Конечно, теперь времена иные. Никто сразу не прицепится, не пришьет политику, у каждого ученого может быть свое мнение. Тут просто совещание, так сказать, для информации, не заседание облдумы, никаких обязательных постановлений и прочих нормативных актов здесь принимать не станут. Просто ознакомились люди с одной из научных версий, даже гипотез, расширили кругозор и пошли по домам. Так что ни Главе, ни профессору не придется ожидать, что приедут утречком или ночью ребята Рындина, а через три дня их шлепнут по приговору «тройки» ОСО.
Но любители подкладывать тлеющие головешки под начальственные зады еще не перевелись. Тем более ежели кто-то из них делает такую работу не по добровольному желанию, а по служебной обязанности. Тот же Рындин в принципе обязан доложить наверх о самом факте этой заседаловки. И доложит, конечно. Правда, в каком ключе доложит — это другой вопрос. Может доложить так, что все это просто сунут в дело и тут же забудут — рутинная информация. А можно повернуть дело так, что начнется серьезная и обстоятельная разработка. А потом может произойти все что угодно. Суда, конечно, устраивать не будут, но с должностей кое-кто может спрыгнуть, а при особо серьезных сомнениях — даже и на пенсию.
Тем временем профессор Бреславский уже подводил свою речугу к финалу:
— Я еще раз повторяю, господа, что не являюсь ни сепаратистом, ни экстремистом. Я — прагматик. Разумеется, говорить, допустим, о разрыве с центром, выходе из состава Российской Федерации, особенно теперь, когда до президентских выборов осталось меньше пяти месяцев, — недальновидная и опасная позиция. Однако в ситуации, когда центр, возможно, будет сильно заинтересован в поддержке со стороны регионов, у руководства нашей области появится возможность обусловить эту поддержку согласием центра на некоторое расширение полномочий областных властей. Разумеется, это только мое личное мнение. Благодарю областное руководство за предоставленную мне возможность высказаться и прошу прощения за то, что несколько превысил выделенный мне лимит времени.
Зал захлопал, аплодисменты выглядели весьма искренними.
— Есть ли какие-то вопросы к докладчику? — спросил Глава, когда хлопки утихли. Вопросов не было. То ли слушатели попались очень понятливые, то ли осторожничали. Может, боялись показаться профанами.
— Тогда переходим к прениям, — объявил Глава. — Кто желает выступить? Напоминаю, на выступление — пять минут.
Иванцов, как и Рындин, само собой, выступать не собирался. Теплов тоже. «Интересно, — подумал Виктор Семенович, — подготовил Глава выступающих или все на самотек пустит?» Сейчас, при демократии, от желающих повыступать отбоя нет. Могут такого намолоть, что за сто лет не разгребешь…
Но подготовленный выступающий все-таки нашелся. Оказался облвоенком Сорокин.
— Доклад товарища Бреславского Лазаря Григорьевича, — произнес полковник, — произвел на меня двойственное, если можно так выразиться, впечатление. Конечно, нам, воспитанным в эпоху единого Союза, когда мы готовили себя к защите единого социалистического Отечества, многое из высказанного профессором кажется, мягко говоря, непривычным. Нам уже не первый год глаза открывают на разные исторические недоговорки или фальсификации, отчего, прямо скажу, заниматься военно-патриотическим воспитанием молодежи стало очень сложно. К примеру, если раньше призывникам рассказывали, допустим, про Зою Космодемьянскую как образец мужества и героизма и некоторые даже слезу пускали, то теперь не стесняются, извините, дамы, за грубость, спрашивать: «А сколько раз ее фашисты трахнули?» Или, допустим, Александр Матросов. Только начнешь говорить насчет его патриотизма и верности воинскому долгу, как какой-нибудь пацаненок сразу же спросит: «А правда, что, падая на дзот, он закричал: «У, бля, гололед проклятый!» Опять же извиняюсь перед дамами, но такова жизнь.
С другой стороны, очень многое верно подмечено. Особенно насчет Чечни. Призываем ребят наших здешних, береговичей, так сказать, и отдаем в общую кучу. Призыв мы выполняем по нынешним временам просто отлично, на 85 процентов. А Москва, между прочим, как до нас доводили, уже который год план по призыву наглухо заваливает. Одного из пяти призывников максимум государству отдает. А у них, между прочим, только в самом городе вдвое больше населения, чем у нас во всей области. Получается, что наши ребята вместо этой столичной шушеры должны под пули идти? Причем за что — толком неясно. То ли за то, чтоб конституционный порядок восстановить, то ли за то, чтоб кто-то на этой войне бабки зарабатывал. Может, кстати, именно в Москве. У нас только призывников с области за прошлый год погибло 45 человек, в этом году — уже пятеро. Ко мне в кабинет каждый день мамаши ломятся — что я им говорить должен? Я их просто отдал в войска, в Чечню непосредственно не направлял, даже не знаю загодя, куда его там после учебки могут послать. Я эти вопросы не решаю. Но весь их плач и вой, которые они еще у районных и городских военкомов не потратили, на меня приходится. Если б я знал, что ихние сыновья все здесь, в области, останутся — намного проще было бы.
— Время, — напомнил Глава, потюкав карандашиком по бутылке боржоми.
— А я уже все, — сказал военком и пошел на место. Похлопали, но существенно жиже, чем профессору.
— Так. — Глава по своему обычаю поставил значок-закорючку на бумажке. — В порядке подачи записок слово имеет директор химкомбината товарищ Зацепин Олег Сергеевич.
Зацепин, поблескивая медалью «Серп и Молот», тяжко ступил на подиум и взошел на трибуну.
— Я полностью согласен с предыдущим оратором, что однозначно воспринимать доклад господина профессора очень трудно. Я, как вы знаете, в свое время снабжал минимум пять российских и восемь по-нынешнему иностранных областей азотно-туковыми удобрениями. Кроме того, продавали все то же в Болгарию, Венгрию и еще пятнадцать стран. Делали кое-что для обороны. Судя вот по этой звездочке, врученной мне Леонидом Ильичом, неплохо делали. Ежегодно сдавал по два дома для рабочих, средняя зарплата выходила до трехсот рублей, был свой спорткомплекс и так далее. Насчет окружающей среды претензии были, но небольшие. Что получилось? Колхозы разогнали, совхозы — тоже. Запашка сократилась, фермеры в долгах, СЭВ накрылся медным тазом. Тарифы на перевозки взлетели, границ прибавилось, пошлин — тоже. Оборонка вляпалась в конверсию, мое производство ей не нужно. Все — я на нуле. Точнее — в пролете. Из двадцати тысяч рабочих осталось три. Акционироваться решили по второму варианту. А нас никто покупать не хочет. Потому что Госкомимущество, которое нашим вопросом занимается, хрен знает где; и наши дела ему, извиняюсь, до бороды. Ваучеры, мать их так! Это что, реформа? Это вредительство, за это стрелять надо. И главный вредитель — центр. Это они все эти реформы затеяли, не спросясь у нас, на местах. Поэтому если б мы с Москвой развелись, вывели бы завод из собственности Госкомимущества, сделали бы его областной собственностью, сохранили бы колхозы как потребителей нашей продукции и сами по себе бы его держали на плаву, то я бы сейчас здесь не плакался. Спасибо за внимание.
— Следующим выступает товарищ… — Глава несколько замялся. — То есть владыка Феодор. Приготовиться атаману Кочеткову.
«Да, — подумалось Иванцову, — все-таки удивительный человек наш Глава. Как вел партактивы, так и сейчас ведет. Запросто мог бы сказать, допустим: «Слово предоставляется товарищу Романову, императору всероссийскому. Приготовиться патриарху Тихону».
Владыка, опираясь на посох и поддерживаемый под руку молодым монахом с гвардейской выправкой, взошел на подиум.
— Чада мои, сограждане. Явленный нам доклад господина профессора Бреславского произвел на меня, ветерана Великой Отечественной войны, бывшего начальника разведки отдельного дивизиона гвардейских минометов, заслужившего на ратном поприще при защите нашего богоспасаемого Отечества четыре ордена, впечатление удручающее и тягостное. Всеми порами души не приемля изложение докладчиком истории распространения в нашем крае православного вероучения, я, однако, не хотел бы уделять слишком большое внимание критике этого заблуждения, ставящего Русскую Православную Церковь на одну доску с агрессивными крестоносцами Запада. Их попытки насадить огнем и мечом римско-католическое вероисповедание были пресечены именно русскими людьми, в том числе и нашими земляками береговичами, стоявшими в рядах новгородского ополчения и первыми принявшими на себя удар немецкой «свиньи». Святый Благоверный князь Александр Ярославич Невский, уважаемый Лазарь Григорьевич, дал достойный отпор псам-рыцарям, положив предел продвижению на восток схизматических римских заблуждений. Они шли к нам с мечом — от меча и погибли. Ибо такова была Божья воля. Но никогда, братья и сестры мои, православие не приходило в души людей на острие копья или меча. Лишь при помощи глубочайшей веры в Господа нашего, в великой жертвенности, завещанной нам Иисусом, высокой и нелицемерной убежденности в святости проповедуемых истин православие распространялось среди язычников, и Благодать Божия простерлась над нашим краем.
