Вместо ответа Янчи кивнул и двинулся по тропинке в обратном направлении. Он и впрямь почувствовал, что ему нестерпимо хочется пить, и уже не видел перед глазами ничего, кроме большущего стакана с красноватым пенящимся напитком.
Рядом с ним шуршало по траве переднее колесо велосипеда.
— Почему вы не сядете на велосипед, дядя Имре? Он у вас что, сломался?
— Сломался, черт бы его побрал. Видать, на диашской дороге наскочил на какой-нибудь гвоздь или колючку, вот задняя шина и спустила. А у меня при себе ни резины, ни клея… Так что, Буйдошо, сказал я себе, теперь у тебя будет время сосчитать, сколько шагов отсюда до дома. Вот какое невезение, маленький Чанаки.
Они прошли еще немного, и Буйдошо снова заговорил:
— Хорошо еще, что авария у меня на обратном пути приключилась… Ты, верно, слышал о бондаре Андорко, а? Он и твоему отцу несколько лет назад делал бочку. Правда, сейчас старик Андорко работает маловато, зато его сыновья Балинт и Болдижар… Эти ловко навострились, все ремесло у отца переняли. Их бочки не дадут течи, будьте уверены. Погоди, Янчи, я цигарку сверну.
Они остановились посреди клеверного поля. Раскаленное дыхание слабого ветерка изредка овевало их.
— Твои родители в поле жнут, что ли? Да, нынче им попотеть придется.
Мужчина закурил. Они двинулись дальше.
— Правда, и с мотыгой в руках можно дойти до седьмого пота, вчера я на своей шкуре в этом убедился. Знаешь, паренек, у меня-то ведь виноградник, пахотной земли маловато. По моей прикидке, этот год урожай будет на славу. И хотя до сбора винограда еще далеко, но ежели даст господь, то бочек мне точно не хватит. Еще в том году пришлось одалживать бочку на три гектолитра… Опять, что ли, попрошайничать? Вот я и решил заказать бочку на десять гектолитров, чай не нищий — по людям побираться. Не покарай господь меня за гордыню.
Тропинка, по которой Янчи еще недавно двигался в противоположном направлении, в сторону Денещдиаша, укорачивалась прямо на глазах; путники приближались к родному селу.
— До чего же клевер хорош, — заметил Имре Буйдошо, шагая следом за Янчи, — что ни говори, а хозяйствовать в Академии умеют. Это уже второй урожай будет. Скорей всего, они его на семена пустят. До середины августа клевер созреет. А на семена клевера цена сейчас высокая. Очень он в цене.
За разговором они и не заметили, как очутились у себя в Алшочери. Пересекли мощенную белым камнем дорогу, и вот перед ними возник тенистый дворик корчмы «Закадычный друг». Однако дверь в заведение была на запоре.
— Янош, должно, в подвале, — предположил Имре Буйдошо, — пойду-ка загляну к нему.
И Янчи остался один под густой кроной большой липы. Он хорошо знал это дерево: в пору цветения они с матерью собирали здесь липовый цвет для чая в обмен на свою наливную черешню. Тетушке Буйтор очень нравилась черешня Чанаки, она считала, что у них самая отменная черешня во всей округе.
— Гости пожаловали, Янош! — услышал мальчик голос Имре Буйдошо. — Ну-ка тащи бутылку пивка покрепче да обслужи нас!
Голос, отраженный стенами погреба, прозвучал гулко. Янчи однажды заглядывал вглубь: ух, ну и глубокий же погреб!
Имре Буйдошо вернулся быстро и не один. Рядом шел русоволосый мужчина с длинными висячими усами — это и был дядюшка Янош Буйтор, радушный хозяин и всеобщий любимец. Он соорудил возле своей корчмы площадку для игры в кегли, чтобы молодежь из деревни не ездила сорить деньгами в Кестхей.
Корчмарь нес в руках две бутылки пива для Имре Буйдошо. Янчи поприветствовал хозяина как положено.
— Во веки веков, аминь, малыш. Ну что, никто пока не залез в мою корчму?
Он вытащил из кармана огромный ключ, дверь со скрипом распахнулась настежь. Все трое вошли внутрь.
Корчмарь поставил бутылки на столик в углу. Имре Буйдошо сразу же плюхнулся на стул — поближе к выпивке.
— И дал бы нам еще большой стакан газировки, да с малиновым сиропом, сказал он.
— Сей момент.
Янчи с жадностью смотрел, как готовится напиток. Наконец корчмарь подал высокий стакан с пенящейся жидкостью, но поставил его не перед Янчи, а пододвинул Имре Буйдошо.
Тот удивленно отпрянул от стола.
— Это не для меня, Янош.
— Разве не ты газировку заказывал?
— Я, но не для себя, а для этого мальчугана.
— Тогда выражайся яснее. Стало быть, пиво я подал не для маленького Чанаки?
Имре Буйдошо расхохотался.
— Эх, язви тя в душу! Ты, видать, никогда не изменишься.
На лице корчмаря не было и тени улыбки.
— С чего бы это я должен меняться? Мне и так хорошо живется.
С этими словами он направился к двери.
— Пей себе на здоровье, а я в огород пошел. Я там гусениц рассаживаю по капусте. Они ее больше любят, чем я.
Имре Буйдошо знай себе качал головой и трясся от смеха, но при этом не забывал пополнять бокал черным пивом.
— Ну, твое здоровье, возничий.
Они чокнулись. Янчи пересохшим от жажды ртом жадно глотал газированную воду. Буйдошо потягивал пиво.
— Расскажи-ка мне, дружок, как ты собираешься наняться в возчики?
— Нашел бы какого-нибудь богатея, кому возчик требуется.
— В разгар-то лета? Янчи! Да об эту пору каждый хозяин успевает возчиком обзавестись. А у кого нет возчика, того и тебе надо стороной обходить.
— А вдруг у кого-нибудь недавно умер возчик?
Имре Буйдошо задумался.
— Возчик никогда в страду не умирает. Разве только его ножом пырнут из-за какой-нибудь бабенки.
Они сидели, усталые, в прохладном помещении. Лучи солнца сюда не проникали: оба окна были закрыты густой кроной огромной раскидистой липы. Не верилось, что под сводами этого зала происходили ужасные драки, о которых потом неделями судачили в округе. Казалось, не сыскать более мирного местечка на всем белом свете. Как приятно посиживать здесь на пару с дядей Буйдошо, смотреть в его улыбающееся лицо с ясными карими, чуть прищуренными глазами. Вот бы здорово было, если бы вдруг выяснилось, что они родственники, подумалось Янчи.
Дядя Имре залез в карман своего жилета, вытащил оттуда часы, щелкнул крышкой.
— Ну-ка, Янчи, скажи мне, который час!
Мальчик бросил взгляд на циферблат и тут же ответил:
— Сейчас будет одиннадцать.
— Сейчас — это не ответ. Один человек сказал так, а его и до сих пор ждут. Через сколько минут, сынок? Мне желательно знать в точности.
Янчи подсунул ладонь под часы и низко склонился над ними.
— Можно я черточки посчитаю?
— Часы перед тобой, считай на здоровье.
Янчи начал отсчет от цифры двенадцать и пошел против движения часовой стрелки, вскоре он добрался до большой, минутной.
— Через семь минут будет одиннадцать, — решительно проговорил он.
Имре Буйдошо взял часы в левую руку, а правую положил Янчи на голову.
— Молодчина, малыш Чанаки! Через семь минут — одиннадцать, точно. И малый с такой головой собирается в возчики податься? Выходит, нашему брату только в возчики дорога, а о должности уездного судьи и не помышляй? Не будь тебя рядом, я бы сказал пару крепких словечек.
Он снова наполнил бокал и сделал большой глоток. Потом велел Янчи:
— Ну-ка пройдись взад-вперед.
Янчи послушно слез со стула и стал прохаживаться по залу под взглядом дядюшки Имре. Тот смотрел, смотрел на мальчугана и все сильнее трясся от смеха:
— Ах, козел тебя задери! Фу-ты ну-ты!..
Янчи остановился и сердито уставился на хохочущего Имре Буйдоиго.
— Дядя Имре, я…
— Погоди, парень, погоди! Босой, в холщовых портах, в рубахе, с непокрытой головой… И в таком виде ты собрался в возчики наниматься? Эх, забодай меня комар!
Янчи, помрачнев, стоял посреди корчмы.
— Ну, подойди сюда, малец! Вот так-то. А знаешь ли ты, сколько всего требуется возчику? Да прежде всего: сапоги, штаны особые, шляпа. Да сверху что потеплее, потому как не вечно же будет стоять такая жарища. Потом кнут, сумка через плечо. Тогда, глядишь, и местечко подвернется. Такие-то дела, брат.
Мужчина опять несколько раз глотнул из стакана, потом скрутил цигарку.
— И с какой стати тебе понадобилось другим прислуживать?
Он замолчал и знай курил свою цигарку, разглядывая пепел, образующийся вслед за огоньком на ее конце. Вдруг улыбка сошла с его румяного лица, загорелого, обветренного, симпатичного. Продубленного ветром и солнцем лица взрослого человека, к которому Янчи испытывал такое доверие. Но эта внезапная угрюмость Имре Буйдошо длилась всего несколько секунд, и вот в его живых карих глазах вновь загорелись веселые огоньки.
— Ну-ка садись сюда, парень. Говори, почему ты ушел из дому? Обидели тебя?
— Нет.
Как передать словами то утреннее ощущение одиночества, отторженности от людей, бабушкину самозабвенную возню на чердаке, постоянно рушащиеся деревянные брусочки и навязчивую фразу: «Надоело ему дома мыкаться, вот он и подался в возчики»?! Дядя Имре понял бы его, если бы малышу удалось подыскать нужные слова. Янчи снова уселся на стул, рот у него скривился, на глазах появились слезы. Ему стало невмочь, он упал лицом на гладкую поверхность стола. Плечи, руки — все тело его содрогнулось от горьких рыданий.
