она на свекровь. — Нервы подлечить стоит. Здесь недалеко есть хороший санаторий, многопрофильный. Очень хвалят, между прочим.
— Ты о чем? — уставилась на нее Фаина Леонидовна.
— О том же, о чем и вы. О нервах.
— Анюта, ты хочешь сказать, что путевку в санаторий взяла? — спросила свекровь и испуганно посмотрела на Василису.
— Взяла? — громко повторила Аня. — Это, Фаина Леонидовна, в ваши времена путевки брали, а в наши их покупают, причем за приличные деньги! Так что нервам моим ничего не угрожает, можете не беспокоиться.
Фаина Леонидовна обиженно поджала губы и начала с усердием греметь чайником.
— А с чего ты взяла, что убийца этот из творческой среды? — спросила Аня, медленно потягивая из чашки кофе. — Потому что он убивал исключительно красивых женщин?
Василиса, перелистав глянцевый журнал без обложки, который валялся на журнальном столике очевидно не один год, захлопнула его и отодвинула в сторону.
— Понимаешь, Аня, я, естественно, на месте преступления ни разу не была. Да меня туда никто и не пустил бы. Так, рядом с квартирой толкаюсь, слушаю сплетни от народа… А вот наш фотокор — Женька Крюков, если помнишь, — тот каждый раз там ошивается и снимки делает чуть ли не в ансамбле с экспертами. Публиковать, само собой, мы их не имеем права, разве что после небольшой обработки, но для того, чтобы изложить материал эффектно, это очень помогает.
— А ему что, по должности можно?
— Да ничего ему не можно, — махнула рукой Василиса. — Просто у него какое-то знакомство в убойном отделе имеется, и как только случается очередное преступление, он узнает об этом едва ли не первым. Еще и левое удостовереньице себе состряпал, чтобы проходить без помех. Представляешь?
— Ну, здесь ты меня, скажем так, ничем не удивила, — усмехнулась Аня. — Женька всегда был парнишкой целеустремленным, не чета теперешним мямлям. И обеспечен, и собой хорош…
— Вот-вот, парнишкой до сих пор так и бегает со своим фотоаппаратом. А мужику, между прочим, уже за тридцать.
— Так кто же в этом виноват? — Аня посмотрела в упор на подругу.
— Кто? — сделала Василиса непонимающий вид. — Хочешь сказать, что я? Можно подумать, на мне свет клином сошелся. Моя бабушка говорила, доверяй, Василиса, первому впечатлению, слушай сердце. Так вот, сердце мое в случае с Крюковым дало отбой.
— Ой, Васька, просмотрела ты свое счастье, точно тебе говорю, — пальчик Ани назидательно поднялся кверху. — А насчет сердца — это раньше у людей была развита интуиция, а теперь…
— Ты так считаешь? Ну, тебе конечно видней, ты у нас большой специалист по счастью, — беззлобно заметила Василиса.
Аня деловито скрестила руки на груди и нахмурила брови:
— Ладно, пропустим ваше тонкое замечание. Давай ближе к теме: так чего там нащелкал ваш Крюков?
— Нащелкал он здорово. Не зря его наш главный боготворит и упорно окучивает, чтобы тот не вздумал уйти куда-нибудь в другое издание. Так вот, те фотографии, которые удалось Женьке сделать с места преступления, о многом говорят.
— Например?
— Например, то, что все жертвы лежали как-то неестественно, даже слишком неестественно.
— А как, по-твоему, естественно? Я не понимаю, Вася, как может убитый человек лежать неестественно? Разве что когда он на самом деле жив, но ему надо изобразить убитого. И изображает он плохо — вот это будет неестественно.
— Ты умница, Анька! Вот ты все сразу правильно поняла, именно так: как будто им надо было изобразить убитых.
— Но на самом-то деле они все мертвые были?
— Мертвее не бывает, как любят говорить в кино, — грустно ответила Василиса. — Такое впечатление, что этот мерзавец перед смертью свои жертвы укладывал в живописные позы, добавлял мелких деталей, вроде зажженной свечи или цветка в волосах. Представь, каждая складочка на одежде была тщательно выверена. И еще — задний план.
— Какой задний план? — не поняла Аня.
— Самый обычный задний план, какой присутствует в любой театральной постановке, или у художника в картине. То какая-то портьера развешена сзади, то, наоборот, все убрано — только голая стена. То есть, я хочу сказать, что все было тщательно продумано.
— Вася, но ты же понимаешь, что эти несчастные укладывались в такие позы не для того, чтобы умирать. Получается, что перед этим у них были какие-то игры или… в общем, я не знаю, что там бывает…
— Вот и я не знаю. Только чувствуется во всем этом какая-то своя методика, свой почерк, присущий обычно людям, которые подобными делами занимаются на работе. Театрал, художник, киношник — что-то в этом духе. Вот кажется мне так — и все тут.
— Креститься, говорят, надо, если кажется.
Василиса серьезно посмотрела на подругу.
— Думаешь, не крестилась? Еще как крестилась, только засела у меня эта мысль, как заноза. Ты же меня знаешь, Аня, я если что втемяшу себе в голову, то пока не разберусь — не успокоюсь.
Аня обняла Василису и сокрушенно проговорила:
— Еще бы не знать, подруга. Только от подобной твоей дотошности страдаешь больше всего ты сама, а с остальных как с гуся вода. Вот ты сдуру ляпнула про эту творческую личность, я имею в виду убийцу, и работу враз потеряла. Петрович твой, само собой, горячку спорол, но ты и его пойми — неприятности, звонки эти…
