– И я так замуж пойду? – тихо спросила Ванга.
– И ты. Все так.
Глава 3
Танке недавно исполнилось восемнадцать, а самой красивой девушкой в Струмице ее считали уже давно – года два, не меньше. К такой красавице, да еще из хорошей, зажиточной семьи всякий рад был бы посвататься, но жених у Танки уже был, и такой завидный, что другие не обивали понапрасну порог ее дома.
А ей хорошо было в этом доме, в этом большом саду, где отец ее и дед посадили каждое деревце! Скоро, скоро они с Гораном сыграют свадьбу, а пока – почему же не порадоваться родительской любви, почему не посмеяться, не повеселиться напоследок с подружками?
Этим Танка как раз и занималась ясным летним вечером. То есть не только этим, конечно: дела всегда найдутся. Вот сейчас за болтовней и смехом девушки собирали ежевику.
– И тут он ее ка-ак поцелует! – рассказывала Танка, ловко обрывая ягоды с колючих веток. – А она глаза закрыла и убежала!
Все в очередной раз захохотали, а подружка Милана сказала:
– Врешь ты все, Танка! Чего ей бежать? Она же сама в него влюблена. А уж как он ее любит…
– Да она испугалась! – воскликнула Танка.
Может, Милана снова хотела возразить, но тут до девушек донесся голос Танкиного отца:
– Танка! Где ты? Зайди в дом.
– Иду, папа! – крикнула она и, поставив на землю миску с ежевикой, побежала на зов.
Так и не успела доспорить с подружками о радостных и смешных вещах – о поцелуях, девичьем страхе и мужской любви.
Когда Танка вошла в комнату, там сидели не только отец с матерью, но и Панде Сурчев, сосед из крайнего дома. Танка немножко удивилась – зачем он пришел? Родители ее были людьми доброжелательными и открытыми, но Панде никогда не бывал у них в гостях. Она видела его лишь изредка, и всегда он был хмур и как-то мрачен. Ну да каким еще быть вдовцу-бедняку, который один растит маленькую дочку?
– Здравствуй, Панде, – сказала Танка. – Папа, ты меня звал?
– Здравствуй, Танка, – ответил Панде.
– Звал, звал, – кивнул отец. – Вот, дочка, Панде пришел к тебе свататься.
На миг Танке показалось, что она ослышалась.
– Свататься, говорю, Панде к тебе пришел, – повторил отец.
Танка вскрикнула и закрыла лицо фартуком. Потом опустила фартук, с надеждой взглянула на мать – может, все-таки ослышалась?
– Да, дочка, да, – подтвердила та. – Пора тебе замуж. Мы дали согласие.
– Ну, скажи и ты, что думаешь, – произнес отец.
Танка вскрикнула, как будто ее рубанули саблей, но не упала, а, рванувшись, выбежала из комнаты.
– Молодая еще, – объяснил отец. – Что она может думать? Мы согласны, Панде.
– Ну и хорошо, – кивнул тот.
Мать зашла к Танке в комнатку уже поздним вечером.
– Ну все, все, успокойся, – сказала она, садясь на кровать рядом с рыдающей дочерью. – Ты же знаешь, по-другому нельзя. Радоваться надо, что Панде тебя посватал.
– Как радоваться, мама?! – воскликнула Танка. – Я не хочу! Не хочу за него замуж! Я его не люблю!
– Я знаю, – кивнула мать. – Думаешь, мы с отцом не хотели, чтобы вы с Гораном поженились? Он офицер, не батрак какой-нибудь, не чета Панде. Но что же делать? Горан – болгарский офицер. Танка, ведь тебя вышлют и нас всех с тобой заодно! А разве мы виноваты в чужих распрях? Разве мы хотели жить под сербами? Разве мы придумали этот указ?
Танка притихла. Мать говорила правду – очередной указ, изданный сербской властью, не так давно установившейся в селе, гласил: все женщины, которые имеют связь с болгарскими военными, должны немедленно покинуть Струмице, и семьи их тоже. Бессмысленно было возмущаться жестокостью этого указа – его надо было выполнять, и немедленно. На Балканах, где в последние десять лет все враждовали и воевали со всеми, шутить с такими делами было опасно.
– Я не хочу выходить за Панде… – все-таки повторила Танка. Правда, теперь ее голос звучал уже не возмущенно, а жалобно. – Мама, что мне делать?
– Ничего, дочка, – ответила мать. – Привыкнешь. Все так живут.
Свадьбу тоже сыграли не хуже, чем у всех. Столы стояли под деревьями в саду, здесь же было выставлено и приданое: швейная машинка и красивый расписной сундук.
– За овцой завтра придешь? – спросил Танкин отец у Панде.
Жених не танцевал с невестой и был хмур. Но это никого не удивляло: все знали, такой уж у Панде Сурчева характер. Не удивлялись, конечно, и заплаканным глазам невесты: все девушки плачут перед замужеством.
– Овцу сегодня заберу, – ответил Панде тестю. – Чего откладывать?
– Ну, бери сегодня, – кивнул тот.
А про себя подумал: «Не за батрака бы отдавать дочь, не за голодранца! Да что теперь поделаешь?»
Пока отец с мужем разговаривали о приданом, Танка потихоньку выбралась из-за стола и скрылась между деревьями. Никто не обратил на это внимания – так же, как и на то, что маленькая Вангелия пошла за нею.
Ванга нашла свою новоиспеченную мачеху в дальнем конце сада – там, где еще недавно Танка веселилась с подружками. Теперь она рыдала, лежа на траве прямо в свадебном платье. Ванга присела рядом с ней на корточки.
– Танка! Ты почему плачешь? – спросила она.
Танка вздрогнула. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее слезы, даже маленькая падчерица, хоть у той в глазах и стоит сочувствие.
– Ты не поймешь, – всхлипнула Танка.
– Почему? Я понимаю, – вздохнула Ванга. – Ты не любишь моего отца, да?
Танка кивнула. Было в этой девочке что-то такое, что вызывало доверие. Даже странно, ведь ей всего семь лет.
– Я не знаю, почему люди вот так… – задумчиво проговорила Ванга. – Не любят, а женятся. Разве это правильно? – Она обняла Танку и шепнула ей на ухо: – Не плачь. Я тебя люблю. Я тебе во всем буду помогать.
Глава 4
«Что бы я без нее делала?» – подумала Танка.
Она смотрела в окно на то, как Ванга играет с братишкой Василом. Самой Танке нелегко было с ним справляться: Васил в свои четыре года крепкий и тяжелый, Танке, снова беременной, его не поднять. А главное, непоседливый он, глаз да глаз за ним. Только Ванга умеет придумать для братика такую забаву, чтобы он хоть немного посидел на месте.
«А что это она для него там придумала?» – вдруг заметила Танка.
Ванга взяла миску, из которой пили куры, и спрятала ее за кучей хвороста. Потом сняла косынку и завязала себе глаза. Эта детская игра почему-то так встревожила Танку, что она вышла из дому во двор.
Ванга стояла посреди двора с завязанными глазами, а Васил с интересом наблюдал за ней.
– Смотри, братик, – сказала Ванга. – Я глаза крепко-крепко завязала, а все равно миску найду.
Она пошла по двору так, словно косынки у нее на глазах не было. Подошла к хворосту, подвинула его, взяла миску. Вроде бы ничего особенного…
– Ванга! – воскликнула Танка. Она подскочила к падчерице и сорвала с ее глаз косынку. – Что за глупая игра?
– А Василу нравится, – сказала Ванга. – Смотри, он смеется.
– Что, нельзя по-другому его повеселить? – Танка встряхнула косынку. – Зачем тебе это?
– Не знаю… – Ванга задумчиво посмотрела на мачеху. – Мне кажется… Ты не сердись, Танка. Кажется, что мне это понадобится. Почему так?
Ответа Танка не знала. Так же, как не знала причину своей тревоги. Ведь это просто детская игра!
Но тут в конце улицы показался Панде. Он шел медленно, тяжело, устало.
– Пойдем ужинать, – сказала детям Танка. – Может, отец и до утра останется.
Панде в самом деле остался дома ночевать: хозяин отпустил отдохнуть. Правда, вставать после этого отдыха надо было совсем рано, чтобы успеть на хозяйское поле.
– Когда вернешься, Панде? – спросила назавтра Танка, подавая мужу узелок с едой.
– А я откуда знаю? – буркнул тот. – Может, через неделю. Как хозяин отпустит.
– Сколько ж тебе по чужим людям батрачить? – с горечью проговорила Танка.
– Выбирать не из чего.
Панде вышел. Танка вздохнула и подошла к топчану, на котором спали Ванга и Васил.
«Жалко девочку будить, – подумала Танка. – Хорошая она, добрая. А что делать?»
Ничего не поделать с беспросветной нищетой, в которую угодила Танка, выйдя за бедняка и батрака. И нечего теперь думать, могла у нее быть другая судьба или нет. Разве человек в своей судьбе властен?
– Вставай, Ванга, – сказала она. – Пора за молоком.
Утро было ясное, как слеза. И солнце поднималось медленно, не торопилось жечь землю и людские головы. Но все-таки, когда Ванга с подружками возвращались с пастбища, солнце уже припекало сильно. Девочки всегда спешили привезти с пастбища овечье молоко пораньше, но ослик, на котором они возили бидоны, часто упрямился, и они не успевали до солнцепека.
