– По-моему, это были русские. Какой-то князь со своим семейством.
– Русские оставляют в ложах конфетные обертки и крошки от пирожных. А когда пьют кофе, проливают на шелковую обивку кресел ликер. Вот у Морозини скоро все это изменится…
– Что?
– Они не будут больше сдавать свою ложу в театре отелям, – сказала графиня. – Где ты сидел?
– В ложе одной знакомой.
– Ты говоришь о даме, Алвис?
– Я говорю о княгине де Монтальчино.
Брови графини так и подскочили вверх.
– Ты был в ложе княгини де Монтальчино?
– Да.
– По делам службы?
– Более или менее. Княгиня была среди пассажиров «Эрцгерцога Зигмунда». Я хотел расспросить ее кое о чем.
– Я с княгиней де Монтальчино никогда не встречалась, однако слышала о ней много.
– И что же?…
– Что она богатая вдова.
– Это не новость. Что тебе о ней еще известно?
– Франческо Монтальчино познакомился с ней в приюте. Князь был там членом попечительского совета.
Трон кивнул.
– А теперь его место в попечительском совете занимает княгиня.
– Это меня не удивляет. Говорят, будто сумма, которую семья Монтальчино ежегодно жертвует на приют после смерти князя, даже возросла.
– По какой причине?
– Из чувства благодарности.
– Кто кому благодарен?
– Княгиня – приюту.
– Этого я не понимаю.
– Не будь приюта, ей никогда бы не стать княгиней.
– Объясни подробнее, чтобы я понял.
– Она, подобно двумстам другим девушкам, была воспитанницей приюта. Она сирота…
Трон в недоумении уставился на графиню.
– Ты уверена в том, что она познакомилась с князем в приюте? Члены попечительского совета никакого контакта с воспитанницами не имеют…
– Князь познакомился с ней немного позже…
– Каким образом?
– Обычно девушки покидают приют по достижении восемнадцатилетнего возраста. Однако будущая княгиня осталась в семействе Пеллико, она помогала по хозяйству. Вот так она и встретилась с князем впервые – у Пеллико. Князь совершенно потерял от нее голову. Через полгода после их первой встречи он попросил ее руки. Они обвенчались в кафедральном соборе и вскоре после этого переехали в Париж.
– Откуда ты все это знаешь?
– От Беа Альбрицци. Ее портниха – тоже одна из воспитанниц приюта.
– Что еще рассказала тебе графиня Альбрицци?
– Что князь с княгиней три года назад вернулись в Венецию. И вскоре князь умер. Дворец свой он купил в тридцатые годы. Монтальчино родом из Тосканы.
– А княгиня… Известно, откуда она родом?
– Якобы из Гамбараре. Это небольшой городок неподалеку от Догалетто.
Трон закивал, вспоминая.
– Это между Догалетто и Мирой. Знаю.
– Между прочим, по словам Беа Альбрицци, венецианским диалектом она не владеет.
– Ты уверена, что она из Гамбараре?
– По крайней мере, так говорят. А все-таки странно, что она не владеет венецианским диалектом.
– Есть еще сведения о княгине? – осведомился Трон.
Графиня покачала головой.
– Я больше ничего не знаю. Будешь с ней встречаться еще?
– Скорее всего.
Графиня бросила на Трона недоверчивый взгляд.
– Если твой интерес к этой даме выходит за пределы служебных обязанностей, не забывай, однако, что она, скорее всего, не венецианка. – Графиня, похоже, запамятовала, как совсем недавно сама намекала сыну на то, что недурно было бы жениться на богатой американке. – Я не уверена, что связь с иностранкой принесет тебе счастье. Помнишь еще ту девушку, на которой женился Андреа Вальмарана? Эту иностранку, которая не умела толком говорить по-итальянски?
– Ну, еще бы. – Трон не удержался от улыбки. – Она говорила на итальянском языке времен Данте.
Графиня тоже улыбнулась.
– И всегда делала вид, что не понимает ни слова когда мы переходили на венецианский диалект. Стоило ей открыть рот, как у всех складывалось впечатление, будто она хочет показать, что она не такая как все. Что все мы говорим на каком-то примитивном диалекте, в то время как она владеет классическим итальянским языком. А знаешь, Алвис, откуда она к нам приехала?
– Нет.
– Она явилась из… Палермо! – воскликнула графиня.
27
«Единственное, – размышляла Филомена Паска, разглядывая около десяти утра свое отражение в зеркале, – единственное, что мне не по душе в моем новом квартиранте, это его фамилия». Фамилия квартиранта была Моосбрутгер – ее и выговорить-то трудно. А называть квартиранта просто по имени – до этого их отношения еще не дошли. Филомена Паска все-таки надеялась – и не без оснований, – что с сегодняшнего утра это изменится. Обильный завтрак в хорошо натопленной комнате, да еще при свечах – способен многое изменить! Филомена Паска ненавидела снег и зимние сумерки и искренне радовалась тому, что бывают дни в году, когда просто необходимо за завтраком ставить на стол зажженные свечи.
Она наклонилась поближе к зеркалу, висевшему над мойкой, и попыталась улыбнуться, не показывая зубов. Они вообще были ее слабым местом – нескольких давно не хватало. В плюс Филомене можно было поставить стройную фигуру, круглое свежее лицо с большими миндалевидными глазами и грудь, которая весьма способствовала началу ее недолгой карьеры певицы в «Ла Фениче» – но тому уже более двадцати лет.
Она знала, что большинство мужчин закрывают глаза, когда целуют женщину, когда губы их совсем близко – значит, отсутствия зубов избранник может сначала и не заметить. Главное для нее – не торопиться. С другой стороны, Филомена только этого и хотела: потерять контроль над собой в объятиях человека, которого пригласила к позднему завтраку.
Энное число лет назад она пела в хоре «Ла Фениче», а под конец была даже солисткой оперной сцены. То, что при этом сыграла большую роль ее близость с тогдашним главным режиссером театра графом Мочениго, она никогда не отрицала – глупо было отрицать, когда все об этом знали.
В начале сороковых годов ее карьера оказалась на излете, что, безусловно, было связано с уходом графа из театра. Когда, в результате революционных бурь, театр совсем закрылся (открылся он снова лишь в 1852 году), Филомена обнаружила, что никто в ней – как в оперной певице – больше не заинтересован. Куда там, ей даже не предложили прежнего места хористки!
В 1853 году она вышла замуж за инспектора пожарной охраны, наблюдавшего за исполнением противопожарных правил в «Ла Фениче». Три года назад, не испытав особого горя, она похоронила его. И теперь жила на то, что сдавала различным торговцам складские помещения вдоль Большого канала, доставшиеся ей по наследству от покойного мужа.
Здание было длинным, но одноэтажным, с плоской крышей, безо всяких архитектурных украшений, с двумя узкими водными воротами. Оно находилось всего в одном квартале от элегантного палаццо Гарцони, напоминая лягушку рядом с принцессой. Но Филомене оно приносило немалые деньги. Большинству венецианцев было знакомо это неказистое здание, потому что с западной его стороны был причал важнейшей для города гондольной переправы Гарцони.
Сама Филомена жила в одной из двух квартир этого здания, выходивших на Большой канал; другую квартиру она сдавала внаем. Именно по этой причине она стояла сейчас перед зеркалом с сильно бьющимся сердцем и мыслями о своих дурных зубах.
Не то чтобы в синьоре Моосбруггере, который вот уже полгода жил в соседней квартире, было что-то особенное Ему было под пятьдесят, по-итальянски о говорил с грехом пополам, но был высокого роста, с широкими плечами и крепкими руками. Что ей в нем особенно нравилось – это неизменная вежливость и взгляды, которые он бросал на нее при встречах, особенно после того, как с месяц назад их отношения решительно продвинулись вперед. По ее мнению, не заметить призыва и обожания в этих взглядах было невозможно.
Поскольку, в силу своей профессии, Моосбруггер часто отлучался – по всей вероятности, он занимался чем-то, связанным с морскими перевозками, – видела Филомена его раза два в неделю. Однажды, в декабре прошлого года, случилось так, что у него не оказалось воды и он пришел к Филомене на кухню. Она предложила ему чашку кофе, они разговорились. С тех пор всякий раз, когда Моосбруггер ночевал в своей квартире, он по утрам заглядывал к ней, чтобы выпить чашечку кофе. Это были ни к чему не обязывающие встречи, не выходившие за рамки обычных добрососедских отношений – до тех пор, пока с месяц назад не произошло нечто примечательное.
Конечно, Филомена не случайно оставила верхнюю пуговичку блузки незастегнутой, когда он появился утром, чтобы выпить кофе. А потом она обратила внимание на то, что он буквально не сводит глаз с ее декольте, когда она перегибается через стол, чтобы кофе подлить. Сначала это ее поразило. Потом Филомена с удовлетворением отметила, что после этого отношение Моосбруггера к ней сильно изменилось. Она чувствовала это по тому, как он оглядывал ее фигуру при встречах.
