Их любовь, на которой держалась вся их политика, в тот же год, когда рухнула карьера коннетабля, получила торжественное подтверждение. В Ла Берлодьере, близ Шательро, состоялся турнир, на котором дофин, переодетый в странствующего рыцаря, как обычно, нес флаг своей Дамы. В честь госпожи де Брезе был устроен парад оружия. Клеман Маро, по всей видимости, смущенный могуществом своей противницы, возможно, пытаясь заслужить ее прощение, сочинил по этому поводу изящную эпиграмму:
Здесь разворачиваетсяЧестная и добропорядочная любовная историяЗдесь вонзаются в бока коней шпоры,А мечи порой — в людейРыцарь королевской кровиПоставил здесь свой шатерИ служит от всего благородного сердцаПрекрасной даме,Чье прелестное имяНет смысла упоминать.Оно начертано на небесахИ даже ночью его можно прочитать.
Эти женщины завидовали даже порокам друг друга
Новое нашествие турок, поражение Карла Пятого в Алжире, религиозный раскол в Империи, наконец, известие о том, что имперцы убили французских послов Фрегоза и Ренкона, убедили Франциска I разорвать перемирие. Вместо Генриха VIII, оскорбленного политикой, которую проводил коннетабль, во французский лагерь вошли Дания, Швеция, Шотландия и герцог Клевский. Итак, сложившаяся ситуация казалась благоприятной и никто не выражал своего недовольства. Дофин, который любил сражаться, надеялся отыскать способ покрыть себя славой и превзойти своего брата. Турнон ограничился требованием того, чтобы война шла исключительно между католическими державами без всякого лютеранского вмешательства!
Франциск, который несмотря на все американские сокровища последнего, был богаче своего соперника, сделав неимоверное усилие, привел в боевую готовность пять армейских подразделений. Серьезная проблема возникла при назначении командующих ими. Деление на две партии являлось к тому времени настолько существенным фактором, что король был вынужден произвести тщательный расчет, чтобы уравновесить количество участников обеих партий и избежать вреда, который могла принести их вражда. Дофина поставили во главе армии, которая должна была атаковать Руссильон, а его заместителем стал маршал д'Аннебо; герцог де Гиз получил предписание участвовать в операции по захвату Люксембурга, возглавляемой Карлом Орлеанским. В первый раз за довольно долгий промежуток времени полководцем стал один из Бурбонов: Франциск, граф д'Энгиен, младший брат герцога Вандомского87 являлся другом герцога Орлеанского и госпожи д'Этамп, это было еще одним очком в пользу ее окружения. Король обосновался в Монпелье.
Были завоеваны Ломбардия, Нидерланды, Наварра, Франш-Конте, турки высадились в Италии и осадили Вену, Саксонский курфюрст присоединился к герцогу Клевскому. Карл Пятый оказался на краю пропасти.
Его спасла его энергия, а также раздор в стане французов. Герцог Орлеанский удачно начал кампанию, взял Ивуа, Люксембург, Монмеди. Тут он мог бы прийти на помощь авантюристам герцога Клевского, которые опустошали Фландрию. Но полученные новости вскружили ему голову: император собирался спасать Перпиньян, осаждаемый дофином, близилось сражение, в котором можно было взять реванш за Павию.
Молодой безумец заартачился, так как не мог допустить, чтобы вся слава в такой день досталась его брату. Оставив командование своей армией Гизу, он напрямик поскакал в Монпелье, где взбешенный король устроил ему чрезвычайно плохой прием и приказал немедленно возвращаться. Слишком поздно! Имперцы воспользовались этим замешательством и отыграли потерянные позиции.
Перпиньян, который французы считали беззащитным, ответил им градом артиллерии. Через сорок дней бесполезной осады дофин скомандовал отступление.
Так, к стыду обоих братьев, закончилась кампания. Чтобы защитить честь Генриха, Диана и ее приспешники распустили слухи о предательстве госпожи д'Этамп. Они утверждали, что фаворитка подсказала императору усилить защиту Перпиньяна и заставила Аннебо сделать все, чтобы поражения нельзя было избежать. Эти обвинения отражены в трудах множества историков. Но нет ни одного существенного доказательства, которое могло бы заставить поверить в их истинность.
Это отнюдь не позволяет отрицать тот факт, что нестабильность, вызванная противоборством внутри французского лагеря, позволила Карлу Пятому вновь переманить на свою сторону большинство немецких принцев и обессилить герцога Клевского, который, потерпев поражение, был вынужден отказаться от какого бы то ни было союза с Христианнейшим королем. Маргарита тут же воспользовалась случаем и заставила признать брак своей дочери недействительным.
Высадка Барбароссы в Ницце, которую он захватил и разорил, не могла компенсировать эту неудачу. К тому же произошло нечто еще более ужасное: Генрих VIII после семнадцати лет соблюдения всех требований соглашения в Муре, труда Луизы Савойской, разорвал его и вновь обратился к католической вере и к памяти своей жены, Екатерины Арагонской, которую он, по слухам, отравил. Был подписан договор между ним и императором. Франция, которая в прошлом году повсюду атаковала, теперь должна была выстоять перед двойным натиском.
* * *
Тем временем насыщенная интригами жизнь при дворе шла своим чередом. Диана была обеспокоена. Будучи скорее главой партии и матерью, чем любовницей, она живо переживала за бесплодие супруги дофина. Прошло девять лет с той свадебной ночи, так порадовавшей Климента VII, а Медичи так никого и не родила. Нужно ли было, наконец, решиться на расторжение этого брака? А может, нужно было предоставить герцогу Орлеанскому заботу об увековечении династии Валуа? И то и другое приводило в ужас как любовницу, так и супругу.
Если бы любовь могла преодолеть несчастья, выпавшие на долю Екатерины, она бы сделала это с необычайной легкостью. Несмотря на неверность своего мужа и презрение, которое он к ней испытывал, она, будучи в сто крат умнее его, но настолько же менее привлекательной и менее знатной, продолжала страстно, как турецкая рабыня, любить его. Увы! Ни ее пылкости, ни лекарств, которыми пичкали ее королевские врачи, Луи де Бурж, потом Жан Фернель, было недостаточно. Доведенная практически до отчаяния, флорентийка обращалась к астрологам, к алхимикам, к колдунам. Набожно соблюдая все религиозные обряды, она в то же время читала по звездам, гадала на картах таро, носила талисманы, пила магические напитки, избегала ездить верхом на муле, который, по свидетельствам Альберта Великого, Фотия, Табариензия, Исидора, являлся бесплодным животным.
Коннетабль сочувствовал ей, высылал из Шантильи множество рецептов, за которые она его горячо благодарила и называла «своим кумом».
Генрих, со своей стороны, также прилагал все усилия. Его любовница, у которой «был ключ от супружеской опочивальни», относилась к этому с повышенной внимательностью и заставляла его регулярно проводить ночи со своей женой. Никогда еще интересы этих женщин, бывших смертельными врагами, не были так близки, никогда еще они не были настолько тесно связаны друг с другом. Описать это удивительное сотрудничество было бы нелегкой задачей для любого романиста или драматурга.
Весной 1543 года столько усилий, молитв, заклинаний, наконец, возымели долгожданный результат. Екатерина забеременела: 16 января 1544 года она произвела на свет сына, Франциска.
Какая блистательная победа! Медичи чуть не лишилась рассудка от радости. От подобного потрясения у нее началась лихорадка. Диана, которой дофин поспешил показать ребенка, нашла, что он похож на отца.
Через пятнадцать месяцев у нее появилась дочь, Елизавета. Отныне ее плодовитость уже не подвергалась сомнению. За тринадцать лет Екатерина родила одного за другим десятерых детей.
Такой крутой поворот в жизни, столь же полная, сколь и неожиданная победа должны были не только принести спасение флорентийке, но и вернуть ей достоинство и влияние, соответствующие ее положению второй дамы королевства. Ничего подобного не произошло. Радуга Ирис, которую Франциск сделал эмблемой своей невестки, все также еле виднелась на небе, где сиял лунный полумесяц. Екатерина осталась Золушкой в своем собственном доме, служанкой, радующейся тому, что ей разрешено изредка получать ласки господина и дарить ему детей.
Истинной и единственной победительницей была Диана, покровительница, как и ее мифологическая патронесса, родов и целомудренной любви. Это было ее правление, подтверждением которого стало маленькое одутловатое, прожорливое существо, наделенное опасными наследственными заболеваниями, объект поклонения и обожания целого народа.
Госпожа де Брезе назвала своим именем незаконнорожденную дочь дофина: теперь она взяла в свои руки воспитание его законных наследников. Если нам известно чрезвычайно мало о том, как росли ее собственные дочери, то из множества писем, адресованных лично господину д'Юмьеру, гувернеру детей короля, становится понятно, что выводок королевских отпрысков находился под ее властным, неусыпным контролем. Вынужденная отказаться даже от права материнства, Екатерина сохраняла лишь право рожать. Рядом со своей царственной соперницей она походила на одну из тех девиц, что библейские жены порой подкладывали на ложе почтенных старцев.
