– Кстати, никогда раньше у тебя не спрашивал… А потом-то что с ним было?
«Спрашивал уже», – снова отметил про себя Дугин, нахмурился:
– Отсидел от звонка до звонка. А вышел – на Чукотке остался. Устроился на китобойное судно, гарпунить моржей. Благо все навыки были при нем…
– А сейчас?
– Что – сейчас?
– Ну, что поделывает? Жив хоть?
Борис помолчал. «А вот об этом мы точно не говорили».
– Нет, – тихо сказал наконец Борис. – Где-то в самом начале 90-х китобой затонул во льдах. Так что и могилки не осталось.
– Так во-от оно что! – понимающе протянул Крайнов. – В тебе чувство вины проснулось, бездушный службист! Теперь понятно… Это, брат, знаешь, как называется?
– Как?
– Кризис среднего возраста, вот как. И не иначе. Мысли покаянные, думы окаянные… И это пройдет!
– Уже прошло, Витя, уже прошло. Опоздал ты царя Соломона цитировать. Я в том смысле, что мы с тобой уже за черту среднего возраста перешагнули… Хотя… Ты, если верить твоей похвальбе, все тот же… ммм… жеребец.
* * *
Борис, конечно же, имел в виду нескупую мужскую потенцию своего напарника – с эрекцией вкупе. В «совокупе». Однако, помимо смысла переносного, был в определении «жеребец» и смысл самый что ни на есть прямой: внешностью своей капитан Крайнов здорово смахивал на коня, в посрамление пресловутой теории Дарвина. На вороного, с породистой проседью, коня: гривастый, лобастый, с крупными ровными зубами и впалыми щеками… Виктор обладал к тому же глубоким, все понимающим взглядом старой лошади, клячи изъездившейся и во всем изуверившейся… От этого взгляда, случись ему быть пристальным, торопели не одни только женщины, но, случалось, и мужики. А голос! С этакой хрипотцой, как у Аль Пачино.
Дугин был повыше, «помордастей» и с клячей уж никак не ассоциировался – тут тебе и брюшко прорисовывается, и взгляд тяжелый, типа: «Мне нечего терять в этой жизни, приятель, поберегись!»
Борис и Виктор за три с половиной десятка лет пересидели не одно поколение сослуживцев – пересидели, разумеется, не буквально: приходилось и побегать, и пострелять время от времени… Десантироваться на парашютах и даже, помнится, как-то раз погружаться на дно озера в скафандрах.
Но, в общем-то, вся эта увлекательная жизнедеятельность осталась где-то там… Насколько хватало «ближней» памяти Бориса Дугина, они с Виктором чинно приходили в обширный, расцвеченный молодежью кабинет аккурат к десяти утра, чтобы в шесть вечера с достоинством его покинуть (советская закваска, что ни говори). И хотя с ними, безусловно, считались – как с некими обязательными условностями; и хотя их даже ценили (как спецотдельские раритеты), но пылинок, что называется, не сдували, шапку не ломали… Есть – ну и есть, нехай себе будут. Никому же не мешают.
Время от времени они консультировали, инспектировали, инструктировали, просто давали советы начинающим, составляли какие-то аналитические обзоры. А не то так поручали им вести допросы «тяжелых» клиентов – опыт, как-никак, в наличии, да и вид представительный, «сурьезный».
Майор Дугин знал, что за глаза его именуют в отделе «Дуб». И не принимал это близко к сердцу. Он ведь и впрямь, как дуб – кряжистый, покрытый вековой коростой, но еще очень даже полный жизненных сил. И Дугин при выборе оперативного псевдонима так и записал в своем служебном формуляре: «Дуб». Витьку в спецдонесениях обозначали кодовым прозвищем «Рая», и Крайнов с этим давно свыкся, смирился. Даже бравировал своим женоподобным оперативным псевдонимом, ерничал: «Да, не любит меня начальство. Женское погоняло присобачили. А зачем, скажите на милость, любить женоподобных мужчин, если вокруг полно женоподобных женщин?»
Впрочем, может, кому-то они и мешают. Вот, к примеру, тощий Костя Псурцев («Сурок»), заметно картавящий после того, как прикусил язык на тренировке по боксу – полученный им удар был настолько силен, что «пробил» капу. Спит и видит паренек, как бы подняться повыше в табели о рангах – надо думать, в результате грядущей отправке ветеранов спецотдела на пенсию. Или Саша Витийеватов, он же – «Вий», напарник и приятель Псурцева. Оба уже несколько лет, с тех пор как им после изнурительных тренировочных сборов присвоили звание лейтенантов, так по сей день лейтенантами и остаются. Правду сказать, майор Дуб и капитан Рая тут ни при чем: воинские отличия в системе спецотделов роли не играли, здесь все были сначала просто агентами, потом, если повезет – спецагентами и так далее, выше и выше по служебной лестнице.
Воинское звание, впрочем, по традиции было обозначено в удостоверениях сотрудников, на корочках с золотым тиснением значилось загадочное «АНБ». Эта аббревиатура никак не расшифровывалась, понимай, как хочешь – Агентство национальной безопасности, Ассоциация наблюдения за биомассой… Но те, кому надо, о существовании спецотделов, конечно же, знали. В первую очередь – смежники из МВД и ФСБ, Следкома и прокуратуры. И, завидев грозную ксиву АНБ, как правило, быстренько становились лояльными.
Были, конечно, у сотрудников спецотдела и другие удостоверения – на разные случаи жизни. Тут тебе и пенсионные, и – ксивы Роскомстата, и офицерские. Но это так, к слову.
Когда же впервые были на Руси великой созданы спецотделы? При Сталине? При царе-батюшке? Копай, как говорится, глубже. Спецотделы, по утверждению знатоков, появились еще во времена Ивана Калиты[2], и, подобно нынешним, всегда были донельзя засекреченными подразделениями. Только при московских князьях спецотдел назывался иначе (что не мудрено, ибо термин сей – иностранный, от английского special). По мнению штатных аналитиков этой секретной службы, самый первый спецотдел князя Ивана I именовался «Окоём», а сотрудники его – «послухами». «Видим все, что емлет око, слышим все, что слышит ухо» – так, надо полагать, звучал в то время слоган спецотделов.
– Когда-нибудь нас рассекретят, – делился своими мыслями с Дугиным Крайнов. – Ну, рассекретили же ГРУ, а ведь было время, когда об этой военной разведке даже упоминать было запрещено.
– Вряд ли, Витя, – лениво отвечал Дугин. – А если рассекретят, значит, создадут еще одну, куда более таинственную организацию, о которой опять будет запрещено не только говорить, но и думать.
Оставалось надеяться, что извлечение спецотделов из мрака таинственности на свет Божий произойдет уже после выхода обоих ветеранов на пенсию. Ведь чем секретнее структура, тем больше там платят.
А отставка, похоже, была не за горами.
– Вот знаешь, Боря, – частенько говаривал Виктор, мудрый конь, – стоит кому-нибудь вдруг взять да и присмотреться к нам свежим взглядом, призадуматься… И не сомневайся: денек-другой, и мы уже на заслуженном отдыхе.
Он как раз изрек эту очевидную для обоих, грустную истину, как в тире переливчатой трелью запиликал звонок. Борис нехотя встал с банкетки, подошел к своей ветровке, вынул из кармана мобильник. Глянул на высветившийся номер…
– Угу. Кто-то, похоже, уже присмотрелся, призадумался… Это Малахов звонит. Урочный час настал.
И нажал кнопку приема:
– Да, Серега…
Выслушав короткое распоряжение начальника отдела полковника Малахова, Борис значительно посмотрел на Виктора:
– Докаркались. Вызывает на ковер. Не иначе как…
– А меня?
– Тебя, наверное, после вызовет. По старшинству.
И потыкал пальцем себе в плечо – туда, где положено быть погону.
Глава вторая
Около девяти утра Тимофей Ильич вызвал по телефону такси, и теперь, одевшись и снарядившись, запирал за собой на висячий замок входную дверь своей бревенчатой избы.
Сошел с рассевшегося крыльца.
При его появлении ватага мальчишек прыснула прочь, на далеко сорванцы улепетывать не стали – к чему, если дядька все равно за ними не погонится и даже не станет швыряться кирпичами. Неинтересно. Пацаны прямо на глазах Тимофея Ильича задорно хрустели его штрифелем.
– Дядя Тимофей, у тебя яблоки вкусные! – крикнул один.
Тимофей Ильич посмотрел на голые ветви яблонь, понуро побрел к калитке из штакетника. Сам виноват – поленился собрать последние остатки штрифеля, а ведь плоды эти могли до Нового Года пролежать, если их в старые газеты завернуть.
Кто-то из мальчишек дернул за конец веревки, и Тимофей Ильич зацепился за натянувшуюся бечеву, смешно и грузно упал на тропинку. Пацаны беззлобно захохотали.
Тимофей Ильич посидел немного на травке, виновато поглядывая на мальчишек, поднялся кое-как, поковылял к дороге.
– Дядя Тимофей! К тебе девушка приходила какая-то!
Он обернулся, спросил с мольбой:
– Какая она из себя?
– Краси-и-ивая!
– А волосы? Волосы каштановые?
– Какие?
– Ну, коричневые?
– Не-а, черные и такие… Длинные, в общем.
«Значит, это не Лида. Наверно, из собеса».
– А что ж она мне не постучала?
– Мы не знаем. Она вообще калитку не дергала, только письмо тебе в почтовый ящик положила и сразу ушла. Ты не думай, дядя Тимофей, мы не брали и не читали! Честно-честно!