Внимание масс привлекали в это время, главным образом, наиболее яркие внешние проявления этого банкротства. Прокатился ряд финансовых банкротств в Германии, Франции, Австрии и нескольких мелких странах. Обнаружилось полное банкротство Версальского договора, от которого отказались даже французские националисты, заменив его фактически рядом нескольких временных соглашений. Политические деятели буржуазии тщетно ломали голову над квадратурой капиталистического круга: этот круг оказался порочным и никакие фокусы никаких соглашений и конференций, как политических, так и экономических, не могли указать выхода. Постепенно в массы начали проникать глубокие убеждения о полной невозможности сдвинуться с мертвой точки, пока существует буржуазный строй. Это убеждение в беспомощности капиталистического класса проявлялось во всем: в печати этого периода, и притом не только рабочей, но и буржуазной печати, в карикатурах, остротах, поговорках, наконец, в заключительных словах всех без исключения резолюциях рабочих собраний. Говорят, еще до войны, при парламентских выборах в Италии, существовавшее тогда правительство его противники обвиняли даже в том, что при нем коровы и козы давали меньше молока. Нечто подобное повторялось и теперь. Капитализм стали обвинять даже в том, в чем он в сущности виноват не был. "При капитализме никаких улучшений, никакого движения вперед", – таков был общий лозунг. Безнадежность положения начала сознаваться и самим капиталистическим классом. Это отразилось и в литературе этого времени. Философия Шпенглера и его сторонников находила все больше и больше приверженцев. Усиливалось убеждение в том, что вся европейская культура идет по стопам Римской империи; усиливался мистицизм; буржуазия и буржуазная интеллигенция возвращалась к грубейшей вере в личного бога; начался распад буржуазной морали. Спекулянт с его лозунгом "Лови момент" снова сделался героем дня. Неуверенности и нервозности в общественной психологии соответствовала такая же неуверенность, шаткость и лихорадочность во всем хозяйстве. В то же время выделилась определенная группа буржуазии, которая готовилась отстаивать свои позиции до последней капли крови. Она защищала тот взгляд, что переход к государственному капитализму есть шаг назад во всем экономическом развитии и организованное понижение всей человеческой культуры, и что, наоборот, капитализм сам может вылечить свои раны и выйти из затруднительного положения на основе свободы хозяйственной инициативы и конкуренции. Характерно, что в то время, как буржуазия в собственном смысле этого слова проявила в лице значительных своих слоев сильное шатание и, в частности, одна ее группа стала на сторону государственного капитализма и рабочего правительства, наиболее принципиальной и непримиримой силой, выступившей в защиту капитализма, явился другой класс, а именно: часть мелкой буржуазии, интеллигенции, бывшее офицерство и часть духовенства. Этот парадокс истории знают и все буржуазные революции. Мелкая буржуазия в английской, французской и русской революциях развивает стремление к доведению буржуазно-демократической революции до конца, вопреки самому виновнику торжества – крупной буржуазии. Все это, несмотря на то, что развитие капитализма, не только не улучшает, а часто ухудшает положение мелко-буржуазных, особенно хозяйственно-самостоятельных мелко-буржуазных слоев. Также и в контрреволюции определенные слои мелкой буржуазии и некоторые промежуточные классовые группы оказались последовательней самой буржуазии и мужественно погибали за ее интересы. Эти слои, которые по об'ективной их роли были лишь ударными батальонами оборонявшегося капитализма, часто выходили из повиновения буржуазии, ее государственной организации и самостоятельно защищали дело спасения буржуазного режима, отказываясь от маневрирования, отступления и временных уступок рабочему классу. Фашизм в Италии был лишь первым предвестником такого своеобразного разделения ролей в классовой борьбе этого периода.
Лозунг государственного капитализма в экономике и рабочего правительства в политике делается постепенно всеобщим лозунгом рабочих масс во второй половине двадцатых годов. Переход к так называемому рабочему правительству осуществляется в разных странах по разному. В Англии, например, рабочая партия стала у власти вместе с левыми либералами в результате своей победы при парламентских выборах. В Австрии и Германии рабочие правительства образовались при наличии в парламентах буржуазного большинства, при чем в Германии этот переход совершился на пути борьбы пролетариата с поднявшей голову реакцией. Здесь возникло так называемое двоевластие, т.-е. власть рабочих организаций на одной стороне и более формальная власть рейхстага на другой. Рейхстаг, в период максимальной дороговизны, кризиса и наибольших волнений среди рабочего класса, проявлявшихся в демонстрациях, столкновениях с полицией и реакционерами и всеобщих забастовках, когда, казалось, все здание немецкого капитализма тряслось до самого основания, счел за благо большинством буржуазных голосов высказаться за создание рабочего правительства и вотировать ему доверие. Это правительство, в котором руководящую роль играли, конечно, шейдемановцы, стало скоро фактически ответственным не перед рейхстагом, а перед Социал-Демократической Партией и центрами профессиональных союзов. В этот период было много простаков, которые кричали о том, что переход власти от буржуазии к пролетариату совершился безболезненно, без кровавых ужасов гражданской войны, и которые не подозревали, что собственно никакого перехода власти и не было. В самом деле, события очень скоро показали, что рабочее правительство было не классовой властью пролетариата в собственном смысле слова, а лишь последним окопом буржуазного общества в борьбе с той настоящей рабочей властью, которая еще не пришла. Буржуазия сознательно и добровольно "уступила" власть рабочему правительству и для прикрытия маневра лишь симулировала кое-где сопротивление. Фактически же она заняла выжидательную позицию, готовясь к решительной борьбе. Эту подготовку вели особенно энергично те промежуточные группы, которые, как мы уже говорили выше, оказались более последовательными, принципиальными, стойкими и самоотверженными защитниками буржуазного строя, чем сама буржуазия. Расчет буржуазии был такой. Рабочие партии у власти ничего не смогут сделать в смысле реального улучшения положения рабочих масс, они скомпрометируют и себя и самую идею рабочего правительства, после чего наступит момент возвращения к власти чисто буржуазного правительства, гораздо более сильного, чем было коалиционное правительство Вирта. В одной части расчеты буржуазии оправдались. Реформисты, ставшие у власти, действительно, очень скоро скомпрометировали себя в глазах рабочих масс. Но массы сделали из всего происшедшего совсем не тот вывод, которого ожидала буржуазия. Очень скоро даже те массы, которые шли за шейдемановцами, начали упрекать своих вождей в том, что они ничего не сделали и не хотели сделать для нажима на буржуазию и для перехода к действительному социалистическому строительству. Эти массы быстро начали покидать лагерь реформистов и переходить к коммунистам.
Наоборот, там где рабочие правительства, под давлением пролетарских низов, пытались реально приступить к регулированию производства и распределения и к серьезному ограничению доходов имущих классов, там они встречали отчаянное сопротивление, открытое неповиновение имущих классов и толкали буржуазию и помещиков отстаивать свои интересы с оружием в руках. В результате рабочее правительство дало возможность пролетариату лишь лучше подготовиться к действительному завоеванию власти, втянуть в борьбу отсталые слои, сплотить их, разоблачить на практике реформистов до конца и бесповоротно. Рабочее правительство таким образом не только не решило центральную проблему всей классовой борьбы двадцатого века, т.-е. не дало развязки в борьбе труда с капиталом, а лишь отодвинуло эту развязку конфликта на несколько лет. Оказалось, что осуществить важнейшие и назревшие мероприятия в духе государственного капитализма не только не способен сам капитализм в лице буржуазной власти, но не в состоянии и рабочее правительство, получившее эту власть не в итоге победоносной гражданской войны пролетариата, а в результате отступательного маневра буржуазии. Даже для сколько-нибудь серьезных мероприятий в духе государственного капитализма необходима была почва, расчищенная классовой войной; необходимо было сбить буржуазию и все так называемые привилегированные классы с их основных позиций и заставить их повиноваться пролетариату. Неповиновение рабочему правительству и злобно-ироническое отношение к нему было характерным для европейской буржуазии этого периода. Буржуазия не принимала этого правительства в серьез, что было вполне естественно, поскольку историческая задача этого правительства заключалась не в нажиме на буржуазию, а в защите ее от пролетарской революции. Если вспомнить, что в России подобное отношение к пролетарской власти имело место даже первое время после октябрьской революции, т.-е. после фактического завоевания диктатуры пролетариата, то чего ж другого можно было ожидать от еще непобежденной буржуазии Запада. В результате такого отношения буржуазии к рабочему правительству, которое она рассматривала как правительство своего маневра, не только не была экспроприирована крупная земельная собственность, не только не были национализированы важнейшие отрасли промышленности и не удавалось сколько-нибудь сносное регулирование хозяйственной жизни и движения цен, но и даже обыкновенные налоги не уплачивались аккуратно имущими классами. Это сопротивление буржуазии с одной стороны не давало никакой возможности даже приступить к ликвидации того кризиса, который выплеснул на поверхность рабочее правительство в первом своем этапе. А с другой стороны это сопротивление страшно озлобляло массы пролетариата, которые в серьез хотели иметь настоящую, а не маргариновую рабочую власть, которые в серьез хотели провести свою программу государственного капитализма и для которых позиция рабочего правительства была позицией дальнейшего наступления. В обстановке все более накалявшейся атмосферы классовой борьбы массы быстро левели и все энергичнее требовали от своих вождей решительных действий.
