Они пронесли его на своих плечах, как героя футбольного матча; пронесли его до Канальной улицы; там линчевали, повесив на старом вязе, крона которого нависала над Каналом. «Он настолько был не в себе, что и дернулся-то только пару раз», — сказал Тарэгуд. И, если верить городским архивам, кроме Клода Эру, в этой части Мэна никого никогда не линчевали. Нет нужды говорить, что в «Дерри ньюс» об этом не написали ни слова. Многие из тех, кто спокойно продолжал пить, пока Эру махал топором в «Серебряном долларе», приняли деятельное участие в его казни. К полуночи настроение их заметно переменилось.
Я задал Тарэгуду последний вопрос: видел ли он в тот изобилующий насилием день человека, которого не знал? Который показался ему странным, неуместным, забавным, каким-то клоуном? Который мог пить в баре днем, а ближе к вечеру приняться подзуживать остальных, когда пьянка продолжалась и пошли разговоры о суде Линча?
— Может, и видел, — ответил Тарэгуд. К тому времени он устал, клевал носом, ему хотелось спать. — Только было это давно, мистер. Очень и очень давно.
— Но вы что-то помните.
— Помню, я подумал, что где-то под Бангором проводится окружная ярмарка. В тот вечер я пил пиво в «Бадье крови». «Бадью» и «Серебряный доллар» разделяли шесть домов. Там был один парень… смешной такой… делал сальто и кувыркался… жонглировал стаканами… показывал трюки… прикладывал четыре десятицентовика ко лбу и они там оставались… забавно, знаешь ли…
Его костлявый подбородок вновь упал на грудь. Он собирался заснуть у меня на глазах. Слюна начала пузыриться в уголках его рта, где морщинок было никак не меньше, чем складок на женском кошельке.
— И потом видел его, — добавил Тарэгуд. — Подумал, что он очень уж хорошо провел тот вечер… и решил остаться.
— Да, он тут уже давно, — кивнул я.
Мне ответил едва слышный храп. Тарэгуд уснул в своем кресле, стоящем у окна, с порошками и таблетками, выстроившимися на подоконнике, как солдаты старости на плацу. Я выключил диктофон, какое-то время посидел с ним, этим странным путешественником во времени из 1890 (или около того) года, который помнил, какой была Америка без автомобилей, электрических фонарей, самолетов и штата Аризона. Пеннивайз уже тогда жил здесь, гнал их по тропе к еще одному знаковому жертвоприношению — всего лишь одному из многих в длинной череде знаковых жертвоприношений, которые совершались в Дерри. Это, совершенное в сентябре 1905 года, положило начало очередному периоду ужаса, который включил в себя и взрыв Металлургического завода Китчнера на Пасху следующего года.
Вот тут возникают интересные (и, насколько я понимаю, жизненно важные) вопросы. К примеру, чем в действительности питается Оно? Я знаю, что некоторых из детей частично съели — на них нашли следы зубов — но, возможно, мы сами побуждаем Оно это делать? Конечно же, нас учили с самого раннего детства: монстр тебя съест, если поймает в лесной чаще. Это, вероятно, самое худшее, что мы можем себе представить. Но ведь монстры живут нашей верой, так? Меня неудержимо ведет к этому выводу. Пища — это, возможно, жизнь, но источник силы — не пища, а вера. И кто, как не ребенок, способен поверить безоговорочно?
Но есть проблема — дети растут. В церкви власть веры увековечивается и обновляется периодическими ритуальными действиями. В Дерри, похоже, эта власть увековечивается и обновляется теми же периодическими и ритуальными действиями. Может такое быть, что Оно защищает себя одним простым фактом: когда дети вырастают и становятся взрослыми, они или совсем не способны верить, или их вера ослаблена неким артритом души и воображения?
Да, я думаю, в этом весь секрет. И если я позвоню, как много они вспомнят? Сколь многому поверят? Этого хватит, чтобы раз и навсегда покончить с этим ужасом, или только — чтобы убить их всех? Их призывают — я это знаю точно. Каждое убийство в новом цикле — это зов. Мы дважды почти что убили Оно, и в конце загнали в самые глубины лабиринта тоннелей и вонючих каверн под городом. Но, мне представляется, Оно знает другой секрет: хотя Оно, возможно, бессмертно (или почти бессмертно), мы-то нет. Оно нужно только подождать, пока акт веры, который превратил нас в потенциальных убийц монстра, а также в источник силы, станет невозможным. Двадцать семь лет. Может, для Оно этот период — то же, что для нас короткий и освежающий дневной сон. И Оно просыпается таким же, каким и засыпало, а мы тем временем оставляем позади треть жизни. Наши перспективы сузились; наша вера в магию, благодаря которой магия и возможна, потускнела, как блеск кожи новой пары туфель после того, как походишь в них целый день.
Зачем призывать нас назад? Почему просто не дать нам умереть? Думаю, потому что мы почти убили Оно, потому что испугали. Потому что Оно хочет отомстить.
И теперь, когда мы больше не верим в Санта-Клауса, в Зубную фею, в Гензеля и Гретель или тролля под мостом, Оно готово разобраться с нами. «Возвращайтесь, — говорит Оно. — Возвращайтесь, давайте доведем до конца начатое в Дерри. Приносите ваши палки, и ваши шарики, и ваши йо-йо! Мы поиграем. Возвращайтесь, и мы посмотрим, помните ли вы самое простое: каково это — быть детьми, которые верят без оглядки, а потому боятся темноты».
Это чистая правда, не на сто, а на тысячу процентов: я испуган. Чертовски испуган.
Часть V
РИТУАЛ ЧУДЬ
Этого не сделать. От протечекПрогнили занавески. ПетлиРазошлись. Освободи плотьОт машины, не строй большеМостов. Сквозь какой воздухПолетишь ты, связывая континенты? Пусть словаПадают, как им угодно — тогда они, возможно,Найдут любовь. То будет редкоеИспытание. Они хотят спасти так много,Потоп сделал свою работу
«Патерсон» Уильям Карлос Уильямс
Смотри и помни. Смотри на эту землю.Далеко, далеко, через фабрики и траву,Конечно, конечно, они позволят тебе пройти.Заговори тогда и спроси и лес, и песок:Что вы слышите? Что говорит земля?Землю забрали: это не твой дом.
«Лекция о путешествии для изгнанников», Карл Шапиро[309]
Глава 19
Ночные бдения
1. Публичная библиотека Дерри — 1:15
После того как Бен Хэнском закончил историю серебряных кругляшей, они хотели поговорить, но Майк сказал, что всем пора спать.
— На сегодня с вас хватит. — Да, по Майку чувствовалось, что ему хватило: лицо усталое, осунувшееся, и Беверли подумала, что выглядит он больным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
