– Чё, готовишься?
Он опять не ответил, возился что-то все, шарил по заполярке, подсумок проверил, автомат. Нервничает.
Кое-где стали виднеться лежащие за кустами и пнями наши ребята по двое, по трое. Все, наверное, шепотом о чем-то базарили, хотели курить, ждали рассвета…
Арбуз толкнул меня, я повернулся. Он протягивал мне кусок чего-то коричневого.
– Что это?
– Шоколадка.
Я взял, засунул в рот. Арбуз смотрел на меня добрыми, грустными глазами.
Я сказал ему:
– Спасибо.
Он улыбнулся и повернул лицо к небу.
Шоколадка была приятно-горьковатая, вкусная. Когда она растаяла, я взбалтывал массу языком, наслаждался. Осторожно измельчал гнилыми зубами орешки. Глотать не хотелось.
Далеко за нашей спиной, казалось – где-то из-под низу, затрещали вертолеты. Они приближались, треск усиливался. Это значит – сейчас в атаку. В кустах и за кочками зашевелились, забряцали автоматные ремни. Послышался глухой, подрагивающий голос нашего старлея:
– Готовься, ребятки. Готовься.
Арбузик подтянул к себе АК, вытащил из ножен штык-нож, пристегнул к дулу. Снял с предохранителя, передернул затвор.
Я бормотал, боясь молчать:
– Скорее бы… скорее бы взяли этот чертов вокзал… хренов, а то ведь провозимся до вечера… с пустыми кишками. Блин, когда ж это кончится… всё? Патронов три магазина. Бли-ин…
А небо уже клокотало. Вот вертолеты за нами, вот над нами, а вот впереди. Один завис над нашей сопкой. И заработали пулеметы. Все ожило. Сразу стало не страшно, интересно даже – как всё пройдет. Старлей поднялся за нашими спинами и крикнул:
– Вперед!
Арбуз рванулся.
– До встречи! – сказал я.
– Давай, – ответил он небрежно, словно торопился по очень важному делу.
Он пробежал несколько шагов и упал, перекатился влево. Сразу вскочил я. Упал немного впереди Арбуза, откатился. Услышал его бег. Он был уже рядом со мной, но вдруг дернулся, будто наткнулся на стену, и начал падать. С сопки очень короткими очередями бил пулемет. Я услышал писклявый выдох Арбузика, с колющим свистом ушла куда-то в лес пуля.
Тут же с вертолета снова ударило по сопке. И сзади, из сосен, где стояли БМП. Я глянул на лежащего в двух шагах Арбузика, вскочил, чтобы бежать вперед.
Но я не побежал, а упал через шаг.
Говорят, взяли не только вокзал, но и весь город без особых потерь. Хорошо сработали вертолетчики, подавляя огневые точки и разгоняя противника. Всего один вертолет погиб: взорвался в воздухе. Еще два были подбиты, но сумели сесть. Экипажи отстреливались до подхода пехоты.
В самом городе почти никакого сопротивления наши не встретили. К полудню он был занят. Тут же начались помывка и стирка.
Но к вечеру поступили сообщения, что с юга к городу приближается вражеская колонна, а с северо-востока движется корпус морской пехоты какого-то контр-адмирала, усиленный вертолетами и бронетехникой. Началась подготовка к круговой обороне.
Мы с Арбузом лежали рядом. Он лежал лицом в траву, а мне повезло – я лицом вверх. Правда, мне на лицо садились мухи, ползали муравьи, и я не мог их согнать.
Под утро начался штурм. Слышались взрывы, вой ракет, грохот разваливающихся зданий. Яркое и широкое зарево теперь по ночам обозначало, что здесь находится большой город. Шум раздавался на многие километры.
Мы лежали уже несколько дней. Как-то раз нас смочил дождик, а в основном погода стояла солнечная.
Как-то пришли несколько солдат в серых бушлатах и в противогазах. Они собирали автоматы, патроны, гранаты. Взяли у нас и кожаные ремни, уже истертые, но все равно ценные.
Осторожно пошарились в наших карманах. У меня вытащили шариковую ручку, давно пустой портсигар с картой родной области на крышке, а также фотографию Лены из блокнота. Сам блокнот выкинули.
Солдат, нашедший фотографию, долго рассматривал Ленку огромными противогазовыми глазами, а когда к нему подошел приятель, показал ему.
– Новую дрочилку нашел? – посмеиваясь, спросил приятель.
– Да, как-нибудь в удобной обстановочке…
– Давай-давай. Я потом успею с ней, когда тебя грохнут.
Они ушли, а я вспомнил фотографию. Ленка на ней снята в скверике возле кинотеатра «Пионер». Наше любимое место… Ленка в коротенькой узкой юбке и белом свитере. Свитер широкий, но шея и плечи открытые. Она сделала губки розочкой и прикрыла немного глаза, томно так. На обороте фотки крупными, с красивыми завитушками буквами написала: «Это твоя Ленка. Навсегда».
А у Арбузика его семейную фотографию не забрали, а взяли крутой кожаный бумажник, который он хранил как зеницу ока все эти годы. Для него он был вроде талисмана. Единственная вещь из дома, из той жизни.
1993 г.
Сегодня повезло
3 июля. Станция Тайга Кемеровской железной дороги. Стоянка поезда Москва–Абакан двадцать минут. Многие пассажиры вышли из душных вагонов. Одни покупают кое-какую провизию на последние несколько часов пути, другие перекуривают на перроне или просто дышат свежим воздухом.
Десяток солдатиков, следующих к новому месту службы, полезли обратно по команде лейтенанта – значит, вот-вот тронемся. Поедем дальше. Позади полстраны, двое с половиной суток пути, а до дому еще вечер и ночь. Что ж, не так долго. Год почти ждал этого момента – возвращения домой на каникулы, – теперь наконец он приближается.
Я запрыгнул на свою верхнюю полку, устроился, раскрыл книгу. С книгой как-то время незаметнее идет, хотя любая сейчас покажется скучной – тянет мечтать, представлять, как встречусь с родителями, друзьями, погуляю по родному городку. Спасает сон. Вот тронемся, вагон будет покачиваться, колеса застучат монотонно. Чтение плавно перетечет в дремоту, а может, и усну крепко и надолго. Хорошо бы.
– Что-то уж семь минут стоим лишних, – проворчала снизу соседка-старушка. – Или у меня что с часами… Да нет, всё правильно шли.
Появился лейтенант, то ли в шутку, то ли серьезно объявил солдатикам:
– Н-ну, орлы, придется хватать вещмешки и до гарнизона марш-броском выдвигаться!
Больше солдат заволновались от таких слов ближайшие гражданские пассажиры:
– А что случилось? Почему стоим-то? Что там говорят, скоро?
Лейтенант неуверенно ответил:
– Говорят, опять шахтеры на рельсах.
Спокойное чтение под перестук колес, которое плавно сменится дремой, отменяется. Я отложил книгу, спустился с полки. Вслед за многими недовольными побрел по узкому коридорчику к выходу.
На перроне, кажется, почти все обитатели временного дорожного жилища. Кое-кто побежал на станцию выяснять, как можно добраться домой другим транспортом. Некоторые из них возвращались обрадованные, вытаскивали багаж:
– На автобус! Тут до Мариинска-то моего рукой подать.
На настойчивые многоголосые расспросы проводник скупо, но твердо отвечал:
– В Анжерске митинг, путь перекрыт. Ничего пока не известно.
В вагонах включили радио. «Маяк». Из первой же сводки новостей узнали более или менее подробно: в районе станции Юрга Транссибирская магистраль перекрыта полностью, а в Анжеро-Судженске идет митинг, на котором решается – перекрывать дорогу или нет.
– Еще хорошо, что Юргу проскочили, – сказал пожилой, мощного сложения мужчина с бокового места, открывая пиво.
Старушка вздохнула:
– Старик-то мой изведется. Из деревни нарочно приедет к поезду, а его нет и нет. О-ох-х, повидала внучат…
– Что ж делать? – Мужчина глотком осушил треть бутылки. – Подождем-с.
Потомившись еще немного у динамика, я снова вышел на перрон. Закурил. Со стороны станции шагал к составу солидный человек в форме железнодорожника с очень внушительными погонами. Рядом с ним плотной стайкой – проводники.
Солидный на ходу отдавал распоряжения:
– С каждого вагона список детей и инвалидов… Обеспечить людей питьевой водой… Сообщить о местонахождении туалета на станции…
И мне, когда услышал эти несколько обрывочных фраз, ясно представилось, сколько проблем возникнет и у пассажиров, и у администрации, если наш поезд простоит здесь хотя бы три-четыре часа. Сколько чисто бытовых неудобств, не говоря уже о нарушении системы движения!
Я бросил окурок, вернулся в вагон, к своей полке. Здесь чувствуешь себя не таким неприкаянным, немного как бы под какой-то защитой. Можно лечь, взять книгу…
– Как там? Что говорят? – спросила старушка.
– Кажется, будем стоять, – не стал я ее обнадеживать.
Принялся было читать, но возник разговор между соседями. Невольно прислушался, книгу закрыл.
Развозмущалась женщина, севшая в Омске:
– Да согнать их просто-напросто! Какое они право имеют брать и задерживать поезда?! Люди торопятся, у меня лично похороны! Мне каждый час важен!
– Вот-вот, – поддерживала ее старушка, – вот, правильно…
