И однажды, пребывая в страшной меланхолии, а было это на 8-е марта, он надумал изменить свою жизнь самым кардинальным образом. Он решил переместить свое бренное тело в те места, где они со Златой впервые встретились и где им было несказанно хорошо. Это был приморский городок на Балтике, куда он в молодости ездил отдыхать и где познакомился с москвичкой Златой. Тогда она была замужем за режиссером телевидения, но жизнь не сложилось и на этом перепутье и произошла их встреча. "А что меня в Москве, собственно, держит? - спрашивал себя Рощинский. - Да ничего, все, что мне нужно, у меня есть... А там море, улочка, где я ее впервые поцеловал, море, вдоль которого мы гуляли и любовались заходом солнца...Тишина и покой, а что мне еще надо?"
Однако не сразу он созрел для смены "площадок". Опять свою главную роль сыграл случай. Один из цеховиков, возглавлявший подпольную мастерскую по пошиву джинсов, попался в лапы ОБХСС. Это была женщина, очень деловая, но не очень стойкая. И потянула она за собой Рощинского. Начались допросы, очные ставки, из чего, впрочем, Рощинский не делал особой трагедии. Все-таки отвлечение от мрачных дум, хоть какое-то разнообразие... Но тем не менее боролся со следствием, идти за решетку не хотелось. Однако и "золотой" адвокат не помог: срок в общем-то пустяковый - год ИТК общего режима, но как урок - незаменимый.
Пожалуй, с тех пор в нем что-то изменилось, как будто вокруг него опустились какие-то плотные жалюзи и он остался наедине со своей оболочкой. И вывел для себя две, как ему казалось, бесспорные истины: никогда в делах не связываться с женщиной и никогда больше не попадать в тюрьму. Там постоянно горит свет, душно и унизительно.
Выйдя на свободу, он снова взялся за свое: его уже не устраивали случайные кольца или зубные коронки, золотые часы, переставшие ходить, золотые монеты - он все чаще и чаще стал заглядывать в антикварные лавки и ювелирные магазины. И как-то незаметно потянуло на старинные иконы. Для этой цели он даже обзавелся кооперативным гаражом, где с надлежащей подсветкой оборудовал неплохую галерейку. Сосед по гаражу не один раз у него допытывался: "Владимир Ефимович, не поторопились ли вы с гаражом, не купив машины?" На это Рощинский уклончиво отвечал: "Я уже пять лет стою в очереди и вот-вот жду извещение на "Жигули". А вы ведь знаете, как порой бывает машина есть, нет гаража, есть гараж, нет машины..."
Соседа такое объяснение вполне удовлетворило. Хотя любой мало-мальски наблюдательный автолюбитель сразу же заметил бы, что легче верблюда протащить в игольное ушко, чем Рощинского втиснуть за руль "Жигулей".
Однажды, зимой, поутру он заметил возле своего гаража натоптанное пятно, следы электросварки, дужку от навесного замка и открытую дверь... Рощинский ринулся вовнутрь гараж, отчетливо понимая, что стряслось худшее, что его галерея стала жертвой грабежа, а когда он увидел пустые полки, сердце его зашлось в удушье и, казалось, наступил конец света. Он опустился на холодный цементный пол и пришел в себя только под вечер. Владимир Ефимович отморозил ногу и щеку, на которой лежал на цементном полу.
Выйдя из больницы, он начал готовиться к отъезду. По объявлению нашел подходящий вариант с покупкой дома и в апреле, с небольшим чемоданом в руках, он прибыл в город своей мечты, не подозревая, что он же станет и его последней географической точкой пребывания на этом свете...
...Перед сном Рощинский вставлял в старенькую "Электронику" аудиокассету и под мелодии романсов и песен "прошлых лет" старался уснуть. Закрыв глаза и подтянув до подбородка одеяло, он уносился сознанием в мешанину образов - в свою прошлое, которое тихо исходило из динамика магнитофона: "Вечер, шумит у ног морской прибой, грустно поют о прошлом волны..."
А волны и в самом деле шумели, но этого Рощинский не слышал: на разноцветном воздушном шаре он поднимался над зеленым полем, которое испещрено желтыми откосами и белыми, выгоревшими на солнце бесконечными дорогами...
Глава вторая
Рощинскому показалось, что к дому подъехала машина. Вытянув короткую шею, он стал выжидательно прислушиваться. Безотчетное беспокойство подняло его с места и он подошел к окну. Однако кроме нахохлившегося куста сирени и части забора он ничего там не увидел и это, успокоив душу, заставило вернуться на место. Он продолжил пить чай из большой чашки, без сахара, вприкуску с белыми сухарями. Но снаружи опять что-то громыхнуло, дверь с шумом распахнулась и через мгновение на пороге нарисовались незваные гости. Их было четверо: двое в милицейской форме и столько же в гражданском одеянии.
- Кто тут Рощинский Владимир Ефимович? - довольно развязно спросил тот, на ком была надета капитанская форма.
- Допустим, это я, - отодвигая от себя кружку, смиренно ответил хозяин дома, и с трудом поднялся с табуретки.
- Обыск, - объявил ему. - А это, - жест в сторону гражданских, понятые, прошу любить и жаловать...
- Как обыск? - ослабевая в коленях, промямлил Рощинский.
- Обыкновенный, законный, - отрезал капитан. - И хочу предупредить, что добровольная помощь органам может смягчить вашу участь и избавить моих людей от лишних трудозатрат...Поэтому давайте без обиняков...где у вас тут запрятано золотишко, брильянты и прочая зелень?
Под старой клетчатой рубашкой Рощинского заструились липкие ручейки пота. Его полное одутловатое тело начала забирать дрожь.
- Хотелось бы знать, по какому праву произвол? - едва сдерживая себя, спросил он. - Я что - преступник или вы имеете основания для...
- Пианиссимо, господин Рощинский! - сказал тот, который в милицейской форме. - Ничего страшного пока не произошло, нас интересует лишь то, что нажито нечестным путем. Где ваш тайник?
Рощинский видел, что в действиях непрошеных гостей была какая-то суетливость, так противоречащая обстоятельности сыска. А он-то это уже проходил...
- Все при мне, - он хлопнул себя по ляжкам, изображая на лице полную отстраненность от мира. Про себя подумал: "Мы напасали, а вы пришли да взяли...У долговязого такая рожа, что сама на пулю нарывается." - Нет в моем доме никаких тайников...И не мешало бы взглянуть на ордер, если, разумеется, таковой у вас имеется...
Ему сунули под нос бумажку и он увидел неразборчивую печать и подпись прокурора, сделанную хоть и витиевато, но обыкновенным "шариком". "Ни один уважающий себя законник шариковой ручкой такую бумагу подмахивать не будет", - сказал себе Рощинский и ощутил некоторое облегчение.
Шмон начался с комнаты, примыкающей к кухне. Он заметил, что у того, кто с лейтенантскими погонами и который так бесцеремонно роется в комоде, не сходится ворот милицейской форменки. Она ему явно мала. Правда, галстук это почти скрывает, но сбоку, особенно когда этот тип наклоняется, хорошо видна не застегнутая верхняя пуговица.
Рощинский взглянул в окно и на обочине дороги увидел темно-синий джип с толстым, выдвинутым вперед никелированным бампером.
Он незаметно, на полшага, придвинулся к окну и это позволило ему расширить сектор обзора. Дальше улица была пустынна, не считая подростка, гоняющего на велосипеде. "Сейчас, сизые голуби, я сыграю вам мыльную оперу в одном акте", - пообещал гостям Толстяк и, схватившись за сердце, начал падать на стул.
- Отставить цирк! - рявкнул капитан и откинул на затылок фуражку. Лейтенант, дайте подозреваемому воды...
Тот, у которого форменка не по росту, кинулся на кухню, где через мгновение зашумела в кране вода. Рощинский сквозь полуприкрытые веки видел, как к нему приближался лейтенант с ковшиком в руках. Он впился взглядом в массивный перстень, надетый на средний палец "милиционера". Машинально про себя отметил: "Червонное золото с агатом, огранки кабошон".
Рощинский отпил глоток воды, глубоко вздохнул и в ноздри ударил кислый перегар, смешанный с табачными запахами. От отвращения его передернуло. Последние сомнения покинули хозяина дома: "Меня трясут "кровельщики", органы работают солиднее...А это обыкновенный гоп-стоп..."
- Оклемался, дед? - дернул его за плечо капитан.
- Вон в том ящичке лежит нитроглицерин, - обратился Рощинский к тому, кто поил его водой.
- Мы тебе не "скорая помощь", - кривая ухмылка сломала часть лица капитана. И Владимир Ефимович разглядел в ее изломе превосходные белые зубы. "Зверь, - подумал он, - такой сыч вопьется клыками и спасибо не скажет."
Он видел как из шкафа стали вылетать его простыни и пододеяльники, как чужие руки скидывали с вешалок его большие тяжелые одежды, бросали их на пол, ходили по ним. Один из гражданских, как будто нарочно, топтался на белой, в синюю полоску, сорочке Рощинского.
Из задней комнаты вышел второй "милиционер" и, обращаясь к "капитану", сказал: "Здесь одно старое барахло...Что будем делать с телеаппаратурой?"
- Все тащите в машину! - рукой, в которой была зажата сигарета, он указал на стоящие в углу телевизор с видеомагнитофоном. - Прощупайте все углы и устройте шмон в кладовке...Не верю, чтобы у этого барана оказался пустой курдюк...
