Каменотесы умеют не только хорошо обтесывать камень, но и устанавливать его, поэтому лучше было бы, чтобы он остался, – на случай, если что-то пойдет не так. Но такелажник с напарником тоже знали свое дело. Поэтому мне оставалось лишь сохранять спокойствие и смотреть в оба, чтобы не допустить какой-нибудь глупой ошибки.
Перед тем как камень опустят на место, нужно было быстро обмазать клеем стены ямы, а потом нижнюю сторону камня.
Я забрался в яму и при свете фонаря, который держал напарник такелажника, приступил к работе. Мазать нужно было очень тщательно, не пропуская даже крошечного пятнышка, потому что и его может оказаться достаточно, чтобы домовой сбежал. И поскольку глубина ямы была шесть футов, а не девять, как следовало бы, приходилось быть вдвойне внимательным и аккуратным.
Смесь скрепляла почву, и это было хорошо, потому что так она дольше не растрескается и не осыплется летом, когда высохнет. Главное было понять, сколько точно нужно наносить смеси, чтобы покрытие оказалось достаточно плотным. Ведьмак сказал, что это умение приходит с опытом. Обычно он всегда проверял мою работу и добавлял несколько заключительных мазков. На этот раз все пришлось делать самому. Впервые.
В конце концов я выбрался из ямы и занялся ее верхним краем. Камень толщиной тринадцать дюймов по длине и ширине был больше, чем сама яма – его края должны лежать на ней, не оставляя ни малейшей щелочки, через которую домовой мог бы вылезти. Поэтому их надо было обработать особенно тщательно – ведь именно здесь проходила линия соединения камня с почвой.
Когда я закончил, полыхнула молния, а спустя несколько секунд послышался мощный раскат грома. Гроза бушевала почти над нашими головами.
Я вернулся в амбар, чтобы достать из мешка одну важную вещь. Ведьмак называл ее «миска-приманка». Сделанная из металла, с тремя маленькими отверстиями по краям, просверленными на равном расстоянии друг от друга, она очень подходила для нашей работы. Я достал ее, протер рукавом и побежал в церковь сообщить доктору, что мы готовы.
Открыв дверь, я почувствовал сильный запах смолы и слева от алтаря увидел маленький костер. Над ним на металлическом треножнике стоял булькающий, плюющийся горшок. Доктор Шердли собирался использовать смолу, чтобы после ампутации остановить кровотечение и обмазать ею культю; тогда уцелевшая часть ноги не загноится.
Я мысленно улыбнулся, сообразив, где доктор взял дерево для костра. Снаружи все было мокрым-мокро, и ему не оставалось ничего другого, как использовать церковную скамью. Не сомневаюсь, священник был бы не в восторге, узнай он об этом, пусть даже скамьей пожертвовали ради спасения его жизни. Но сейчас он был без сознания, дышал глубоко и останется в таком состоянии еще несколько часов, пока будет действовать снадобье.
Из трещины в полу слышались мерзкие чавкающие, хлюпающие звуки – домовой продолжал высасывать из ноги кровь. Он слишком увлекся, чтобы почувствовать наше присутствие и заподозрить, что скоро его трапеза может закончиться.
Мы с доктором не обменялись ни словом, просто кивнули друг другу. Я отдал ему свою миску, чтобы набрать крови, которая мне требовалась, а он достал из своей сумки маленькую металлическую пилу и приложил ее холодные блестящие зубцы к ноге священника сразу под коленом.
Домоправительница сидела в той же позе, что и раньше, крепко зажмурив глаза и что-то бормоча себе под нос. Наверное, она молилась; похоже, от нее доктор помощи не дождется. Поэтому, хоть и с дрожью, я опустился на колени рядом с ним.
Он покачал головой.
– Тебе вовсе ни к чему на это смотреть, – сказал он. – Не сомневаюсь, когда-нибудь тебе придется увидеть кое-что и похуже, но сейчас в этом нет нужды. Уходи, парень. Займись своим делом. Я справлюсь. Только пришли тех двоих, чтобы они помогли мне перенести его на телегу, когда я закончу.
Я уже крепко стиснул зубы, готовясь к ужасному зрелищу, поэтому, услышав такое, не заставил долго себя упрашивать. С огромным облегчением я побежал к яме, но не успел еще добраться до нее, как воздух прорезал громкий крик, а следом за ним послышались истерические рыдания. Это не мог быть священник – он лежал без чувств. Это была домоправительница.
Такелажник с напарником уже снова подняли камень и теперь стирали с него грязь. Когда они пошли к церкви, чтобы помочь доктору, я окунул кисть в оставшуюся смесь и обмазал нижнюю сторону камня.
Едва я успел оглядеть плоды своих трудов, как прибежал напарник такелажника. Позади него, гораздо медленнее, шел сам такелажник. Он нес миску с кровью и старался не пролить ни капли. Миска-приманка – очень важная часть нашего снаряжения. В Чипендене у Ведьмака имелся целый запас таких мисок, изготовленных по его собственным чертежам.
Я достал из мешка Ведьмака длинную цепь, на одном конце которой к большому кольцу были прикреплены три короткие цепи, заканчивающиеся каждая маленьким металлическим крючком. Эти крючки я продел в отверстия у края миски.
Когда я поднял цепь, миска-приманка повисла на ней так устойчиво и ровно, что опустить ее в яму и очень осторожно поставить в центре особого умения не потребовалось.
Нет, умение все же потребовалось – нужно было очень осторожно ослабить цепочки, чтобы крючки соскользнули с миски, не опрокинув ее и не разлив кровь.
Хотя сильно нервничал, все же сумел освободить крючки с первой же попытки – недаром я провел много часов, практикуясь в этом.
Теперь оставалось только ждать.
Я уже говорил, что потрошители – самые опасные домовые, потому что питаются кровью. Обычно они смекалисты и очень хитры, но во время кормежки соображают медленно.
Отрезанная нога все еще оставалась в трещине церковного пола, и домовой старательно продолжал высасывать из нее кровь – очень медленно, растягивая удовольствие. С потрошителями всегда так. Он сидит себе, сосет и чавкает, не думая ни о чем, и далеко не сразу понимает, что крови становится все меньше и меньше. Он хочет еще, но кровь теперь имеет другой вкус, а ему больше нравился прежний.
Сообразив, что ногу отделили от тела, потрошитель последует за ним. Вот почему такелажники поторопились положить священника на телегу – сейчас она уже наверняка у окраины Хоршоу, и каждый «цок-цок» конских копыт уносит ее все дальше от разозленного домового, жаждущего той же самой крови.
Потрошитель ведет себя как собака-ищейка. Он быстро разберется, в каком направлении увезли священника, и поймет, что тот удаляется все дальше и дальше. Но потом он почует что-то еще – то, что ему нужно, и гораздо ближе.
Вот зачем я поставил миску в яму. И вот почему эту миску называют миской-приманкой. Она нужна для того, чтобы заманить потрошителя в ловушку. Как только он окажется в яме и приступит к еде, мы должны действовать очень быстро и не допустить ни единой ошибки.
Я поднял глаза. Напарник такелажника стоял на платформе, положив руку на короткую цепь и готовясь опускать камень. Сам такелажник стоял напротив меня, руками придерживая камень, чтобы как можно точнее установить его, когда тот начнет опускаться. Судя по их виду, они не только ничего не боялись, но даже не нервничали. Я вдруг понял, как это здорово – работать с такими людьми. С людьми, знающими свое дело. Каждый из нас играл отведенную ему роль, каждый делал то, что нужно, настолько быстро и хорошо, насколько это вообще возможно. Мне стало легче. Я ощутил себя частью… единой команды, что ли.
Мы спокойно поджидали домового.
Спустя несколько минут я услышал, что он приближается. Сначала это было похоже на обычный свист ветра в кронах деревьев.
Вот только никакого ветра не ощущалось, и на фоне узкой полоски звездного неба между грозовой тучей и горизонтом была видна восходящая луна; ее бледный свет немного усиливал освещение, которое давали наши фонари.
Такелажник и его напарник, конечно, ничего не слышали – ведь никто из них не был седьмым сыном седьмого сына, как я. Поэтому я предостерег их:
– Он идет. Я скажу когда.
Теперь звук приближения домового стал более резким, почти как визг, и к нему добавилось что-то еще, вроде низкого урчания. Потрошитель быстро пересекал кладбище, прямиком направляясь к стоящей в яме миске с кровью.
В отличие от обыкновенного домового, потрошитель не такой уж и бесплотный, в особенности когда только что поел. Однако и в такие минуты большинство людей не в состоянии видеть его, хотя очень даже почувствуют, если он на них нападет.
Даже я видел не так уж много – просто что-то бесформенное, розовато-красное. Потом у самого моего лица всколыхнулся воздух, и потрошитель скользнул в яму.
– Пора, – сказал я такелажнику.
Тот кивнул напарнику, который плотнее сжал короткую цепь. Не успел он потянуть за нее, как из ямы донесся новый звук, на этот раз достаточно громкий, чтобы его услышали все.
Я бросил быстрый взгляд на своих товарищей: они стояли, широко распахнув глаза и плотно сжав губы от страха перед тем, кто находился внизу.
