Калли же, как подменили. По язвительному замечанию Золотца, Кайсай, видимо, перестарался, прыгая на ней зайчиком, удовлетворив сестрёнку на год вперёд, только б не лопнула от привалившего счастья. Рыжий, её едкое злословье в свой адрес, оставил без ответа, ибо к озвучению оного, вовсе перестал подавать любые признаки в восприятии окружающего мира.
Матёрая орды любавиц, щебетала без удержи, прям, прихватил её словесный понос и из довольной жизнью девы, так и пёрли всякие сказки и легенды разных народов. Она пела и не будь верхом на коне, может быть и сплясала бы.
Кайсай, измочаленный телом, с не менее изжёванным мозгом, все её рассказы, впускал в одно ухо, тут же выпуская их в другое, на волю, не задерживая внутри своей опухшей головы, ни капельки услышанного.
Ехал грузно, тупо уставившись на уши своего Васа и ни о чём не думал. Вот, заставь человека ни о чём не думать, хрен получится, а тут и заставлять не надо было, голова, элементарно, отказывалась работать, как на приём всего снаружи, с последующим пережёвыванием, так и на выдачу, хоть чего-нибудь вовне.
Ничего не хотелось: ни спать, ни есть, ни пить. Даже, когда девы, останавливались слить из себя излишки употребляемой жидкости по пути, Кайсай, как заворожённый иль находясь под мороком, что прибил пыльным мешком по голове, продолжал тупо и малоподвижно сидеть в седле.
Его даже тормозить принудительно приходилось, так как, на веления Золотца голосом, он не реагировал, продолжая мерно плестись дальше. Притом, со стороны, что было удивительно, он виделся девам, наоборот, в глубочайшем процессе раздумий, занятый этим на столько, что полностью потерял связь с реальным миром.
Золотые Груди ехала также, в основном молча, но в отличии от Кайсая, действительно призадумавшись, и вид у неё был, почему-то, какой-то потерянный, виноватый, что ли, как будто из неё стервозный стержень вынули, а то, что осталось, выплюнули и это её очень обидело.
Сначала, она тоже заторможено реагировала на обращения к ней Калли, всякий раз, выходя из своих дум оторопелой, с видом, что, вот-вот, заплачет, но постепенно, вслушиваясь в сказки смуглянки, отвлеклась от своих «обидных» мыслей и к обеденной стоянке, вроде бы, даже ожила, возвращаясь до обычной своей кондиции, хотя, на самой стоянке, пока прислуга готовила еду, ушла в одиночестве бродить по лесу, на краю которого они остановились, вновь впадая в прежнее, «выплюнутое» состояние.
Кайсай, стащенный, чуть ли не силой с коня, упал на траву, вперив равнодушные глаза в небо, даже не щурясь от яркого солнца, сорвал травину и монотонно принялся грызть стебель, не проявляя никаких эмоций.
Калли присела рядом, что-то по жужжала над ухом, но видя, что он никак не реагирует на неё, не то, обидевшись, не то, единственная из всех осознавая, что с ним происходит, оставив его в покое, переключила неуёмное желание, в излиянии своего многословия, на девок прислуги, которые Матёрую, в этом дружно поддержали.
Молодой бердник прибывал в отключённом от всего мира состоянии, ровно до того момента, как до его, вроде, ничего не воспринимающего слуха, не долетело загадочное имя «Шамирам». На рыжего, как ушат холодной воды вылили, и он очнулся от оцепенения.
Какая-то неведомая сила заставила встрепенуться, прислушаться. Калли рассказывала девам историю великой царицы мира. С упоением, восхищением, обожанием. Постоянно, то и дело подчёркивая, что она была одной из древних любавиц и миром пришла править, именно с этих степей.
Казалось бы, что особенного в том, что молодая, амбициозная дева, поставила перед собой высокую цель, создав для себя культ, какой-то особенной представительницы её же круга, пытается подражать ей. Что плохого в том, что обворожительная, одарённая и балованная властью дочь степной царицы, хоть и приёмная, желает достичь вершин власти и быть похожей на мало кому понятную, великую Шамирам? Да, ничего.
Было бы ненормально, если б было по-другому, но вечно не дающее покоя чувство неправильности, всколыхнуло спящее сознание бердника и соскучившийся по работе мозг, лихорадочно накинулся, именно, на эту «Шамирам», точно определив, что в истории, рассказываемой Калли, что-то не так. Вернее, как почувствовал бердник, в ней, не всё так, и Матёрая, либо врёт, местами, либо, что-то не договаривает.
Ещё больше насторожило рыжего, то, что «любимая по терему», резко перешла на другую тему. Скачком. Непонятно. Он даже поднял голову и посмотрел, в чём может быть причина и причину увидел сразу. Из леса выходила растерянная Золотце.
То, что Калли, не смотря на всю фанатичность своего отношения к выдуманному культу, явно пытается держать его в тайне от собственной сестры, дало дополнительный тревожный толчок к пониманию неправильности услышанного и он, даже сел, задумавшись, но всё, к чему пришёл в заключении, так это то, что возникла крайняя необходимость, как можно больше и как можно скорей узнать об этой легендарной царице древности. Кто она такая и почему, вдруг, так взволновала молодого бердника?
Калли, он уже однозначно воспринимал, как врага, если и не жизни в целом, то в личной жизни, как пить дать. Узнав, кто была, эта столь обожаемая девой любавица, что натворила, чем прославилась, можно будет понять к чему так стремится и эта «чернявая тварь», получающая в жизни всё, что пожелает, по первому требованию, а зная, можно будет ей противостоять. Владеть замыслами врага — это уже почти победа, ну, или по крайней мере, возможность избежать поражения…
Следующий участок пути до ночной стоянки, Кайсай прибывал внешне в том же состоянии, что и раньше, но на самом деле, он теперь, наоборот, действительно, глубоко задумался. Думал он о разных вещах и по-разному, перескакивая с одного на другое, только, почему-то, мысли все были мрачными, а тон в этом, задали размышления на тему его собственного рождения и будущего рождения его детей.
Рыжий никак не мог согласиться с тем, что такая система правильна, что так нужно и необходимо. Кому, как не ему, мальчишке лишённому матери и отца, лишённому простого и беззаботного детства, знать, что это такое. Из него всю жизнь выращивали бездушного убийцу, не имеющего моральных барьеров и не знающего, что такое совесть, а он, оказывается, вырос в тонкого и чувствительного ценителя жизни, умеющего переживать, наверняка любить, сострадать и восхищаться. Что это, дед плохо учил? Или что?
Он поймал себя на мысли, что становится другим. В нём неожиданно проснулось то, что так отчаянно пытались вытравить с рождения — человечность. Да. Теперь он точно согласился бы с Куликом. Не все люди враги. Даже, не все враги одинаково враждебны и заслуживают смерти.
Вот к примеру, Калли. Враг? Враг. Если отбросить в сторону все непонятные заморочки, а посмотреть на неё по-простому, можно сделать вывод, что девка, ни с того ни сего, влюбилась в него по уши. При этом, он её ненавидит. Ну и что ж теперь, её за это надо убить?
Или Золотце. Не сказать, конечно, что он в неё влюблён, она, просто, очень нравится и непонятным образом притягивает, но в ответ то, он получает только невразумительную злость с её стороны, а иногда, даже откровенную ненависть, пусть и показную. Что её, тоже приписывать к врагам, как угрозу в недалёком будущем и уничтожить стерву, пока угроза не стала реальной? Бред какой-то.
Что-то сделалось с ним в последнее время? Толи, что-то надломилось, толи, наоборот, нечто проросло новое, неведомое. С другой стороны, если это, дальше расти будет, он вообще лишится абсолютных врагов, ибо начнёт видеть в каждом, нечто хорошее и доброе! Как же тогда убивать?
Дед, всю жизнь вдалбливал в его голову: все люди враги, все без исключения, только так, относясь к окружению, можно выжить. Он мельком взглянул на рядом ехавшую, с видом побитой собаки Золотце. Пригляделся, примеряя на неё свои суждения, и неожиданно сделал для себя открытие. А ведь у Арины, та же самая проблема, только, ровным образом, наоборот!
Она, дочь самой влиятельной особы степного мира, с детства была окружена материнской лаской и облизана всеобщей заботой, с ног до головы. Эта золотая девочка, наверное, до не давнего времени, вообще, всячески оберегалась от зла, а быть может, даже и не знала, что это такое и её сегодняшнее напускное состояние стервозности, не что иное, как защитная реакция на то, что реальный мир, в который она окунулась, вовсе не так радужен и беспечен, каким она его знала.
