шоколадного торта не откажусь.
Графиня протянула ему тарелку с двумя кусками.
– Говорят, в городе полным-полно иностранцев. И иностранок…
Трон согласно кивнул:
– С каждым годом их становится все больше. Хотя американцев в этом году стало меньше, Наверное, это из-за гражданской войны.
– У американцев гражданская война? С чего это.
– Потому что южные штаты хотят отделиться от северных. И еще они хотят сохранить рабство. А северные штаты против этого.
– Рабство? Какой ужас! Наверное, отсюда и все деньги, которые скопил отец невесты Морозини!
– У жителей Бостона никаких рабов нет. Бостон на севере, – возразил Трон.
Он не был уверен в том, действительно ли Бостон находится на севере Соединенных Штатов, но это вряд ли интересовало графиню; точно так же ей было безразлично, откуда у отца американской невесты деньги.
– Может быть, нам имело бы смысл установить контакт с американской колонией в Венеции… – раздумчиво проговорила графиня.
– Здесь нет никакой американской колонии. Небольшое число американцев останавливается в «Даниэли» или в «Европе». Некоторые из них проводят в Венеции всю весну и лето.
– Мы могли бы пригласить в гости американского консула, – сказала графиня.
– Уильяма Дина Хоуэлла?
– Тебе известно его имя?
– Он недели две назад заезжал к нам в управление полиции, чтобы продлить вид на жительство. Он переехал с площади Бартоломео в дом Каса Фальер У канала. Довольно приятный господин…
– Тогда пригласим мистера Хау…
– Хоуэлла.
– Мистера Хоуэлла на наш бал-маскарад. Сделай это. Ведь ты с ним знаком.
– Если хочешь…
– Этот Хоуэлл купил Каса Фальер или снял его?
– Снял. Хоуэлл – журналист.
– Но человек состоятельный. Иначе он не смог бы себе это позволить.
– Что?
– Быть журналистом, – сказала графиня.
«А вот я, – подумал Трон, – не могу себе позволить оставаться впредь только комиссаром полиции – при нынешнем состоянии крыши палаццо Тронов, ее фундамента и фасада здания, выходящего на канал Трон. А что говорить о моем гардеробе!..»
Покончив с шоколадным тортом, он налил себе лимонной воды из кувшина.
– Где ты, собственно говоря, был? – спросила графиня, обратив внимание на его фрак.
– В «Ла Фениче», – сказал Трон. – Давали «Риголетто».
– Была ли занята наша ложа? – полюбопытствовала графиня.
– После первого антракта.
– Ты не находишь, что «Даниэли» платит нам чересчур умеренную плату за ложу?
Трон пожал плечами.
– Мы не одни вынуждены сдавать семейную ложу в «Ла Фениче». От этого цены и понижаются. Помимо всего прочего, в летний сезон ложи в основном пустуют. А отели платят за их наем круглый год.
– А разглядел ты, что за люди сидели в нашей ложе?
– По-моему, это были русские. Какой-то князь со своим семейством.
– Русские оставляют в ложах конфетные обертки и крошки от пирожных. А когда пьют кофе, проливают на шелковую обивку кресел ликер. Вот у Морозини скоро все это изменится…
– Что?
– Они не будут больше сдавать свою ложу в театре отелям, – сказала графиня. – Где ты сидел?
