Он с удовольствием прихлебывал горячий чай, продолжая внимательно разглядывать нас. Коба явно чего-то ждал. Чего-то или кого-то? Интересно…
Все выяснилось через несколько минут. Снова у меня в кармане запищала рация. Включив ее на прием, я услышал спокойный, немного замедленный голос еще одного бойца из группы Бесоева – Максима Турдибекова:
– Дед, я Алтай. К дому подъехал тарантас с мотором, – в наушниках раздалось сдавленное хихиканье, – и колеса, как у велосипеда – со спицами. В авто два человека: водитель в коже и пассажир в офицерской форме. Пассажир вышел из машины и идет в редакцию. Нам его брать его, или как? Прием.
– Отставить… – ответил я, искоса посмотрев сначала на Бесоева, потом на Сталина. – Пусть идет, а вы еще усильте наблюдение. До связи.
– Ну, товарищ Сталин, и кого нам ждать? – спросил я нашего гостеприимного хозяина. – С кем мы будем иметь честь познакомиться через несколько минут?
Ответить мне Сталин не успел. В помещение вошел высокий худощавый офицер лет пятидесяти, с небольшими усиками и в пенсне. Я его узнал, хотя качественных фотографий этого человека мне видеть не довелось. И немудрено – люди его профессии не любили, чтобы их фотографировали.
– Доброй ночи, Николай Михайлович, – вежливо поздоровался я с вошедшим, чем привел его в состояние легкого обалдения, – или точнее, доброе утро, – глянув на часы, поправился я. – Наверное, скоро уже начнет светать?
Офицер, точнее, генерал – об этом говорили его золотые погоны с зигзагом и красная подкладка шинели, – удивленно посмотрел на меня и на Бесоева. Но как человек воспитанный, генерал вежливо поздоровался с нами и присел в углу на топчан.
«Удивительно, как он похож на полковника Бережного, – подумал я, – прямо родной брат, интересно будет посмотреть на них, когда они будут знакомиться».
– Вот это те самые люди, о которых я и сообщил вам, Николай Михайлович, – сказал Сталин. – Похоже, что это ваши коллеги. Они обладают совершенно секретной информацией о замыслах германцев, но с ней почему-то пришли не к вам, а ко мне.
– Представьтесь, пожалуйста, господа, – твердым и властным голосом обратился к нам генерал-лейтенант Потапов. – Я начальник военной разведки русской армии.
– Николай Михайлович, – ответил я, – мы ваши коллеги, только пришедшие издалека. Я Тамбовцев Александр Васильевич, в настоящее время журналист и военный корреспондент, но в свое время работал в одной разведывательной структуре, название которой вам незнакомо. Ведь слова «Первое главное управление» вам ничего не говорят?
А вот мой коллега, старший лейтенант Бесоев Николай Арсентьевич, действительно служит в ГРУ – военной разведке, нынче пока именуемой разведуправлением главного штаба, а точнее, в одном из ее специальных силовых подразделений.
– Я ничего не понимаю, – Потапов снял фуражку и вытер пот со лба, – Александр Васильевич, какое Первое главное управление? Что это за структура, о которой я ничего не знаю? А про ГРУ, в котором служит Николай Арсентьевич, я тоже до сегодняшнего дня не имел никаких сведений. Будьте любезны, может быть, вы мне скажете прямо – кто вы и откуда?
Мы с Бесоевым переглянулись. Видимо, подошло время приоткрыть карты.
– Иосиф Виссарионович, Николай Михайлович, – обратился я к Сталину и Потапову. – Мы из вашего будущего, из конца 2012 года. Не считайте нас сумасшедшими или шарлатанами. Мы говорим вам правду…
В этот момент у меня в кармане снова запищала рация.
– Дед, я Пегий. Первый сообщил: «Первое отделение концерта окончено. Антракт. Публика довольна». Как поняли меня? Прием.
– Пегий, я Дед, понял тебя. До связи, – ответил я и посмотрел на часы – шесть ноль пять. Похоже на правду.
На недоуменное молчание Сталина и Потапова я коротко ответил:
– Товарищи, командующий нашей эскадрой контр-адмирал Ларионов только сообщил нам, что германская операция «Альбион» полностью и окончательно провалилась. Десантный корпус и часть флота кайзера Вильгельма уничтожены. – Увидев, как вздрогнул генерал Потапов, я добавил: – Да, Николай Михайлович, именно так. Мы сюда попали не втроем и не вдесятером. В ста верстах западнее острова Эзель находится русская боевая эскадра из нашего времени. И то, что она сделала – это только начало.
Сталин и Потапов изумленно переглянулись. И тут в нашу загородку просунулась вихрастая голова мальчишки-курьера:
– Товарищ Сталин, вам юзограмма из Центробалта…
12 октбря (29 сентября) 1917 года, 04:00. Балтика. Северо-восточный берег острова Эзель. Горло залива Тагалахт
Погода в эту ночь была туманная – наблюдателям, стоявшим с биноклями на вышках, не видно было ни зги. Волнение моря было не более двух баллов. С неба сыпалась морось, слабый западный ветер насквозь пронизывал тонкие шинели русских моряков.
Под утро уставшие и озябшие наблюдатели в предрассветном тумане заметили серые призрачные силуэты неизвестных кораблей, медленно крадущихся к бухте Таггалахт. Впереди шли тральщики и миноносцы, а сзади, едва видные на фоне темно-серого неба, маячили линейные корабли и крейсера.
Четыре шестидюймовых орудия батареи № 45 были изначально предназначены для отражения высадки вражеского десанта в наиболее удобном для этого месте на Эзеле, а именно – в бухте Тагалахт. Однако орудия были вынесены на наружные мысы, и в случае нападения они первыми подвергались огню корабельной артиллерии. Если против эсминцев и даже крейсеров шестидюймовки и смогли бы устоять, то против «чемоданов» германских дредноутов они были бессильны. По существу, артиллеристы на батарее были смертниками. И желания погибнуть за какое-то там Временное правительство и лично за Сашку Керенского моряки не испытывали.
Получив сигнал с наблюдательных постов, командир батареи № 45 приказал сыграть «тревогу». Артиллеристы обреченно направились к орудиям, рассчитывая при первых же выстрелах вражеских линкоров бросить все и спрятаться в бетонированных блиндажах.
Но тут произошло то, чего никто не ожидал. Один из вражеских крейсеров вдруг со страшным грохотом взорвался. Никто не увидит атакующий на скорости 2,8 Маха «Москит» – весь процесс занимает лишь доли секунды, не успевая отобразиться на сетчатке человеческого глаза. И этот «Москит» решил взорваться как раз в носовом бомбовом погребе крейсера. Ослепительная вспышка осветила морскую гладь, буквально забитую вражескими кораблями. Не успели моряки очухаться, как в море прогремело еще несколько взрывов, причем два из них, более мощные, произошли на крупном линкоре или линейном крейсере, который с сильным креном быстро пошел ко дну. Еще один немецкий корабль пылал как факел, два других крейсера, накренившись, едва держались на плаву…
Артиллеристы батареи № 45, уже приготовившиеся к открытию огня по противнику, застыли с открытыми от изумления ртами. После прогремевшей серии взрывов наступила тишина. Текли томительные минуты. Медленно приходящие в себя моряки-балтийцы судорожно пытались понять, что происходит, кто и какое оружие уничтожило германские корабли. Было
