— подолгу жил в Киргизии и Аргентине (откуда вывез горячую любовь к танго, которым позже кружил головы и другие части тела интеллигентным московским девушкам). В отличие от Носика, пошёл по стопам своего отца и хотел реализоваться в литературе — писал романы, рассказы, эссе… и, в отличие от Носика, ни в чём не достиг настоящей известности. Последние годы работал в московском «Коммерсанте», генеральным директором которого тогда был Демьян Кудрявцев, их с Антоном иерусалимский друг. Как и оба его родителя, покончил с собой, — не дожив трёх дней до 49-летия.
И поэтому когда Носику пришла в голову идея написать конспирологический роман об «истинной подоплёке» убийства Ицхака Рабина, потрясшего и расколовшего Израиль 4 ноября 1995 года, он, не чувствуя себя способным к серьёзному литературному труду в одиночку, предложил разделить труды, славу и будущие гонорары Кариву.
Сюжетная пружина романа сводится к тому, что Ицхак Рабин не был убит (как и Кеннеди), а согласился исчезнуть, чтобы его партия не потерпела поражения на выборах и смогла продолжить его политику — принёсшую ему не только Нобелевскую премию, но и непримиримых врагов внутри самого Израиля. При этом Рабин ставит спецслужбам рыцарское условие: если для сохранения тайны понадобится ликвидировать больше трёх человек, операция прекращается, и он выходит из уединения в юго-восточной Азии, куда его эвакуируют. И всё бы хорошо, но тайну вскрывают по наводке неких заинтересованных сил два израильских журналиста русского происхождения — Матвей и Илья, от лица которого ведётся повествование.
Чем же нам сейчас интересен этот небольшой роман? Во-первых, сейчас заметно, до какой степени авторы горды своей продвинутостью в эзотерической тогда области Интернет-коммуникации:
«Открыт ящик входящей почты с 0 писем», — сообщила программа Pine. Интересное кино. Ещё в субботу этих писем там было 60, и я ни одного не стирал… Я вышел в борновскую оболочку и попросил список файлов в своей домашней директории. Файлов не было. Вообще никаких, включая портрет Алины, который хранился на моем датасервовском счету[112] последние полгода.
А главное — много откровенно автобиографического. Но, поскольку авторов двое, это автобиографическое перетасовано, как две колоды в руках крупье. Имя «Илья Соболь» эквиритмически и отчасти семантически совпадает с «Антон Носик» (к тому же ведь именно он переснимает квартирку у Карива!); но Илья учился в физматшколе и Институте стали и сплавов, как Карив, а Матвей, напротив, поступил «по бзику» в Третий мед. Зато Илья, кося от советской армии, ложится на месяц в психушку.
…из психушки я вышел пишущим человеком: носить в себе такой опыт и не давать ему выхода было немыслимо. Процесс пролетаризации шёл быстро. Вскоре я сменил булочную на дворницкую. По утрам убирал снег в районе Тверских улиц, потом шёл к себе в казённую коммуналку, читал по-испански, подучивал иврит.
Всё это, включая любовь к испанскому языку, — факты биографии Карива.
Но с какого-то момента биографии авторов так переплетаются, что отличать, где — чьё, становится затруднительно. А поскольку оба они молоды, ироничны и сочатся цитатами на все случаи жизни, книга лопается по швам от реминисценций.
В книге подчёркнуто много аллюзий: вспоминается и борхесовский «предатель и герой», и наш русский Фёдор Кузьмич (он же бывший император Александр). Больше всего, однако, впечатляет не это, а вера наших бывших соотечественников во всесилие государства, доведённая до своего логического конца: это американец может поверить, что президента могли убить коммунисты или наркомафия, русский человек прежде всего будет грешить на собственные спецслужбы.[113]
Так заканчивается единственная в российской прессе рецензия на «Операцию „Кеннеди“», опубликованная в «Коммерсанте» 14.05.1996 Сергеем Кузнецовым, незадолго до этого заочно познакомившимся с Носиком благодаря Бродскому. Да и как иначе могло быть, если в качестве даты окончания работы авторы выставили день смерти Бродского — 29 января 1996 года.
Марк Галесник уверяет, что это вовсе не было выпендрёжем. И даже не данью памяти. А, если угодно, мистическим совпадением.
Я помню эту ночь, мы сидели, закрывали файлы книги. В 7 утра нужно было всё сдать в типографию. Обложку эту Арсен Даниэль дорисовывал в компьютере на ходу, тогда были не такие возможности у нашей техники. И вот они сидят вычитывают, последние ошибки выискивают, и тут заходит в 12 часов ночи, увидев, видимо, свет в окне, один местный поэт, видит, люди работают, надо к себе привлечь внимание, и он привлёк к себе внимание следующим сообщением: «Ребят, вы не слышали, наверное, — меланхолично сказал он. — Бродский умер». И дальше он с удивлением наблюдал, как все тут же подскочили с мест, стали что-то разыскивать в компьютере, переписывать в тексте и т. д. Он не мог понять, что происходит.
А происходило следующее. В последних главах романа герой гуляет по Нью-Йорку — и встречает Бродского. Эту фразу нужно было изменить.
…Скоро книжка вышла, в феврале была презентация. И отношение к ней было плохое у публики. Аудитория критично отнеслась: как это так, ещё не зажила рана, ещё люди помнят, ещё это тяжело и больно и т. д.
— А о том, чтобы её перевести на иврит, разговора не было?
Нет. Почему-то Антон не очень любил эту книгу. Не знаю, почему. Может, его обидело, что она не имела сразу бурного успеха, который всегда был связан со всем, что Антон делал.
Как выяснится совсем скоро, Бродскому, точнее, самому факту его смерти, окажется суждено сыграть примечательную роль в становлении русского Интернета.
А. Б. Носик и зарождение Интернета. «Наши сети» и «Шарат»
1996–1997
ГЕНЕЗИС
То, что прославило Антона Носика, началось во второй половине девяностых. Но родилось — одновременно с ним, в середине шестидесятых.
В начале, как водится, было слово, и слово это было «Поехали!». Ошеломившие весь мир успехи советской ракетно-космиче-ской программы поставили перед «RAND Corporation», американским «мозговым центром» времён холодной войны, нетривиальную задачу: придумать, как сохранить управляемость страны, оказавшейся под ядерным ударом. То есть — как выстроить надёжную коммуникационную сеть, способную функционировать даже при потере или отключении значительной части оборудования.
По сути, американским стратегам пришлось решать ту же задачу, что и героям Станислава Лема, изобретателям Трурлю и Клапауцию, когда они мастерили неуязвимого зверя для охотничьих забав короля Жестокуса. Те постановили: «…проще всего было бы создать чудовище, лишённое жизненно важных центров. Хоть рассеки его на части, они опять срастутся». Рассказ «Какую услугу оказали Трурль и Клапауций царю Жестокусу» был опубликован в 1965
