В двухэтажной чудо-машине, ощутив под болезненной пятой точкой вновь мягкое приятное кресло, я неожиданно (ну, не совсем, после коньяка) отрубился и проснулся лишь оттого, что Костюня, орал он на пол салона и тряс меня, схватив за грудки:
— Славка, как ты мог?
— В смысле? — тупо уставился на друга я.
— Изверг, скажи мне, что это не так. Что за фатеру ты нам заказал?
Спросонья я недоуменно уставился на него:
— Ну, как договаривались. Трехзвездочный. Отель «Антлантик», — пробурчал я, разлепляя веки и не удержавшись, цитируя строки из любимого отечественного кинофильма.
— Какого х... ?! Это называется «Дон Хуан», — выпалил Костюня и вжал меня в кресло.
Внезапно рядом с нами нарисовался Вася и, широко улыбаясь и тоже цитируя Гайдая, дружественно прояснил:
— Мальчики, возникла маленькая техническая неувязка. Ваш возможный номер оказался продленным на бронирование, потому мы сменили отель. В качестве извинения мы готовы предоставить вам помещение более высокой степени комфортности, но в другом комплексе.
Тут автобус крутануло на поворотах, я снова впечатался неудачно в кресло, боль скрутила меня очередным приступом, а из глаз снова брызнули слезы.
— С вашим спутником все в порядке? Его, вроде бы, Славочка зовут? — озабоченно поинтересовался у Костюни Вася. — Точно все хорошо?
— Да, великолепно вообще. Это он от счастья плачет. Что в «Дон Хуан» приехали, а хоть не в «Дон Педро», — буркнул друг, к которому вернулось природное чувство юмора.
Ч3. Рок-н-ролл этой ночью. я думал, будет хорошо
Еще с обучения в аспирантуре во время отдыха на любом курорте я завел себе одну обязательную традицию — выходить по утрам на балкон и неспеша, сидя в кресле или просто на полу балкона, выпивать чашку кофе. Я навострился приготовлять его втихаря от вездесущих горничных с помощью доставшегося еще от матери советского кипятильника.
Утро в таких курортных странах — это особое время. В воздухе еще не стоит назойливый людской гул, не играет на всю катушку обязательная попсовая музыка, не визжат в бассейнах немцы и финны и не ярит, выбеляя и сливая все в пошловатый открыточный вид, жгучее дневное солнце. В пару тихих утренних часов можно почувствовать истинный дух страны, рассмотреть, как собираются и подтягиваются на работу местные жители.
Как много любопытных сцен я наблюдал в это время. Вот уборщица из нашего отеля подъезжает к нему на роскошном джипе. Уже разговорившись с ней случайно выясняю, что она сама русская, успешно замужем за богатым местным и работает здесь только для того, чтобы иногда поговорить с бывшими соотечественниками на родном языке, который все больше забывает. Вот вроде бы богатый француз, владеющий половиной Сан-Тропе, задумчиво рассматривает собственные дырявые носки, которые я бы уже давно отправил на помойку.
Но, как всегда, не буду отвлекаться.
В общем, в первое утро после приезда, когда окончательно проснулся, я понял, что до заветного балкона элементарно не дойду, и уж тем более можно забыть об обязательном кофе. Весь правый бок свело и скрючило, и я жалобно провыл в сторону уже блаженно курящего на балконе в одних труселях Костюни:
— Слышь, прикури мне сигаретку.
— Угум, ща. Как тебя, — сочувственно покачал головой Костик, вползая в номер и обозревая меня. — Давай разотру, что ль. Хоть чуть-чуть полегчает. И ща балкон пошире открою, хоть свежим теплым воздухом подышишь.
Только потом я узнал, что вот от того самого теплого и влажного воздуха на Майорке, где в горах в восемнадцатых-девятнадцатых веках господствовала малярия, умер от завершающей стадии чахотки Шопен, притащенный сюда Жорж Санд. Но опять же замолкаю.
Я благодарно закивал Костику, объяснил, где в недрах чемодана затерялась мазь, и с трудом, придерживаясь за стенку, со стоном перевернулся на живот.
Пока Костюня растирал меня сильными профессиональными пальцами пианиста — в детстве как все воспитанные еврейские мальчики он усердно посещал музыкальную школу — я кряхтел, охал и матерился, когда он случайно попадал в особо болезненную точку. Зато через полчаса мне полегчало, и я решился дойти до балкона. Держась правой рукой за копчик и отклячив зад, я аккуратно приземлился в пластиковое кресло и, откинувшись на его спинку, облегченно и расслабленно застонал.
— Хорошо-то как. В сказку, считай, попали, — потянулся рядом Костюна, почесал в паху, оттянул резинку на труселях и отпустил ее со звоном о тощий живот.
И тут на нас со всех сторон понеслись аплодисменты. Я даже не сообразил, как вокруг собрался полный аншлаг.
Только сейчас я заметил, что половина обитателей отеля с интересом разглядывает обтянутый трикотажем, по-прежнему бугрящийся пах Костьки (что-что, а этим Костю природа одарила) и с откровенной сочувственной жалостью мою собственную задницу, за которую для смягчения посадки я держался кистью.
— I see, guys, you have had the nice rock-n-roll in the morning, — присвистнул наш англичанин — сосед справа и в восторге вытянул на правой руке большой палец.
— Ноу рок-ролл ин зе морнинг, ви джаст аррайвд анд припеаринг ту зе найт, — ошалело выставился на него Костюня и выразительно изобразил левой рукой стеклянную округлость рюмки, а правой твердое уверенное горлышко бутыли коньяка и движение, когда в рюмку наливают. — Я хорошо в дьюти-фри заправился. Ты бы накапал себе и отоспался за день. А вдруг к вечеру полегчает. Потом я тебе еще разотру, — добавил он и сделал движение, как при массаже поясницы и копчика.
Англичанин справа в глубоком шоке побелел, пара этажом ниже нервно стиснула друг другу ладони, двое мальчишек французов рванули в номер.
— Oh, mein gott. Das ist fantastisch, — выдохнула на немецком еще одна пара снизу.
— Кость, ты как в фильме с жестами бы поаккуратнее, — пробурчал я, снова держась за задницу и отползая в номер. — А то люди не то подумали. И принеси мне яблоко с завтрака.
— Нам бы яблочку куснуть, по...ся и уснуть, — пропел Костюня, натягивая джинсы и закрывая за собой дверь в номер. — Смотри у меня там. В три мы встречаемся насчет экскурсий с Васей, а я с этим пидором один на один не останусь!
