— Нас три тысячи, турок в пять раз больше, но будем бить врага не числом, а умением.
Ответили одним выдохом:
— Будем!
— Когда станет невмоготу, не отступать станем, а отходить, поражая врага.
И генерал остановил взгляд на каждом. Задержался на красивом поручике Павлове. И не предвидел генерал Столетов, какая лютая смерть ожидает поручика. Уже в Казанлыке станет ему известно, как над раненым Павловым глумились турки. Они отрубили ему руки и ноги, подняли на штык тело…
— Расчехлить святыню нашу, знамя Самарское, чтоб всем было его видно для поднятия духа дружинников и на страх врагам, — сказал Столетов.
Едва офицеры возвратились в свои дружины, как турецкие батареи открыли яростный огонь. Снаряды перепахивали землю, дробили камень. Вдруг враз смолкли пушки. Минутную тишину взорвали вой и дикий визг. Турки двинулись в атаку. Табор за табором бежали османы. Заалело поле от фесок, впереди, размахивая саблями, бежали офицеры. Стоян поймал одного из них в прорезь взятой у Асена винтовки. Выстрела не услышал, ощутил толчок в плечо. Нелепо взмахнув руками, турок упал.
Запели трубы — и поднялись дружинники и казаки в штыковую. Не выдержали турки, покатились назад.
Едва дружинники залегли, как османы снова двинулись в атаку. Пальнули картечью с батареи казаков и болгар, но турки продолжали наседать. И снова ополченцы и казаки приняли их удар.
Столетов передал приказ: держать Новозагорскую дорогу, ожидая подхода по ней главных сил Передового отряда. Не знал генерал Столетов, что Гурко ввязался в бой с Реуф-пашой. Стояна вызвали к Столетову.
— Поручик, проберитесь на батареи, передайте поручикам Гофману и Константинову перенести огонь на турецкие резервы. Добрая мишень, сомкнуто ходят. Картечью их, картечью!
Подоспели драгуны-астраханцы.
Их полковник Белогуров с высоты седла, увидев, как трудно болгарам-дружинникам, скомандовал:
— В дело, драгуны!
Понимает Столетов: тяжело болгарам, впервые в бою, но держатся хорошо и хотя уже немалые у них потери, но не отступают. Не раз слышал генерал, как поднимались они в атаку с песней: «Напред, юнаци, на бой да вървим…»
А там, где держит оборону дружина Кесякова, слышится песня: «Шуми, Марица».
С визгом понеслась на позиции русских конница черкесов. Залп орудий остановил их после второго, черкесы повернули лошадей.
Но уже турки завязали бой у знамени. Закричали болгары:
— Знаменосец ранен!
Столетов поспешил на крик. Но его опередил подполковник Калитин, подхватил знамя. А вокруг вой и рев турок. И голос подполковника:
— Клятву, клятву блюдите, болгары! Напред, герои!
Добрый конь вынес Калитина из боя, но пуля догнала. Знамя перехватил унтер-офицер Тимофеев.
С батареи Стоян пробрался к ополченцам, поднял их в атаку:
— На нож, войники!
Ударили дружинники в штыки, отбили османов. В полдень Столетов вызвал полковников:
— Сколько еще продержимся?
— Сулейман-паша ввел новые резервы. Первая и третья дружины держатся с трудом. Надо резервы!
— Этого я вам не могу обещать.
— Таборы Весели-паши обходят с запада. Есть угроза перерезать нам пути отхода.
— Велите второй и пятой дружинам начать отход. Будем отступать на Казанлык через город. Улицы преграждайте баррикадами из повозок. Отражайте натиск турок. По выходе из Старой Загоры первой и третьей дружинам сосредоточиться у Дервентского ущелья, поддержать вторую и пятую дружины. Отправляйте раненых. Отход поэшелонно, перекатами. Обеспечьте возможность жителям-болгарам уйти из города. А дружинникам передайте: отступление наше — не бегство с поля боя, а отход вынужденный, когда на одного пять-шесть врагов навалились.
Впоследствии, когда на совещании своего штаба генерал Гурко анализировал проведенную операцию, он особо отметил стойкость болгарских воинов.
Под прикрытием драгун и ополченцев сплошным потоком уходили беженцы. Скрипели колеса фур, груженных домашним скарбом. Посылая проклятия османам, брели старики и подростки, тащили узлы и корзины, цепляясь за материнские подолы, плелись дети, усталые, голодные. Старухи гнали коров и коз. Горе и слезы сопровождали покинувших родные места.
Удерживая одной рукой повод, другой — дремавшего в седле мальчика лет пяти, Стоян с горечью смотрел на печальную картину. Иногда его взгляд встречался со взглядом бредущей в толпе болгарки, матери ребенка, которого он вез.
Ехавшие обочиной дороги драгуны брали детей на коней, ополченцы несли малышей на руках…
…Тонконогий арабский жеребец под кривым Селимом косит глазом, храпит и шарахается, наступая копытами на трупы на улицах Старой Загоры. Горят дома.
Селим плеткой огрел прянувшего коня, процедил зло:
— Шайтан!
Хмельные от крови, рысят за Селимом башибузуки, а навстречу другая шайка, с бубнами и литаврами. Звон меди, грохот барабанов, веселый смех.
Впереди встречной шайки гарцует башибузук. В вытянутой руке, как знамя, шест, увенчанный головой ребенка.
Башибузуки Селима радостно поприветствовали товарищей, разъехались.
Дикие вопли и крики висели над Старой Загорой… Путь шайке Селима перегородила опрокинутая телега. На ней зарезанные болгары.
Повернул Селим коня, объехал завал. За городом пустил коня вскачь. Следом раскинулись в беге кони его башибузуков. Гонит кривой Селим, торопится, не мог обоз с беженцами уйти далеко.
Дробный цокот копыт по каменистой земле, свирепые выкрики башибузуков. Скоро, скоро настигнут. И видится Селиму привычная картина: как, теряя узлы и корзины, врассыпную убегают болгары, а башибузуки секут их ятаганами, режут во славу Аллаха милостивого…
Рота ополченцев поручика Узунова прикрывала отход беженцев. Издали, по клубам пыли, догадались: преследуют башибузуки.
Велев дружинникам укрыться и подпустить шайку, Стоян зло подумал: «На легкую добычу настроились».
И подал команду:
— Стрелять залпом, подпустив шайку. Спешившихся в штыки!
Не ожидал кривой Селим такой встречи. Телеги совсем рядом. Дико завизжали башибузуки, подняли ятаганы…
Сухой, как треск валежника, залп выбросил из седел несколько башибузуков. Вздыбились кони, сбились всадники. Только теперь они увидели ополченцев. Выставив штыки, они бежали на башибузуков.
Поворотила шайка. Бросив убитых и раненых, понеслись к Старой Загоре. Опережая башибузуков, уносил быстроногий жеребец кривого Селима…
Передовой отряд, выполнив задачу, поставленную генералом Гурко, стягивался к Казанлыку. Иосиф Владимирович дал телеграмму главнокомандующему и вскорости из штаба Дунайской армии было получено предписание: отряду всеми наличными силами идти к Шипкинскому перевалу. Ознакомившись с телеграммой, Иосиф Владимирович долго думал: это был приговор отряду… И генерал Гурко тут же написал приказ по Передовому отряду, отметив его мужество и стойкость и в нем подчеркнул роль болгарских дружин в защите Старой Загоры.
В отряде и ополчении читали приказ генерала:
«Вы показали себя такими героями, что вся русская армия может гордиться вами и сказать, что она не ошиблась послать в ряды ваши лучших своих офицеров, в ядро будущей болгарской армии. Пройдут года, и эта будущая болгарская армия с гордостью скажет: «Мы потомки славных защитников Старой Загоры».
Собрав командиров отряда, Гурко доложил им о предписании главного штаба Дунайской армии. Распоряжение выслушали молча и хоть было обидно, такой путь прошли, в Забалканье города и села освобождали, казалось бы, дорогу на Адрианополь проложили… Но все понимали, когда Дунайская армия завязла под Плевной, никакого пополнения ждать не приходится. Отряд может надеяться только на собственные силы.
Какой дорогой поведет их генерал Гурко? К Шипке два пути, назад на Хайнкиейский перевал либо по тылам противника, врага, во много раз превышающего Передовой отряд в силе…
Оставив после совещания генералов Нагловского, Рауха и Шувалова, Гурко, прежде чем начать разговор, прошелся по комнате, потом остановился у карты. Подошли к карте остальные. Иосиф Владимирович потер лоб:
— Господа, мы поставлены перед фактом. Я немало размышлял, из чего исходит Сулейман-паша? Убежден, он знает, что нам предписано покинуть Забалканье, но как мы уйдем, Сулейман гадает. Скорее всего, он склонен думать, что Передовой отряд будет возвращаться проложенной дорогой, на Хайнкией, где нас подстерегают многочисленные таборы. Но, господа, мы изберем иной путь. Мы будем прокладывать дорогу к Шипке ту, в какую не очень верит Сулейман-паша. И мы пробьемся, одновременно нанося удары по противнику.
Главнокомандующий Дунайской армией великий князь Николай Николаевич не ожидал такого поворота событий. Удачно начатый Забалканский поход Передового отряда, суливший повторить урок прошлой русско-турецкой войны, набег генерала Дибича на Адрианополь, не увенчался успехом, вызвав неудовольствие императора.
