– Никаких! – Откровенность – мать глупости, но в данном случае даже эта сомнительная мать лучше, чем несбыточные обещания.
– Ты меня не радуешь. Потеряла хватку? Загордилась?
Включаю улыбку. Босс слегка на взводе, пусть выпустит пар.
– Нам не выиграть процесс в одиночку, – расшифровываю свой категоричный ответ.
В темных живых глазах напротив читается неподдельный интерес. Я сделала шахматный ход, передвинула пешку на доске. Теперь его очередь отвечать, выстраивая стройную линию обороны, которая в конце игры закончится хитроумно подстроенной ловушкой. И он послушно проглатывает предложенную наживку.
– Что значит «в одиночку»? Что ты предлагаешь?
– Необходимо шире трактовать иск. Не нам одним наклеили ярлык деструктивной секты. Последователи Муна, кришнаиты, братство Виссариона… Чем больше нас будет, тем больше шансов на победу!
– Почему? – спрашивает он недоуменно.
Не понимает – это хорошо. Однако не буду с готовностью вкладывать ему в рот наживку. Пусть хотя бы потянется за ней губами…
– Это мое предложение. – Молчу.
– Не лучшее твое предложение, – раздраженно ворчит он.
Входит вызванный для экстренного совещания заместитель Шаньгин, серый кардинал нашей Организации. Отключает сотовый телефон, чтобы звонки не мешали разговору, от которого, без преувеличения, зависит наша судьба. Если в случае неблагоприятного исхода процесса стремительный рост ячеек Церкви по стране затормозится, неприятности нас ждут грандиозные! Блэкуотер не прощает ошибок… Правда, мне лично, скорее всего, ничего не будет. Я – лицо не ответственное, номер «дцатый» в Московской империи, шестеренка в огромной, слаженно движущейся машине, я – хорошо смазанный, бешено вращающийся шарикоподшипник в ее колесной оси. От меня зависит многое, но не все, – так кажется им. Но так не кажется мне!
– Она предлагает объединиться, – объясняет Шаньгину босс.
Тот морщится, брезгливо поджимая губы. Любое мое предложение он встречает в штыки. Не потому, что предложение неудачное, – потому, что между нами давным-давно возникла стойкая неприязнь. Еще с тех времен, когда он пытался за мной ухаживать, а я «мягко» ответила ему, что секс только портит рабочие отношения между людьми. Отказа он мне не простил.
– Наша милейшая Мариночка забыла прекрасную русскую поговорку «скажи мне, кто твой друг, я скажу, кто ты». Подобная компания запачкает нас больше, чем самая отборная грязь. Братство Виссариона, кришнаиты, муниты… Да у любого судьи волосы встанут дыбом от одних этих одиозных названий, а алчные журналисты начнут грызть нас, как изголодавшиеся шакалы.
Вы совершенно правы, Игорь Петрович! – Я с открытым забралом принимаю удар. – А теперь представьте… Судебный процесс, адвокаты, пресса… Ужасные подробности всплывают в ходе допроса свидетелей: кришнаиты подвергают своих адептов пыткам, голоду, унизительной работе, в «Богородичном Центре» людей заставляют отказываться от семьи, в «Белом Братстве» насилуют несовершеннолетних… И на этом фоне оголтелых фанатиков – наша философия духовного совершенства, наши курсы, наши сотрудники – улыбчивые, рассудочные, в строгих костюмах, с четкими формулировками на устах… Судья думает увидеть узколобых изуверов, которые в молитве исступленно стучат лысиной по паркету, а видит лишь приятных людей, желающих помочь обществу. Он будет приятно удивлен. И даже если процесс не будет выигран, наша Организация изрядно обелится.
– Предлагаешь сыграть на контрасте? – До босса наконец доходит. – Недурная идейка. А, Игорь?..
Шаньгин морщится. Его обледенелая физиономия выглядит кисло. Идея действительно удачная, что и говорить, но ему неприятно, что она исходит от меня, а не от кого-нибудь другого. Однако он вынужден согласиться. Мокрые узкие губы неохотно выдавливают:
– Можно попробовать.
У Горелика будто гора свалилась с плеч. Он произносит внезапно отвердевшим, четко поставленным голосом:
– Расширенное совещание по этому вопросу завтра в десять… Марина, подготовь свои предложения в виде доклада. Мы пригласим ребят из службы безопасности и особого отдела, но общее руководство будет возложено па тебя. Твоя идея – тебе и карты в руки…
Выхожу из кабинета. Шаньгин зло косится мне вслед. Его взгляд словно выжигает пятно у меня между лопатками, и даже после того, как дверь с пистолетным треском захлопывается, посередине спины долго держится горячая точка.
Итак, после трансатлантического перелета отоспаться не получится. А жаль… Сейчас мне, как никогда, необходима светлая голова и ясный ум. Слишком многое поставлено на карту.
Предварительно сделала несколько звонков из кабинета. В трубке – легкое шуршание, все разговоры из офиса, само собой, фиксируются на пленку и хранятся в течение года в службе безопасности. Это необходимо на случай непредвиденных обстоятельств. Каких? Например, внедрения в наши ряды ретивых журналистов, налоговых инспекторов и вообще любых «подавляющих личностей», ПЛ, которых не смогли выявить на этапе предварительного прослушивания. А ведь бывает и такое, что безупречный сотрудник, много лет безукоризненно проработавший в Организации, вдруг сбивается с пути истинного и начинает давать информацию на сторону. Таких перебежчиков необходимо раскрывать сразу. И мы выявляем заразу по мере ее зарождения!
– Домой? – с надеждой спрашивает Володя, когда я спускаюсь с крыльца с кипой бумаг под мышкой.
– Нет, на Рублево-Успенское шоссе к Сергачеву.
Володя мгновенно скисает. Он, видно, надеялся, что сегодня вернется с работы пораньше, вот только отвезет меня домой, – рассчитывал, что после перелета мне захочется отоспаться. Поездка за город, в район правительственных дач совершенно не радует его. Полтора часа по забитому пробками узкому шоссе, которое к тому же постоянно перекрывается для проезда правительственных машин, позднее возвращение в город… Домой ему светит добраться только за полночь, как и мне. А ведь его ждут жена и ребенок…
Разница только в том, что когда он вернется домой, ворча и проклиная все на свете, то завалится спать, а я в это время засяду за подготовку к утреннему совещанию.
На даче депутата Государственной Думы Ивана Сергачева я была лишь однажды, еще на заре становления Организации, в девяносто пятом году. Тогда Сергачев самолично пригласил нас для знакомства. На встрече он пожимал руки, суетился, долго и красиво говорил об экуменическом движении церквей. Незадолго до того за политическую деятельность, несовместимую с высоким званием пастыря, его лишили сана православного священника. Тогда же обидчивый Иван Егорович наградил себя титулом борца за свободу совести и возгордился. Назло бывшим коллегам он появлялся на заседаниях Думы в черной рясе с огромным крестом на груди, толкал с трибуны страстные речи, злобно пророчил грядущее сращение Церкви и государства, клеймил клерикальные круги, потакал представителям неофициальных конфессий – и тем снискал себе титул борца с системой. Теперь этот титул надо было отрабатывать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
