— Да, говорила, — подтвердил Симэнь. — Ты бы у нее прощения попросила. Она ведь, знаешь, какая! Но кто ей подслащивает, тому она рада.
— Матушка Пятая, верно, резкая на язык, — согласилась Жуи, — зато не помнит зла. Вот и тогда. Как она меня только не кляла, а после вашего приезда со мной же заговорила будто ни в чем не бывало. А что вы, батюшка, у нее чаще бываете, так это, говорит, сами матушки мне уступают. Кто, говорит, ко мне с открытой душой, тому и я не помешаю, зла не сделаю.
— А раз так, и живите вы все в мире и согласии, — заключил Симэнь и добавил. — А вечером жди. К тебе приду.
— Правда, батюшка? Не обманываете?
— Чего мне тебя обманывать!
Тем временем Инчунь принесла ключи, и Симэнь распорядился открыть кладовую Ли Пинъэр. Служанка вынула из шкафа шубу, встряхнула ее и завернула в узел.
— У меня нет хорошей кофты, — потихоньку прошептала Жуи. — Кстати достали бы мне. У матушки была кофта с юбкою …
Симэнь тут же велел отпереть сундук. Оттуда достали бирюзовую атласную кофту, желтую с узорами юбку, голубые расшитые узорами штаны из шаньсийского шелка и пару вышитых цветами наколенников. Жуи земными поклонами благодарила за наряды. Симэнь запер кладовую и перед уходом велел Жуи отнести шубу Цзиньлянь.
Цзиньлянь только что пробудилась. Чуньмэй застала ее за бинтованием ног.
— Жуи шубу принесла, — объявила горничная.
— Вели войти, — сказала Цзиньлянь, смекнув, в чем дело. Появившуюся Жуи она встретила вопросом: — Тебя батюшка прислал?
— Да, батюшка распорядился передать вам шубу, — отвечала Жуи.
— И тебе что-нибудь досталось? — поинтересовалась Цзиньлянь.
— Батюшка подарил мне кофту с юбкой на Новый год и велел у вас попросить прощения, матушка.
С этими словами Жуи опустилась перед Цзиньлянь на колени и отвесила четыре земных поклона.
— Меж нами, сестрами, такое ни к чему, — заметила Цзиньлянь. — Стало быть, ты хозяину приглянулась, а в таком случае, как говорится, и множество лодок не запрудит гавань, и множество повозок не перекроет дорогу — всем место найдется. Зачем друг другу зло причинять? Меня не заденешь, я не пристану. Я вот одна сижу, с собственной тенью время коротаю.
— Я ведь хозяйки лишилась, — говорила Жуи. — И хоть судьба моя в руках Старшей госпожи, только вы, матушка, мне опора. На вас вся моя надежда. А я вас, матушка, не подведу. Опавший лист к корню поближе норовит опуститься.
— А про эти наряды ты все-таки Старшей скажи, — посоветовала Цзиньлянь.
— Я у матушки Старшей загодя просила, — объясняла кормилица. Вот батюшка, говорит, освободится и даст.
— Так-то вернее!
Жуи вернулась к себе. Симэнь тем временем ушел в большую залу.
— Матушка тебя спрашивала, когда ты за ключами ходила? — обратилась кормилица к Инчунь.
— Спросила, для чего батюшке ключи понадобились, — отвечала служанка. — Не знаю, говорю, зачем, А про шубу ничего не сказала. Матушка больше ничего не говорила.
Между тем Симэнь проверил, как идут приготовления к приему. Тут же стояли сундуки с костюмами и реквизитом актеров хайяньской труппы — Чжан Мэя, Сюй Шуня и Сюнь Цзысяо. Еще раньше прибыли четверо певцов во главе с Ли Мином. Они земно поклонились Симэню, и тот распорядился, чтобы их накормили.
Трое певцов, среди них и Ли Мин, должны был услаждать знатных особ в передней зале, а Цзо Шунь петь гостьям в дальних покоях.
В тот день Ван Шестая, жена Хань Даого, сама прибыть не могла, но она купила ко дню рождения Юйлоу коробки подарков и отправила их с Шэнь Второй.
Ее паланкин сопровождал Цзиньцай. Ван Цзин проводил барышню Шэнь в дальние покои и отпустил носильщиков паланкина.
Пожаловали проживающая за городскими воротами свояченица Хань Старшая и невестка Мэн Старшая, а также жены приказчиков Фу и Ганя, жена Цуй Бэня — Дуань Старшая и жена Бэнь Дичуаня.
Сидя в большой зале, Симэнь заметил шедшую по боковой дорожке невысокую стройную особу в зеленой атласной душегрейке и красной юбке. Украшенная оправленным в золото голубым ободком прическа, никаких следов ни помады, ни пудры, узкий разрез глаз. Она была совсем похожа на Чжэн Айсян.
— Кто это? — спросил он у провожающего незнакомку Дайаня.
— Супруга Бэня Четвертого, — ответил слуга.
Симэнь, ни слова не говоря, пошел в дальние покои к Юэнян. Там пили чай. Симэнь поел рисового отвара и протянул хозяйке ключи.
— Зачем кладовую открывал? — спросила Юэнян.
— Шестой завтра не в чем к Инам пойти, — проговорил Симэнь. — Шубу сестрицы Ли попросила надеть.
Хозяйка бросила в его сторону неодобрительный взгляд.
— Ты сам, выходит, своего слова держать не можешь, — начала она. — После смерти Ли настоял, чтобы всех ее служанок в доме оставить, а теперь что делаешь?[1365] А почему Шестая свою шубу не носит? Бережет, да? Ей, видите ли, эту подавай. Сестрица умерла, вот у нее глаза на шубу-то и разбежались. А будь она жива, с какими ты глазами к ней явился бы, а?
Симэнь язык прикусил.
Тут доложили о прибытии уездного экзаменатора Лю, принесшего долг. Симэнь пригласил его в залу. Завязался разговор.
Явился с визитной карточкой Дайань.
— От близких полководца Вана подарки доставили, — доложил он.
— Что за подарки? спросил хозяин.
— Кусок материи, жбан южного вина и четыре блюда угощений.
Симэнь взял визитную карточку, на которой было выведено:
«… от младшего родственника Ван Цая с нижайшим поклоном».
Ван Цзину было велено отправить ответную карточку, а принесшего подношения наградить пятью цянями серебра.
У ворот из паланкина вышла Ли Гуйцзе. Сопровождавший ее привратник заведения держал четыре коробки. К нему подоспел Дайань и взял подарки.
— Прошу вас, — обратился он к Гуйцзе. — Пройдите вот по этой дорожке. В зале господина экзаменатора принимают.
Гуйцзе по боковой дорожке проследовала в дальние покои. Дайань внес коробки к Юэнян.
— А батюшка видел? — спросила хозяйка.
— Нет еще, — отвечал Дайань. — У батюшки посетитель.
— Тогда в гостиной поставь, — распорядилась она.
Немного погодя экзаменатор удалился, а Симэнь пришел в дальние покои закусить.
— Ли Гуйцзе подарки поднесла, — сказала Юэнян.
— Не видал, — говорил Симэнь.
Юэнян велела Сяоюй открыть коробки. В одной лежали особые пирожки с фруктовой начинкой, символизирующие долголетие, в другой — сладкое печенье-розочки, изображавшие восемь бессмертных, а кроме того две жаренных утки и пара свиных ножек.
Из комнаты вышла Гуйцзе. В ее прическе, перехваченной белым с бахромою платком, сверкали жемчуг и бирюза. На ней были ярко-красная с застежкой кофта и атласная юбка. Она приблизилась к Симэню и четырежды поклонилась о оземь.
— Хватит кланяться! — сказал Симэнь. — А подарки к чему покупала?
— Она боится, что ты сердишься на нее, — вставила Юэнян. — Только что мне говорила. А тогда она была вовсе не при чем. Это ее мамаша виновата. В тот день у Гуйцзе, оказывается, болела голова. А Ван Третий с компанией шел к Цинь Юйчжи, но по дороге их зазвала мамаша чаю выпить. Тут их и задержали. А Гуйцзе к нему даже не вышла.
— Ну да, конечно! Она же с ним отродясь не встречалась, — ворчал Симэнь. — Сама уж не знает, чего говорит. Только меня все это мало интересует. Ведь вам в вашей «Прекрасной весне» только бы подарки подваливали. А у кого руки греть — все равно. В общем, я на тебя не сержусь.
Гуйцзе продолжала стоять на коленях.
— Сердитесь вы на меня, батюшка, — говорила она. — И вы правы. Но пусть заживо сгнию, пусть меня сплошь покроют гнойники, если я к нему приблизилась. Это мамаша у нас, старая карга, не ведает, что творит. Всякое отребье зазывает. Из-за нее вот и ваш гнев терпеть приходится, батюшка.
— Ну, раз ты покаялась, и примирились бы! — предложила Юэнян. — Чего сердиться?!
— Встань! — сказал Симэнь. — Ладно, я не буду больше сердиться.
Но Гуйцзе все еще продолжала ломаться.
— Встану, если вы мне улыбнетесь, батюшка, — говорила она. — А то хоть целый год буду на коленях стоять.
— Встань, Гуйцзе! — не удержавшись, вмешалась в разговор Цзиньлянь. — Чего ты ему кланяешься? Его чем больше упрашивать, тем больше он будет заноситься. Нынче ты перед ним, а завтра он перед тобой на колени опустится. Ты тогда тоже ухом не веди.
Симэнь и Юэнян рассмеялись, и Гуйцзе, наконец, встала.
Тут вбежал запыхавшийся Дайань.
— Их сиятельства господа Сун и Ань пожаловали. — объявил он.
Симэнь велел подать парадную одежду и вышел им навстречу.
— Ну и батюшка! — обращаясь к Юэнян, говорила Гуйцзе. — Нет, больше я с ним дела иметь не хочу. Я только вам, матушка, буду как дочь служить.
— Пустые твои обещанья! — заметила Юэнян. — Дашь слово и тут же забываешь. Хозяин раза два в заведения заглядывал. У тебя, наверно, был?
