Особенности физической и психической конституции королевы Кристины, конечно, не могли не дать повода её биографам и историкам для многочисленных спекуляций. Мы ограничимся на сей счёт выводом, сделанным С. Стольпе: Кристина была, употребляя современный медицинский термин, псевдогермафродитом, то есть ложным гермафродитом или мужеподобной женщиной.
При крещении новорождённая получила имена умершего до этого ребёнка — Кристина Августа.
Будучи уже взрослой, королева писала, что придворный священник, осуществлявший обряд крещения, смоченными в святой воде пальцами начертал на её лбу крест. Тем самым она как бы подчёркивала, что её переход в католическую веру был «запрограммирован» с самого первого дня жизни. Эпизод, на наш взгляд, малодостоверен и был сконструирован Кристиной в расчёте на римскую публику. Элемент католического обряда в лютеранском королевском доме, совершённого на глазах у многих людей, был просто невозможен — если, конечно, этому священнику на следующий день не отрубили голову.
Проявлениями родительской любви и внимания Кристина была явно обделена. Мать, бранденбургская принцесса, красавица, добрая и чувствительная, но взбалмошная и истеричная женщина, постоянно скучала по мужу, находившемуся на войне. В своей экзальтированной любви рвалась к нему и презирала шведов и Швецию, тем самым возбуждая к своей особе со стороны придворных неприязнь и раздражение. Настоящего воспитания ребёнку она дать не могла. К тому же вряд ли она любила Кристину, находя её слишком уродливой. Дочь платила матери той же монетой. Она вспоминала потом, как безразлично реагировала мать на то, что нянька несколько раз роняла её наземь, из-за чего у неё было сломано предплечье и одно плечо осталось на всю жизнь ниже другого.
Несомненно, маленькая принцесса рано познала чувство горечи, рано ощутила своё одиночество и ненужность в этом мире, что привело к раннему развитию комплекса вины и неполноценности, который она потом с успехом компенсировала скрытным нравом, упрямым характером, вызывающим непослушанием и полученными знаниями.
Король Густав II Адольф, всегда и для всех сохранявший по отношению к Марии Элеоноре декорум верного и заботливого супруга, но в душе считавший её душевнобольной женщиной, незадолго до своей гибели имел конфиденциальную беседу с канцлером Акселем Оксеншерной о своей семейной беде. Канцлер вспоминал, как король в течение часа буквально «обрабатывал» его, чтобы вырвать у него клятвенное обещание в случае своей смерти назначить опекуна над «жалкой женщиной» (супругой) и позаботиться о малолетней принцессе. Канцлер якобы клясться отказался, но обещание дал. О том, как Оксеншерна сдержал свое слово, мы увидим ниже. Во всяком случае, указаний на то, чтобы исключить Марию Элеонору из списка опекунов дочери, в завещании не было[8].
Итак, отец Кристины перманентно отсутствовал, находясь в походах то в Ливонии, то в Польше, то в Пруссии, то в Германии, а в 1632 году, когда Кристине было всего шесть лет, погиб в сражении под Лютценом. В короткие промежутки времени между баталиями он уделял дочери некоторое внимание. Видеть отца ей пришлось всего несколько раз в жизни. Трёхлетней девочке запомнился эпизод с проводами отца в германский поход летом 1630 года. Отец выступал перед риксдагом и говорил о том, что Бог до сих пор был милостив к нему и хранил его во всех сражениях, но он может из этого похода не вернуться. Принцесса стояла рядом с ним и готовилась сказать отцу на прощание несколько заготовленных дома фраз. Но Густав II Адольф всё время был занят и внимания на неё не обращал. Тогда она подошла к нему и дёрнула за сюртук. «Когда он увидел меня, — вспоминала потом королева Кристина, — то взял на руки, и слёзы потекли по его щекам — так рассказывали мне те, кто находился рядом». Густав II Адольф поднял дочь высоко над головой, показал её депутатам и военным и провозгласил её своей наследницей.
Принцесса три дня плакала неутешными слезами. Больше отца она не увидит.
Сохранилось её письмо шведскому королю в Германию то ли от 1631-го, то ли от 1632 года, написанное неуверенной детской рукой явно под диктовку учителя, матери или тёти Катарины. Письмо построено по всем правилам эпистолярного жанра того времени и было предназначено для того, чтобы показать отцу, каких успехов добилась его малолетняя дочь:
«Всемилостивейший, дорогой господин Отец,
Имея счастие быть Вашего Королевского Величества дочерью, посылаю В. К. В. мой скромный портрет. Прошу В. К. В. не забывать меня и осчастливить своим скорым приездом или послать мне что-нибудь красивое. Обещаю быть скромной, прилежно учиться и молиться. Слава Богу, я здорова. Пусть Господь Бог даст нам добрую весть от Вашего Величества. Остаюсь навечно Вашего Королевского Величества послушная Дочь Кристина, П. Ш.[9]».
Одетую мальчиком дочь король Густав Адольф несколько раз брал с собой на инспекционные смотры воинских частей и удивлялся, что она нисколько не боялась пушечных залпов. Однажды он ей пообещал:
— Так, так… Надо подумать, не взять ли мне тебя как-нибудь в другое место, где тебе понравится?
Историки пишут, что король хотел взять Кристину в один из своих походов. Как бы то ни было, но в детстве и отрочестве принцесса часто мечтала стать во главе армии и вести её на войну с басурманами, например с турками.
После смерти супруга Мария Элеонора буквально находилась на грани умопомешательства и заниматься малолетней дочерью была просто не в состоянии. Достаточно лишь упомянуть, что она, поставив в июле 1633 года гроб с телом супруга в замке Нючёпинга в своей спальне, до июля 1634 года не хотела отдавать его для захоронения. Поскольку в её желании ей было отказано, вдовствующая королева «утешилась» тем, что приказала поместить его сердце в сосуд и повесить над своей кроватью. Всё это время она запиралась в спальне, непрерывно рыдала и заставляла дочь делить с ней её печаль и страдания. И вот только тут Мария Элеонора неожиданно воспылала любовью к дочери и стала бурно проявлять своё чувство. Это страшно пугало девочку, она тоже начинала плакать и просить мать выпустить её из комнаты. Кристина вспоминала: «По смерти отца моя мать выразила свою любовь и скорбь таким несоразмерным образом, что её нужно было скорее простить, чем оправдать. На меня, которую она до сих пор не могла терпеть, ибо я была безобразна и родилась девочкой, она вдруг обрушила целый шквал нежности — нежности одновременно эгоистичной и неразумной».
Завещание Густава II Адольфа в интерпретации А. Оксеншерны, отстранившее Марию Элеонору от участия в управлении страной и воспитании дочери и ставшее ей известным сразу по прибытии гроба с телом мужа из Германии, также мало способствовало улучшению её общего состояния. Всю свою неприязнь и обиду она закономерно обратила на канцлера Оксеншерну. Но женская истерия бессильна против холодного непоколебимого разума мужчины. В 1636 году на вдовствующую королеву соберут «компромат» и дочь, «по государственным соображениям», у неё отнимут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
