Первый пленник — местный житель, стройная девушка лет шестнадцати с миловидным личиком. Густые чёрные волосы на голове спутались и облеплены грязью, а умные карие глазёнки испуганно и в то же время очень внимательно осматривают всё вокруг. Одета девчонка в камуфляж, на ногах ладные кожаные сапожки, при себе она имела огнестрел, потёртый, видавший виды автомат АК‑74 при двух снаряженных рожках в стандартном армейском подсумке. Второй язык из туляков. Крупный бородатый мужик лет сорока. Всё лицо в мелких оспинах, держится спокойно, и моё личное мнение, что это кадровый вояка, в чине сержанта или прапорщика. На нём чёрная горка, кепка с христианским крестиком вместо звёздочки, из снаряжения — чёрный бронежилет и набитая рожками и гранатами разгрузка, вооружён новеньким автоматом АН‑94 «Абакан», таким же, какой у меня.
Пленников пока оставили в покое, для начала я решил выслушать командира разведывательной группы. Присев на пенёк возле дерева, под которым собрались все командиры отряда, Серый начал доклад:
— В районе форпоста месиво страшное. Орешек — место для обороны хорошее, там и стены имеются, и колючая проволока, и доты, и дзоты, и подземные укрепления, но христиане его всё же взяли. Девчонку из местных жителей на берегу нашли. После минометного обстрела брела к парому, а её тульский воин догонял. Взяли обоих.
— А может, не стоило пленников брать? — спросил Кум. — Как бы неприятностей не было.
— Нормально всё будет. — Губы Серого искривила недобрая усмешка. — Мы тихо пришли и тихо ушли, никто нас не видел. Пока от Орешка двигались, спасённая девчонка мне рассказала, как христиане с людьми, кто к ним в плен попадает, обращаются, да и сам кое‑что в бинокль разглядел. И я так скажу: по поведению со своими врагами между крестоносцами, «зверьками» и сектантами никакой разницы. Жизнь человеческую они ни во что не ставят.
— Ладно, — прервал я разошедшегося лейтенанта, — давай дальше говори, что видел. Сколько там Христовых солдат и какое у них вооружение?
Серый кивнул и продолжил:
— Воинов патриарха около полутора тысяч, и к ним в помощь — около полутысячи носильщиков, по виду добровольцы, имеют холодное оружие и двигаются без охраны. У бойцов однообразное обмундирование, чёрные горки, кепки и бронежилеты. Вооружены всерьёз. Много автоматического оружия, видел ручные одноразовые гранатомёты, АГСы, четыре батареи крупнокалиберных миномётов и три полевых орудия в конной упряжке. Автомашин замечено не было. Отряды разбиты на сотни, дисциплина хорошая, офицеры грамотные, настроение личного состава бодрое. В общем, хорошая армия, с такой воевать сложно.
— Хорошо сходил, Серый. Позже всё подробней расскажешь, а пока позови сюда девчонку.
— Угу.
Лейтенант коротко кивнул, встал с пенька, и спустя минуту на его месте сидела спасённая им девушка, которая с опаской покосилась на нас, но, увидев Лиду, которая мягко, по‑доброму улыбнулась ей, немного успокоилась.
— Ты нас не бойся, зла тебе не сделаем и вреда не причиним, — заметив, что она всё ещё зажимается, сказал я. — Мы люди прохожие, наёмники. Идём из Новграда на юг. Глядим, у вас тут война, вот и интересно стало, из‑за чего такой кровавый кавардак с применением артиллерии. Как тебя зовут?
— Наталья Светлова.
— Что у вас здесь происходит?
Девушка шмыгнула носом, ещё раз оглядела командиров отряда, молча наблюдавших за нашим разговором, и ответила:
— Рыцари Христовы опять с огнём и мечом пришли. Две недели назад появились их послы и начали что‑то про сектантов возле какого‑то Харькова говорить. Стали наших мужиков в своё войско звать. Но у нас за ними никто не пошёл, да и христиан в городе почти нет. Они покрутились пару дней и ушли, а сегодня с утра родственник мой, Тиша Северянин, в набат ударил. Люди на круг сбежались, думали, пожар или ещё что, а оказалось, что рыцари Христовы уже к Орешку подходят. Всем миром, кто только оружие в руках мог держать, на защиту форпоста кинулись. Через реку переправились, а в крепости уже ворота открыты и гарнизон почти весь перебит. Видимо, за стенами предатели сыскались. Авторитеты наши, кто общинами городскими руководит, приказали отступать, а наш отряд последним шёл и должен был паромную переправу прикрыть. Мы в лесах вдоль берега затаились, а тут миномётный обстрел и атака. Меня немного контузило и землёй чуток присыпало. Глаза открыла — и к переправе, а за мной враги. Думала, что всё, не уйти, а тут ваши, спасли меня, так что с меня причитается.
— Э‑э‑эх, пичуга! — посмотрев в глаза девчонки, вздохнул я. — Чего с тебя возьмёшь? Сама мала, боец не очень, а родители, если ещё живы, наверняка люди не богатые.
— Зато меня народ знает и уважает. Ты не смотри, что я одета неказисто и из оружия только «калаш». Я писать умею, книги старые читала, а батя мой покойный треть города держал и с двух деревенек неподалеку дань собирал. Многие про это не забыли, и если вам в наших краях будет нужна поддержка, то я могу поспособствовать.
— Ладно, благодарности сейчас — не самое важное. Ты мне вот что скажи. Как думаешь, что у вас здесь дальше будет? Удержат ваши воины город?
Наталья задумалась, всхлипнула, а затем, как мне показалось, несколько наигранно нахмурилась и отрицательно помотала головой:
— Нет, не удержат. Нам бы ещё часов двенадцать в запасе, и подойдёт помощь из лесных деревень. Но времени нет, а христиан больше, вооружены они лучше, и наши предатели им всю схему обороны сдали. На этом берегу много лодок осталось, в ночь туляки к Перемышлю переправятся, так что с утра город падёт, и жителей на костры потянут.
— Неужели сразу на костры?
— Ну да, у них это первым делом, а у нас так вообще случай особый. Мы первые, кто Константиновой власти не покорился и войско его кровью умыл, так что они нас люто ненавидят. Если получится, наши женщины и дети успеют в леса спрятаться, а мужикам одна забота — драться за свои дома до самого конца.
— Хорошо, Наташа. Пока поешь и отдохни.
Девушка встала, молча ушла к одному из маленьких бездымных костерков неподалеку, а ей на смену на всё тот же пенёк посадили туляка.
— Имя, фамилия, звание, должность? — строгим, не терпящим возражений голосом спросил я и тут же добавил: — Молчание и обман будут наказаны.
В своих догадках я оказался прав: туляк действительно был кадровым военным. Он выпрямил спину и ответил:
— Исаак Протасов, десятник 5‑й сотни Рыцарей Христовых, приписанных к Успенскому собору.
— Что здесь происходит? Почему патриарх своё слово о мире нарушил?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
