Набралось нас несколько человек, жаждущих познать на базе немецкого языка один из скандинавских диалектов. Прозанимались мы с Александром Сергеевичем не долго – кажется, и у него не хватило на нас терпения, и энтузиастов через пару недель поубавилось. Но для меня и того было достаточно, чтобы пуститься в самостоятельное увлекательное путешествие в непознанный мир Швеции.
Когда мне после окончания иняза предложили работу в разведке КГБ, мои знания шведского языка были достаточно высоко оценены тестирующим преподавателем, и в спецшколе КГБ № 101 я успешно продолжил изучение шведского языка с несравненной Надеждой Афанасьевной Лукашиной. Мы так с ней напряжённо и успешно занимались, что за один год нам удалось пройти весь курс и сдать экзамен за полные восемь семестров.
В конечном итоге я стал скандинавистом.
В течение тридцати с лишним лет я плыл по Варяжскому морю, не сворачивая никуда в сторону: четыре с половиной года проработал в Дании, столько же в Швеции, пятнадцать месяцев на Шпицбергене, съездил в краткосрочные командировки в Исландию и Норвегию, побывал в Финляндии. Мне повезло. Каждая из упомянутых командировок связана у меня только с приятными воспоминаниями, хотя не могу похвастаться, что всё было гладко и беспроблемно. Я набивал на лбу шишки, портил отношения с начальством, подрывал свои шансы на быструю карьеру, но всё в конечном итоге как-то обходилось, устаканивалось, устраивалось. Сейчас я довольно отчётливо вижу свои промахи и просчёты, но сознаю, что в те времена у меня не было шансов на то, чтобы их как-то избежать. Они были запрограммированы самим образом нашей жизни – непоседливым, (сум)бурным, безудержным началом, сидевшим в каждом из нас.
Наилучший возраст для определения своих способностей и призвания – шестьдесят лет. В этом возрасте уже точно знаешь, кем бы ты стал, если бы можно было начать всё сначала.
Не так жили и живут скандинавы. Они в хорошем смысле живут не только сегодняшним днём, как мы русские. Они живут мудро, размеренно, не спеша, в своё удовольствие и не наступая на ноги другим. Кто понял жизнь, спешить не будет. И за это я всех их – и датчан, и шведов, и норвежцев – где-то люблю, уважаю, по-хорошему им завидую. О своих впечатлениях от Скандинавских стран я и хотел бы поделиться с читателем. Пусть только меня простят уважаемые аборигены этих стран за то, что впечатления эти были добыты не в ходе праздной, туристической поездки, а в результате специальных разведывательных миссий. В известной мере они, эти впечатления, – побочный продукт моей основной профессиональной деятельности, которая в первую очередь предполагала широкое и по возможности глубокое знакомство с особенностями Дании или той же Швеции.
Итак, судьба сделала мне шикарный подарок, дав возможность на тридцать с лишним лет с головой окунуться в захватывающую работу в одном из важных и ответственных подразделений, рядом с порядочными и самоотверженными людьми, ставившими интересы страны выше собственных.
Кадровик сказал, что в соответствии с установленным порядком с будущим сотрудником должен познакомиться руководитель подразделения, в котором ему придётся работать. Мне выписали пропуск, и в первый раз я вошёл в 5-й подъезд здания КГБ и на лифте поднялся на шестой этаж. В приёмной кабинета начальника сидела секретарша и доложила о моём приходе. Начальник был занят, но скоро освободился. От него вышел какой-то сотрудник с папкой в руках, а потом пригласили войти меня.
Окна просторного кабинета выходили на площадь Дзержинского, и, когда я вошёл, начальник, заложа руки за спину, стоял у окна и смотрел вниз на увертюру из снующих по кругу машин и молчал. Молчал и я, остановившись у дверей. Наконец молчание кончилось, начальник управления Михаил Степанович Цымбал повернулся ко мне лицом и пригласил сесть за приставной столик, а сам устроился в кресле напротив. Это был невысокий дородный мужчина лет пятидесяти пяти, с непроницаемым лицом и вальяжными манерами. Он начал меня спрашивать, я что-то отвечал, потом он говорил о сложности и ответственности предстоящей работы, а я внимательно слушал. Если бы меня сразу после беседы спросили, о чём шла речь, я бы затруднился с ответом. Я даже не понял, в каком же подразделении мне придётся работать и чем заниматься. Спрашивать об этом было не принято.
Репрессиям со стороны партии и правительства не подвергался, в белых армиях не служил.
Примерно такое же впечатление я вынес и с мандатной комиссии, последовавшей вскоре после беседы с Цымбалом М. С. Мандатная комиссия – это собрание опытных и мудрых сотрудников разведки, созываемая на период вербовочной кампании. Я уже думал, что нескончаемым собеседованиям пришёл конец, когда Юдинцев мне напомнил, что перед тем, как окончательно рассчитаться с институтом и пробежаться с обходным листом по коридорам, нужно было получить рекомендацию комитета ВЛКСМ. Это, конечно, уже была формальность, и по поводу того, что здесь могут встретиться подводные камни, я ничуть не переживал.
На заседание институтского комитета комсомола меня привёл Генка Анчифоров, секретарь нашей курсовой организации. Он оставил меня сидеть в предбаннике, а сам зашёл узнать, когда будет слушаться наш вопрос. Ждать пришлось недолго, Генкина голова высунулась в проём двери и кивком пригласила войти. Народу сидело человек пятнадцать. Анчифорову дали слово, и он начал зачитывать мою характеристику. Перечислив все положительные качества комсомольца Григорьева, он приблизился к основному месту, и я слегка насторожился. И недаром. «Комсомолец такой-то, – громко чеканя слова, читал Генка, – рекомендуется для работы в органах госбезопасности». Я чуть не упал со стула. Нам столько говорили о конспирации, нас так строго предупреждали о том, чтобы о предстоящей работе никто, кроме жены, не знал, что я был готов накинуться на нашего комсомольского вожака, заткнуть ему рот и… Все дружно, как ни в чём не бывало, будто такие рекомендации утверждали чуть ли не каждый день, подняли руки, и нас с Генкой выпустили наружу. Не обменявшись ни словом, мы разошлись с ним в разные стороны и больше никогда не встречались. Не хочу никого из членов комитета винить в разглашении служебной тайны, но позже убедился, что для многих, очень многих наш уход в Службу был тайной мадридского двора. Там, где тайну делят больше двух, тайна перестаёт быть таковой.
Это был первый прокол в хрупкой оболочке конспирации, так старательно раздуваемой вокруг кандидатов в разведчики. Хотя я ещё ни на шаг не приблизился к званию разведчика, но прокол этот воспринял довольно болезненно. Потом таких проколов будет больше, и воздушный шар конспирации сильно похудеет от них, но я уже привыкну и буду относиться к ним философски.
Примерно так – с некоторыми шероховатостями или без них – проходило оформление многих моих коллег на работу в разведку. Если Россия, по Гоголю, вышла из «Шинели», то советская разведка – из выпускников вузов. Как уже можно догадаться, заместитель декана по кадрам Юдинцев не просто так сидел в своём скромном кабинетике, а наблюдал за каждым из нас, изучал наши моральные и деловые качества, прикидывал, который из нас годится на роль будущего сотрудника ПГУ – Первого главного управления КГБ, в ведении которого находились вопросы внешней разведки Советского Союза.
Значительная прослойка разведывательных кадров поступала из других подразделений КГБ, в том числе и из территориальных. Реже приходили молодые дипломаты из МИДа СССР. Ещё реже организовывался так называемый партийный набор из молодых партийных функционеров. На Старой площади считали, что ПГУ время от времени нужно укреплять кадрами, и направляли на площадь Дзержинского свой передовой отряд. Некоторые из этих ребят становились хорошими оперативниками и пользовались уважением коллег. Иные так и не смогли избавиться от своих партийных замашек и продолжали свою карьеру уже в рамках чекистско-партийной деятельности. Отношение оперативной массы к ним было скептическим. В результате укрепления рядов службы как такового, на мой взгляд, не происходило: кандидаты из партийных органов были не лучше и не хуже других, но поскольку КГБ считал себя тогда отрядом партии, то отказываться от таких подарков было не принято.
Какие требования предъявляются к кандидатам для работы в разведке? В первую очередь молодой человек проверяется на лояльность к своей родине. Важное значение имеет физическое и психическое состояние его здоровья, чистая, не запятнанная криминальным прошлым биография, высокие моральные принципы и адекватная мотивация. Знаменитый разведчик Ким Филби называет пять качеств, необходимых для разведчика: дисциплина, терпение, внимание к деталям, выдержка и вера.
Список личных и деловых качеств, которые необходимы сотрудникам разведывательных служб, можно продолжить. Естественно, не каждый из сотрудников обладает полным их набором, да этого и не нужно. Вот взять, к примеру, такое качество, как склонность к авантюризму. В зависимости от ситуации эта человеческая особенность может принести крупный успех, и, наоборот, такое положительное качество, как природная осторожность, может сыграть с разведчиком злую шутку. Разведывательная работа не терпит шаблона и готовых рецептов. Есть какие-то определённые каноны, которые, однако, нужно применять творчески и не следует утрировать и доводить до абсурда. Базисный принцип любой работы – конспиративность – при желании тоже можно превратить в тормоз. Если последовательно его придерживаться, расширять и углублять до бесконечности, то окажется, что он, как зловредный вирус, постепенно «съест» саму разведку.
