Вот чем был до сих пор для Янчи играющий всеми цветами радуги старый Большой Храм. А теперь он стоит здесь, дожидаясь своей очереди, чтобы получить ежемесячное отпущение грехов. В школе требуют. Он огляделся. И вдруг впился взглядом в чье-то лицо.
В очереди перед исповедальней напротив Янчи увидел девочку, и с этого мгновения он уже больше никого и ничего не видел. Одну только Катицу Шабьян. Вот и Катица пришла исповедаться. Какие такие грехи могут быть у одиннадцатилетней девочки? Янчи двенадцать, его грехов хватило почти на целый тетрадный листок. Но мальчишки — это другое дело. Или они просто чаще впадают в соблазн? Их подстерегает больше бед, больше опасностей.
Ну а потом Янчи вписал и такие грехи, которые он не то чтобы совершил, но при случае мог бы совершить.
Ведь дурное намерение все равно что самый настоящий грех.
Катица Шабьян стоит в очереди напротив, голова благочестиво опущена. Интересно, заметила ли она его краешком глаза или нет?
У Янчи становится горько во рту: ну а если даже и заметила, что из этого? Он два раза хотел ее поцеловать, но она оба раза увернулась — это, видите ли. «смертный грех»!
А сама стоит в очереди перед исповедальней.
Янчи вскинул голову: вспомнился Джек из Аризоны, и на душе потеплело. Настоящий ковбой в таких случаях не медлит. Настало время действовать!
Послушать мать, так каштаны он украл и должен в том покаяться, а ведь его вся деревня засмеет, узнай кто-нибудь про эти собранные в траве каштаны и про исповедь. Какое же это воровство? За настоящее воровство ему бы такую взбучку задали!
Ну а Катица? Может, она целовалась с Фери Капитанем? Может, это и есть ее грех? «Смертный грех»!
На днях Янчи увидел издалека, как Катица играет, хохочет с Фери в саду, и сразу же позабыл о своем утреннем торжестве: он один из всего класса знал имя того отважного воина, который стащил за собой с зубца крепостной стены в Нандорфехерваре вскарабкавшегося наверх турка с полумесяцем. «Титус Дугович!» — выкрикнул он, словно вместе с ним срываясь в бездну славы и едва замечая одобрительные кивки учителя Надьмихая. И куда все это улетучилось, чуть только он увидел, как Катица носится с Фери Капитанем, а этот противный мальчишка одну ее и догоняет, хотя другая девочка скачет рядом совершенно без толку, а Фери даже шагу в ее сторону не сделает! Янчи превращается в средневекового героя Титуса Дуговича. Вот он шагает по сельской дороге, а его почему-то не замечают или не хотят замечать… Да, одно дело Нандорфехервар и совсем другое — Алшочери!
Вот тебе раз: любовное томление в очереди перед исповедальней? Джек из Аризоны набрал в грудь побольше воздуха. Он не может ждать далее. Собравшись с духом, он вышел из очереди, чтобы пересечь церковь. Его бил озноб, но он смело направился к длинной цепочке людей. Встал в конец. Катица была довольно далеко, почти в самом начале. Скоро она скроется в исповедальне.
Но Джек из Аризоны тут как тут, стоит в конце очереди, и уж он-то заставит священника разговориться. Целовалась ли Катица и с кем? Зачем бы иначе ей стоять здесь, в Большом Храме, перед дверью в исповедальню? Только затем, чтобы предстать перед его преподобием и освободиться от грехов. Если она целовалась с Фери Капитанем, то это вдвойне смертный грех. Потому что она знала, на что идет, и все-таки?..
Эта очередь тоже довольно длинная. И где-то будет Катица Шабьян, когда дойдет его черед! А ведь Янчи, то есть Джек из Аризоны, хотел не просто потолковать со священником. Янчи, вернее, Джек из Аризоны хотел выяснить все до конца.
Впрочем, эта очередь движется быстро. Наверное, тот священник постарее будет.
С тех пор как Янчи прочитал приключения Джека из Аризоны, он носил под курткой — на перевязи через плечо — вырезанный из дерева кольт. Время от времени он брал на мушку кого-нибудь из приятелей. А что, если нацелить сейчас кольт на священника, чтобы тот признался, в чем исповедовалась Катица, целовалась она с кем-нибудь или нет? Янчи сразу сообразил, что его план никуда не годится: во-первых, кольт деревянный, но, будь он даже настоящий, Янчи не стал бы стрелять. Джек из Аризоны не стреляет в священников, да и не так уж часто он с ними встречается. Во-вторых, священник вышвырнул бы его из исповедальни и для пущей острастки сообщил бы в школу. А там уж, конечно, и мать обо всем прознала бы.
Бр-р-р! Даже и подумать страшно!
Катица, верно, уже вошла в исповедальню. Янчи пробежал взглядом по очереди: да, наверняка, нигде не видно ее каштановой макушки. Может, как раз сейчас она нашептывает священнику про поцелуи.
Эх, хорошо бы сидеть на месте священника!
Какое наказание он наложит на Катицу? Да, честно говоря, никакого. Ну чего он добьется, заставив ее двадцать или тридцать раз прочитать «Отче наш» и столько же раз «Богородицу»? В этом был бы толк, если б она после стала целоваться только с ним, с Янчи. И не просто так, а чтоб ей хотелось с ним целоваться. Да, конечно, думал Янчи, обязательно чтобы хотелось.
Когда он открыл глаза, девочка как раз выходила из исповедальни, опустив голову и молитвенно сложив руки. Она направилась к выходу. Янчи то замирал, то начинал переминаться с ноги на ногу. Катица исчезнет, уйдет домой, пока он своей очереди дождется.
А ему сегодня же нужно с ней поговорить!
Он забыл и про шапку каштанов, и про тетрадный листок, куда переписал другие свои грехи за последний месяц. Нельзя упускать Катицу из виду. А то он так и будет страдать в неведении.
Он должен все узнать.
Катица в освещенном проеме дверей уже опустилась на колено и крестилась, когда Янчи, решившись, вышел из очереди и двинулся к выходу, чтобы последовать за девочкой. Он возьмет на себя любой грех, главное — не упустить ее.
На секунду Янчи охватил страх, что сейчас кто-нибудь из стоящих в очереди взрослых окликнет его. А что, ведь его все видят, еще подумают, что он сбегает с исповеди. Никто и ничто, однако, не могло бы его заставить сейчас вернуться.
В дверях он преклонил колена и перекрестился, об этом он все-таки помнил. Потом вышел на улицу. Досужая городская публика, как водится по субботам, уже роилась на главной площади. Маленькая, юркая фигурка Катицы едва не затерялась среди гуляющих.
Янчи нагнал девочку в самом начале улицы Хайду. По этой улице молено было дойти до базарной площади, а уже оттуда маленькими улочками пробираться к дому — до ближайшей горной деревни. По ту сторону базарной площади над приземистыми окраинными домишками высоко вздымалась церковь кармелитов, слишком высоко.
Катица, словно чувствуя, что Янчи идет за ней, прибавила шагу. Нет, она не чувствовала, она знала! Но все-таки Янчи настиг ее у мастерской жестянщика Тимота.
— Привет. А я тебя видел, — сказал он. Только на эти несуразные слова его и хватило.
— Конечно видел. Ты же сзади стоял.
— Ага, значит, ты меня тоже видела! — радостно вскричал Янчи.
— Как же тебя можно было не увидеть, если ты только и делал, что расхаживал взад-вперед по церкви.
— Як вам перешел, потому что тебя заметил.
— В церкви не на меня нужно глядеть, а на бога, — поучительным тоном произнесла девочка.
— Бога нельзя увидеть.
— Кто заслуживает, тот видит.
— А ты откуда знаешь, ты что, видела?
— Тебе какое дело? Я не обязана перед тобой отчитываться, — ответила Катица. Ее каблучки быстро-быстро постукивали по городской мостовой. Голова была гордо вскинута.
А Янчи так хотелось заглянуть ей прямо в лицо, глаза в глаза.
— Ну а другому сказала бы?
— Не твое дело!
Улица Хайду осталась позади, дальше шла базарная площадь и некрасивая, как ни посмотри, церковь кармелитов. Янчи прыгал возле девочки, деревянный кольт бил по боку. Ну а Джек из Аризоны? Скачет где-то вдали на Черной Молнии, жаль, что его почти не видно в облаке пыли. Может, даже это какой-то другой ковбой на неизвестной лошади.
Теперь спросила Катица:
— Ты уже исповедался?
— Да.
— Так быстро? И даже меня успел догнать? Янчи промолчал.
— Врешь, Чанаки! Ты не исповедался.
— Нет, исповедался, — уперся Янчи, а про себя с горечью думал: «Ну зачем я вру? Я за тобой побежал!» Но как сказать об этом Катице?
— И причащаться завтра будешь? — продолжала девочка.
— Конечно буду, — дрогнувшим голосом произнес он.
— Гореть тебе в аду.
Янчи потемнел от гнева. Поддал ногой брошенное кем-то маленькое яблоко; как бы выкрутиться?
— Целоваться я, во всяком случае, не целовался.
Катица быстро, ядовито ответила:
— Есть и другие грехи. Врал, например. Мне вот только что.
— Ну тогда из исповедальни и выходить не нужно.
— Разве нельзя жить без вранья?
Янчи остановился.
— Если ты такая честная, — сказал он, — тогда сознайся, целовалась ты с Фери Капитанем или нет? Ну скажи! Прямо мне в глаза!
