– Как ваша фамилия? – протянул диктофон щуплый журналист с дымчатой шевелюрой.
Полковник выждал и сказал сентиментально:
– Иванов.
– А зовут Иван, да? – подхватили солнечные очки.
– Сколько погибших? – выпалил дымчатый.
– Сколько надо! – полковник отвернулся и пошел.
По вспученному асфальту волочили черные мешки.
Пожарные вытаскивали из троллейбусов тела – одно за другим, одно за другим – и передавали по цепочке.
Подъехала аварийка – грузовик, где в кузове рядом с товарищами – слесарем Кувалдой и сварщиком Клещом – сидел Виктор Брянцев, электрик. Он вышел и огляделся.
– Дела-а… Как же их угораздило… – растерянно бормотал могучий Кувалда. – Чем провинились люди?
– Вот так: катаешься себе, и бабах, – тонким голоском поддержал низкорослый Клещ. – Был пассажир, и здрасьте вам: кучка пепла. И все равны: что безбилетный, что контролер…
– Хватит философствовать, – оборвал Виктор. Он был растерян больше остальных и от этого зол.
Провода свисали к земле. Возле троллейбусных остовов низко поникли фонари, как увядшие железные растения. Виктор глянул выше – на маленькую радугу в промытом светлом небе.
– Видал, а? – Кувалда сел на корточки, и, разогнувшись, показал на ладони большой значок, красным по желтому: “Хочешь похудеть? Спроси меня как!”
– Символичненько, – заметил Клещ.
– Да выбрось ты, – дернул плечом Виктор.
Кувалда швырнул значок, он покатился по асфальту.
Сиротливо щелкнул и замер.
– И на кой нас вызвали? – пробурчал Кувалда. – Электричество чинить? Это вообще не наш участок.
– Да видишь, авария какая, всех и созвали, – сказал Виктор.
– Обедать пора! – крикнул из кабины Валерка Белорус, усатый водитель.
– Поехали… – согласился Виктор. – Толку от нас…
Забрались в кузов, покатили обратно в аварийку.
Ехали молча.
Аварийка находилась в центре Москвы, на первом этаже двухэтажного здания за гостиницей “Минск”. Кувалда с Клещом отправились в соседний магазин взять бутылку и еду. Виктор толкнул дверь.
– Ну что там? – подняла голову сидевшая за телефоном женщина, похожая на галчонка.
– Жуть, – сказал Виктор с нажимом. – По телевизору еще не говорили? – ткнул пальцем в сторону экрана; звук был приглушен: Богдан Титомир извивался и ответно показывал пальцем. – Пойду умоюсь.
Завернул в узкий туалет, накинул крючок на дверь. Щедро намылил руки, смыл, намылил снова, обхватил щеки. В мутном зеркале на него таращился голубоглазый мужик. Рыжеватые кудряшки. Косматые рыжие брови. Широкое мясистое лицо в молочной пене. Нагнулся. Фыркая, отмылся. Закрутил краны до упора. “Всем всё чиним, а у самих вечно вода холодная… Но сейчас даже хорошо, что холодная…”
В комнате – под клекот радио – сослуживцы уже расселись за столом. Кувалда, Клещ, Валерка Белорус, Зякин, Мальцев, Дроздов.
Окликнули:
– Иди, пожрем!
– Вить, наливаем!
Он неопределенно махнул мокрыми руками:
– Щас, щас…
Шагнул в предбанник.
– Есть будешь? – Жена всё так же сидела за телефоном. – Суп в термосе. Бутерброды.
– Да погоди, Лен. Тошно. – Сел на диван. Спросил, как бы нехотя: – А ты?
– Поела уже.
– Одна?
– Я ж на телефоне.
Он сидел неподвижно, с лицом в каплях воды. Закрыл глаза.
– Смотри, смотри! Тебя показывают!
Дернулся. Лена сделала телевизор громче.
Репортер говорил наступательным речитативом – красивый молодой человек со светлыми волосами до плеч. Черный микрофон подрагивал возле рта, фоном чернели троллейбусы.
– Предварительная картина произошедшего такова: тяжелый камаз врезался в бензовоз, в цистерне которого было около двадцати тонн бензина. Водитель камаза торопился: кузов его был забит дорогой мебелью, которую, видимо, с нетерпением ждали заказчики…
– А я где?
– Да был только что. Погоди, может, еще покажут…
– Теперь о жертвах. Сейчас ведется их подсчет. Но известно уже, что четырнадцать трупов обнаружено только в каркасе одного из троллейбусов. Борта сложились, в районе средней площадки крыша легла на основание…
Дали общий план: черные остовы, мигалки пожарных и скорых, мельтешащие фигуры с носилками и мешками.
На экране возникла студия. Дикторша, приветливая, с лукавинкой, в расстегнутой блузке.
– Мы следим за информацией с места ЧП. К другим новостям. Сегодня в Верховном Совете России первый заместитель генерального прокурора Николай Макаров выступил с докладом о ходе расследования материалов, связанных с коррупцией должностных лиц…
– Перед глазами стоит, – сказал Виктор.
– А? – Лена убавила звук.
– Перед глазами, говорю. Людей выносят. Не пойми чего. Трудно поверить, что это люди были.
– Ой, Вить, лучше не рассказывай.
– Это нам знак всем – вот что я думаю.
– Знак?
– Помнишь, Валентина книжку тебе давала… ну, брошюру… секты своей. Хренотень, понятно. Но мне там выражение одно понравилось. “Репетиция конца света”. То есть пока мир не сдох – перед этим репетиции. Вот я смотрел сегодня на троллейбусы обгорелые и вспомнил Первое мая. Недавно же было. Проспект перегородили, пожарники, неотложки, на асфальте кровь, и автобус горит. Горел, пока весь не выгорел. По ящику показывали. Может, тогда первый был… как его… знак. Сегодня второй… А впереди чего? Какие огни?
– Ты о чем? – Лена смотрела на мужа с подозрением.
– Совсем глупая?
– Сам дурак. Первое мая, Первое мая… Ты про своих любимых, что ли? – У нее замелькали ресницы. Она часто смаргивала, когда начинала волноваться. – Так они это сами устроили. Плохо ты, видать, телевизор смотрел. Им сказали: стойте и митингуйте, а они? Поперли куда не звали, вот и столкновение. Да что я тебе говорю? Всё знаешь! Еще и милиционера грузовиком задавили. И никто не виноват… – она даже присвистнула. – Коммунисты, вперед…
– Демокра-аты… – Виктор пошарил руками по дивану, словно в поисках поддержки. – Дайте людям демонстрацию провести. Они ж не на Кремль… На Ленинские горы шли… Кому мешали? И кто шел? Старики, ветераны. Их дубасить начали. ОМОН на них кинули. Черепа пробивали. Кости ломали. Ордена срывали.
– Что ты на меня ополчился? – Лена нервно засмеялась. – Я-то тут при чем?
– Ну и не спорь. Скажешь, случайное оно, сегодняшнее? – Виктор дико глянул на пальцы с налипшей пылью и снова принялся водить руками по дивану. – Разболталось всё, никакого контроля, народ на машинах лихачит. Довели страну до белого каления. Вот и горим!
– А раньше такого не было? – в тон ему резко спросила Лена. – Просто скрывали. Это сейчас свобода слова – всё быстро передают.
– Передают… – он зло усмехнулся.
Зазвонил телефон.
Лена сняла трубку и долго молчала.
– Да, да, – подтвердила наконец.
Открыла толстую тетрадь, быстро записала что-то, послушала, снова записала.
– Нет у нас никого, – сказала раздраженно. – Как это: где рабочие? На пожар всех погнали. Там все службы сейчас. Слышали, небось, чего приключилось. И как я вам помогу? Вы до утра потерпите? Подумаешь, нет воды. А у нас рабочих нет!
– Тили-тили-тесто! – в комнату ввалился Кувалда. Покачиваясь, стоял и улыбался. – Пойдем за вас накатим!
Лена прикрыла трубку ладонью:
– Утром новая смена будет, и сразу к вам отправлю. Женщина… Вы меня плохо слышите? А зачем кричите? – Кувалда выпал обратно. Лена подождала еще полминуты, что-то начертила в тетради. – Ждите до утра! – Звучно повесила трубку.
Это было тайное правило любого диспетчера – стараться не нагружать свою бригаду. Завтра Лену сменит Варя Лескова, и – вперед. Лена не только затягивала простые вызовы, передвигая их на время следующего дежурства, но иногда оберегала бригаду от срочных и важных. Прошлой зимой, когда поздно ночью прорвало трубу под кинотеатром “Пушкинский” и телефон не смолкал, что-то подсказало ей поберечь ребят. Перекинули рабочих с соседнего участка, а вторая труба за их спинами вдруг возьми и лопни, двое сварились в кипятке. “Ленка, милая! Ты нам жизнь спасла. Не послала на убой”, – говорили ее подопечные. И сразу скинулись на банку кофе и коробку конфет, потом еще Кувалда привез ей домой четыре стула, которые они вынесли в свое время аж из генеральной прокуратуры (аварийка была складом инструментов, фанерных листов, швейных машинок и прочей всякой всячины, найденной по подвалам).
Лена пробежала глазами свежую запись, закрыла тетрадь. “Надо же, воду отключили, – неприязненно вспомнила панический голос из трубки. – Что, первый день на свете живет? Перебьются!» В соседней комнате хрипло смеялись и весело бранились. “Пускай идиотничают”. Когда шумели, орали, пели, даже дрались, она чувствовала себя спокойно. Бывало, вернутся с вызова, потные, грязные, толкаются и ругаются, и она блаженно засыпает. А когда в аварийке безлюдно, все на выезде, вот тут не заснешь – тишина сверлит мозг, страшно за ребят, как они там, среди труб и проводов, под землей…
