творить любое зло без зазрения совести? Лживая совесть. Неужели я сам в один день стану тем самым великим шизоидом?
Так хочется с кем-нибудь поговорить, с кем-нибудь посоветоваться, исповедаться. Этель? Нет, нельзя, я рискую разбить маску, что я так тщательно создавал. Конрад? Нет с ним я дел больше не имею. Да и если бы я решился, это было бы странно, это было бы неправильно. Аттерсон? Нет он сейчас спит как убитый. Да и неприлично как-то его будить. Клара? Нет не решусь.
Должен же быть хоть кто-то… не хочу быть один. Только не быть один. Не в эту ночь. Ну а с кем? А не с кем. Словно в пустоте, словно погребен заживо. Тяжело дышать. Внезапно меня пробирает приступ кашля, который продолжается несколько минут. Боль телесная хорошо отвлекает от боли душевной. Вот бы выкашлять всю душу и весь разум. Чтобы на полу разлились ошметки личности. Нарисовать бы из них новую картину. Картину нормального человека.
Косой дождь бьет прямо в окно. Капли стекают словно краски. Я виду, как на окне, освещаемом уличными фонарями, вырисовывается образ. Нет, я этого не вижу. Мне бы хотелось видеть. Хотелось бы сойти с ума, чтобы увидеть этот образ. Я могу его только воображать, держать в уме, но ни за что не лицезреть в реальности. Иногда можно претвориться чуть более безумным, чем ты есть. Хотя бы перед собой. Чей же еще образ я могу рисовать, как не образ моей любимой Джении?
— Привет, Дженни. Просто, что тревожу в столь поздний час. Да, прости, пожалуйста. За столь многое стоит извиниться. Я тогда влетел в твою жизнь как незваный гость. У тебя всегда была моя любовь, которую ты не просила, которая тебе не была нужна, у меня была лишь тоска. Но сейчас у меня есть жизнь, а тебя есть смерть. Это не справедливо. Лучше бы было всё наоборот. Лучше бы я вообще в тебя не влюблялся. И зачем одинокие лезут к счастливым парам? Меня как-то спросили об этом. Наверное, хотят хотя бы погреться около очага счастья. Но это всё неправильно, я и сам понимаю.
Прости, я жил как последний мерзавец, как последний урод. Но я никак не пойму, как же так вышло. Я всегда думал, что иду правильным путем, путем который указало мне мое сердце. Как так получилось, что я на нём заблудился. Попал в черные удушливые топи. Я в чем-то себе очень сильно вру. Причем, постоянно. Но я во всём разберусь, обещаю, Дженни. Мне нужно убрать всё лишнее из своей жизни, все лживое. Провести уборку в комнатах. Начну с начала, стану новым чистым Фредом Шольцем. Обещаю!
Но ведь это невозможно, так ведь? Сколько бы я не обещал себе в полночной тиши, ничего не изменится. Каким мерзавцем заснул, таким же и проснусь. Замкнутая петля жизни, оборачивающаяся вокруг шеи. Не хочу продолжать. Но сон опять хватает меня своими теплыми мягкими руками, уносит во тьму, где уже ничего не важно, уже ничего не волнует.
Нет. Нет! Не спать. Я не должен проснуться тем же человеком, которым заснул. Черт возьми, лучше сойти с ума, чем просто начать все с начала, чем бросить свое дело. Путь оно бесполезное, но оно мое. Я его начал. Я создал эту безумную легенду о сонастройке. Её надо закончить. Пускай это всего лишь выдумка, я буду бороться, пока она не станет реальностью. Бегу к выходу из комнаты, но вдруг моя нога зацепляется за тень ветви дерева. Я падаю на пол. Что происходит?
Осматриваю комнату. Из банок пива вытекает бардовая жидкость, а в ней булькаются какие-то кружки. Подползаю ближе и беру один из них. Глаз? Что здесь делает человеческий глаз? От страха роняю его обратно. А зрачок словно смеется надо мной.
Пытаюсь подняться, но тень ветви снова роняет меня на пол. Начинают прижимать к холодным половым доскам. Ковер начинает шевелиться, из-под него начинают вылезать длинные тонкие создания, похожие на змей. Своими холодными склизкими телами он обвиваются вокруг моих рук и ног. Я чувствую биение их маленьких сердец.
Пытаясь выбраться, я хватаюсь рукой за край кровати и роняю на себя одеяло. А под ним уже кипит жизнь, по мне начинают ползти десятки тараканов, клопов, пауков. Моего лица касаются крылья бабочек и мотыльков. В один момент насекомые кажутся мне лишь лампочками с ножками из проводов.
Капли пота стекают по коже битым стеклом. Меня словно забрасывают землей. Неужели я утону между ковром и одеялом?! Под половицами вурдалаки скребут своими когтями. Я не вижу из, но чувствую. Они сожрут меня. Они разрывают доски и тянут меня за ноги. Я должен выбраться.
Я человек, я живой. А человек ли я? С диким ревом впиваюсь когтями в таз и начинают отрывать его, отгрызать кусочек за кусочком. Я уже не человек. Монстр. Мананангал! Отрываю себе ноги и, волоча кишками по полу вылезаю из-под проклятого одеяла. Доползти до двери, сбежать. Еще немного. И вот я у двери. Тяну руку к ручке двери, но внезапно проход в мою комнату открывается сам.
На пороге моей комнаты я вижу трех мертвецов: Роберт без нижней части тела и с разорванным лицом. Примерно так он выглядел, когда подорвался на мине. Глеб с кучей кровоточащих дыр на теле, которые остались у него после расстрела, еще одна дыра на лбу. В голову ему выстрелили, чтобы наверняка. Гниющий Герри Саливан, переполненный гноем и болезнью, с него заживо слезает кожа.
Они хотят забрать меня с собой. Забрать туда, где вечная война и смерть. Но мне еще рано идти с ними, я не хочу. Это не та смерть, которой я хотел бы умирать снова и снова. Не заметив того, что у меня снова появились ноги, я подбегаю к окну, в надежде хотя бы выброситься, но не тут-то было. Подбежав к стеклу, прикоснувшись к её холодной поверхности, я снова увидел перед собой лицо Дженни. Но это была уже другая Дженни. Это было бледная тень, покрытая кровоточащими бубонами. Вены её черны, а лицо её бледно, прямо как в день её смерти. Но глаза, глаза её сияют золотым светом. Словно огни маяка.
— О ангел мой, я буду счастлив принять смерть от тебя, — в бреду восклицаю я.
В это время на окне появляется третья мертвая рука, затем четвертая. Вижу, как по стене ко мне ползет умершая Лилиан рая с кровавой раной на животе.
