Невероятное событие всполошило монастырскую братию и тотчас же молвой разнеслось по всей округе. Молящихся и жертвователей стеклось видимо-невидимо. Усопших предали сожжению перед обителью. Немного погодя, Цинъи выдал Хунлянь замуж за простолюдина и тем обрел себе поддержку в старости. А через несколько дней совершилось перерождение Наставника Пяти заповедей. Он явился на свет в округе Мэйчжоу, в Западной Сычуани, в облике сына Су Лаоцюаня, жившего отшельником. Звали его Су Ши, по прозванию Цзычжань, а известен он стал под прозванием Дунпо – Восточный склон.[1356] Наставник Просветления после перерождения получил имя Дуаньцин. Стал он сыном тамошнего жителя Се Даофа, впоследствии принял постриг и в монашестве был известен под именем Фоинь, то есть След Будды. Опять они жили рядом и водили сердечную дружбу.
Да,
В Сычуани теперь возродились они.Свет Будды сияет для чистых сердец.Вдруг: «Грех я узнал, друг, меня извини,В обитель уйду, праздной жизни конец».Журчит ручеек, веселит полну грудь.Ах, как, ароматны весенние дни!Но перст указует к познанию путь:К Хунлянь – Красной Лилии больше не льни.
Монахиня Сюэ кончила.
Ланьсян принесла из покоев Юйлоу два короба с затейливо приготовленными постными закусками, фруктами, печеньем и сластями. Убрав со стола курильницу, она расставила яства и чай. Хозяйки вместе с монахинями принялись лакомиться. Немного погодя подали скоромные кушанья и открыли жбан с вином феи Магу. Хозяйки, усевшись вокруг жаровни, осушили чарки.
Юэнян начала партию в кости со своей старшей невесткой У, а Цзиньлянь и Ли Цзяоэр играли на пальцах. Юйсяо разливала вино и под столом подсказывала Цзиньлянь, отчего та все время выигрывала и заставляла Цзяоэр пить штрафные.
– Давай я с тобой сыграю, – обратилась к Цзиньлянь Юйлоу. – А то ты ее обыгрываешь.
Юйлоу велела Цзиньлянь вынуть руки из рукавов и не класть на колени, а Юйсяо отойти в сторону.
В тот вечер Юйлоу заставила Цзиньлянь выпить не одну штрафную чарку, а барышню Юй попросила спеть.
– Спой «Жалобы в теченье пяти ночных страж»,[1357] – заказала Юэнян.
Барышня Юй настроила струны и запела высоким голосом.
На мотив «Яшмовые ветки сплелись»:
Багровые тучи сплошной пеленой,И белые пчелы кружат надо мной.Порывистый ветер дыханье обжег.О как ты жесток!А мать и отец укоряют меня,Что сохну и вяну я день ото дня.Где ты, мой ночной легкомысленный бражник?Меня оглушат еженощные стражи!
На мотив «Золотые письмена»:
Вот ночь над землей – как жестока разлука.Листочек письма – а о встрече ни звука,И слезы блестят на щеках моих влажных,Считаю все стражи.
На мотив «Яшмовые ветви сплелись»:
Повеяло стужей на первую стражу.Себя обнимая, дрожу я и стражду —Не греет. Вторая приблизилась стража…Мне, брошенной, страшно!
На тот же мотив:
Когда ты ушел опушалася слива –А нынче кружит поздний лист сиротливо.В мечтах твои руки горячечно глажу…Вторую жду стражу!
На мотив «Золотые письмена»:
Я сутками жду безнадежно и кротко.Тебя закружила певичка-красотка.Ты с ней, предназначенной всем на продажу,Уж третюю стражу.
На мотив «Яшмовые ветви сплелись»:
Лучина сгорела, а ночь продолжалась.Тебе незнакома, наверное, жалость!Я чахну, болею от горьких лишений,Мой стан исхудал, как когда-то у Шэня.[1358]Она для тебя и нежнее, и краше?..Бессонны три стражи!
На мотив «Золотые письмена»:
Мой стан исхудал, как когда-то у Шэня,Снести невозможно надежд сокрушенье.Ты ей покупаешь парчовые платья,А мне даже зеркала нет на полатях.С болезненным сердцебиеньем не слажу,Четвертую стражу!
На мотив «Яшмовые ветви сплелись»:
Про горькие слезы подушка расскажет.Во храме, любви я отрезала дажеСвои вороные тяжелые пряди.Ласкающих пальцев безумия ради,Властитель Судеб, твой привратник на стражеМне путь преградил у земного порога…Как Иву Чжантайскую[1359] бросил бы княжич,Так милый кору обрезает жестоко.Уже побелела ограды стена,Уже побледнела ночная луна.На небе четвертой губительной стражи.В тумане лебяжьем!
На мотив «Золотые письмена»:
Ужель не вернуть дорогую пропажу?!У терема жду, прислонившись к стене я,От мыслей морозных и слез коченея,Всю пятую стражу.
На мотив «Яшмовые ветви сплелись»:
Все жгу фимиамы… Алтарь уже в саже!Молюсь, чтоб тебя не утратить навеки.Румяна и пудру невольно размажу –Подушку зальют красно-белые реки…Насмешников – тьма, нет любовной опеки…Я солью заклею опухшие векиПод крик петушиный на пятую стражу.
На мотив «Золотые письмена»:
Закончился страж перестук ежечасный,И ворон замерз и закаркал, злосчастный,Звенят бубенцы под стрехой безучастно,Уснуть не дают. Я смешно и напрасноОбманщика жду и не сплю до рассвета,А он без меня развлекается где-то.
На мотив «Яшмовые ветви сплелись»:
Мне брови с утра подводить нету прока,Готовить наряды – пустая морока –Давно миновали свидания сроки…Но вдруг, под стрехой затрещали сороки,Служанка, влетев, прокричала с порога:«Вернулся!» И я испугалась немного.С любимым взойду я под шелковый полог,И день будет долог!
На мотив «На заднем дворике цветок»:
Ушел, и полгода ни слуху, ни духу –Нашел себе где-то, видать, потаскуху.А я еженощно считала тут стражиИ думала, ищешь ты славной карьеры,А ты пировал, легкомысленный бражник,Средь дымных цветов,[1360] одурманен без меры.Ночной темноты в одиночестве труся,Свечи до рассвета порой не гасила.Ждала вечерами я вестника-гуся,Но где его, черта, так долго носило!С любимым ласкалась всю ночь и весь день я,И знала, что это, увы, сновиденья.
На мотив «Ивовый листочек»:
Ах!Под брачным покрывалом из парчиЛюбовный шепот больше не звучит.Увидят все: мой свадебный обрядУ духа моря в храме претворят.[1361]Свидетель Небо, не на мне вина,А на тебе, нестойком, как волна.
Заключительная ария:
Под пологом с кистями из парчиДва сердца, как одно, стучат в ночи.Под покрывалом шелковым прозрачнымПредела нет счастливым играм брачным.
Тем временем Юйлоу то и дело выигрывала у Цзиньлянь, и последней пришлось осушить с десяток штрафных чарок, после чего она направилась к себе. Она долго стучалась. Наконец ей открыли калитку. Перед ней стояла Цюцзюй и протирала заспанные глаза.
– Спала, мерзавка, рабское отродье? – заругалась Цзиньлянь.
– Я не спала, отвечала Цюцзюй.
– Я же вижу! – продолжала хозяйка. – Нечего мне голову морочить! Тебе хоть бы хны. Нет бы – встретить. Батюшка спит?
– Давно почивает, – отвечала служанка.
Цзиньлянь прошла в отапливаемую спальню и, приподняв юбку, села на кан поближе к теплу. Она велела Цюцзюй подать чаю, и та торопливо налила чашку.
– Фу! Грязными своими лапами, мерзавка? – заругалась хозяйка. – Чего ты мне кипяток подаешь? Думаешь, пить буду? Позови Чуньмэй! Пусть она сама ароматного чаю заварит, да покрепче.
– Она там, в спальне… спит, – проговорила служанка. – Обождите, я позову.
– Не надо! Пусть спит, – передумала Цзиньлянь, но Цюцзюй не послушалась и пошла в спальню.
Чуньмэй, свернувшись, крепко спала в ногах у Симэня.
– Вставай, матушка пришла, – расталкивая ее, говорила Цюцзюй. – Чаю просит.
– Матушка пришла, ну и что же? – выпалила Чуньмэй. – Ходит по ночам, рабское отродье! Только людей пугает.
Чуньмэй нехотя поднялась, не спеша оделась и пошла к хозяйке. Она стояла перед Цзиньлянь заспанная и протирала глаза.
– Вот рабское отродье! – заругалась на Цюцзюй хозяйка и обернулась к Чуньмэй. – И надо ж ей было тебя будить. Поправь-ка платок, совсем сбился. А куда дела сережку?
Чуньмэй в самом деле украшала только одна золотая с драгоценными камнями серьга. Она зажгла фонарь и пошла в спальню, где после долгих поисков нашла, наконец, пропажу перед кроватью на скамеечке.
