— Фотографии ребенка, пожалуйста, и свидетельство о рождении.
Молодая нянька спешит куда-то внутрь помещений.
Интересно, а чем так нехило заработала блондинка на особняк и две иномарки у здания сбоку.
Она на эту тему как раз и заговорила:
— У меня наличных нет сейчас, и в банке практически ноль. Открыла недавно женский парикмахерский салон на Арбате, всё туда вложено, в фонды и оборот. А коттедж этот подарок.
— От гражданского мужа?
— Да. Он любит мальчика, и сказал — деньги скоро уже привезет.
Двести тысяч долларов за «дорогого» ребенка сейчас покажутся многим нелепой мелочью, но тогда, осенью 92-го, другие совсем были цены. Ну например, трехкомнатная квартира в Москве в хорошем кирпичном доме стоила пятьдесят тысяч, люди, получавшие зарплату в двести долларов, считали, что это вполне себе ничего, а земля на Рублевке, в тех же долларах, была раз в двадцать ниже теперешней.
— Скажите, товарищ капитан или… господин?
— Да просто — капитан.
— Скажите, главное ведь ребенок… пока мы его не вернем, вы не станете за-адерживать преступников? — ее голос дрогнул.
Без всякой уверенности насчет настроений начальства, я заверил ее, что не будем. Чего раньше времени…
— А почему мальчик с няней гулял за воротами, а не здесь во дворе?
Женщина мотнула головой и фыркнула:
— А, во-первых, по моей глупости! Но ведь в голову не приходило. И охранник у нас в том смысле, чтобы не лезли на территорию и в дом, особенно ночью. У него кнопка вызова в милицию, отделение тут близко совсем.
Она снова в укор себе мотнула головой и прикусила губу.
— А во-вторых?
— … ветер бывает со стройки, на соседнем за домом участке, пыль ребенку уже попадала в глаза… и нам тоже.
— Понятно. Ну, главный, пожалуй, вопрос. Кого-то конкретно подозреваете?
Голова покачалась:
— Думала уже об этом… — на лбу вдруг появилась напряженная складка, — соседи напротив…
— Что с ними?
— Да не поймешь, сколько их там. Кавказ сплошной постоянно мелькает.
Я сразу приказал стоявшему без дела помощнику:
— Звони в управление, пусть присылают собаку.
Кавказ, и Чечня в особенности, уже стали о себе заявлять, причем, главным образом, «по особо опасным».
Молодая нянька объявилась с пачкой фотографий в руке.
Изрядная пачка.
… вижу какую-то раннюю фотографию — годовалую или меньше еще, перекладываю… опять в этом роде…
— Где он тут, так сказать, окончательный?
Блондинка берет у меня пачку, быстро разбирается с ней, протягивает две.
— Тут он снят недавно совсем в нашем дворе, а на другой — в доме.
… н-да, ребенок, каких много, черты лица ничем не примечательные.
— Опишите одежду, в которой его похитили.
Достаю из кармана блокнот, но женщины меня останавливают.
— Не надо записывать, вот в этой самой, на фотографии.
— Фотографии и свидетельство я на время заберу, вам, как положено, пишу расписку.
Но сразу меняю решение: говорю эксперту, чтобы сгонял в местное отделение, отксерил свидетельство и в нескольких экземплярах схему.
— А мы такой суетой не засветимся?
— Если наблюдают, уже засветились. К тому же, скоро с собакой пожалуют.
Помощник как раз явился со словами, что через десять минут выезжают и что начальство велело мне побыстрей возвращаться с докладом.
— Какой у вас план, капитан?
Ох, дождался, чего меньше всего хотел.
— Время только двенадцать, у нас впереди сутки и еще пять часов. Разумеется, мы к концу дня выработаем вполне определенный план, но, поймите правильно, я сейчас не могу озвучивать даже свое предварительное мнение. А вам, девушка, — от моего взгляда та почему-то съежилась, — надо в любом случае готовиться к посещению кладбища. Ну-у, не беспокойтесь, вы для преступников не цель, вас они пальцем не тронут.
— Вы полагаете, получив деньги, они сразу там же отдадут мальчика? — голос бедной матери дрогнул опять.
— Вероятнее всего отведут к нему няню. Кладбище очень большое, у меня там мама похоронена. Полно деревьев, дальше двадцати метров уже ничего не просматривается, и время они назначили на закате. Кто-то из шайки может сидеть с ребенком недалеко от того места, где ее встретят с деньгами.
Девушке, показалось, страху только прибавилось.
— Уверяю, делать что-либо против вас или мальчика они не станут. И не от гуманности. Преступники всегда допускают, что могут попасться, — зачем им еще одна статья, к тому же — особо тяжкая.
— Да! — с ноткою радости поддержала женщина — эта нехитрая истина явно ее взбодрила.
Сигнал машины или мне показалось?..
Не показалось, хозяйка двинулась к входу, проговорив уверенно:
— Это муж.
Помощник мой покачивается с носков на пятки от вынужденного безделья.
— Леш, всё обснимали? И двор перед домом?
— Всё, товарищ капитан.
Вообще-то мы по именам и на «ты», однако на людях он соблюдает субординацию.
— Я сейчас переговорю с этим мужем и отправлюсь в управление, а ты дождешься наших с собакой, если вдруг она поведет к кавказскому дому напротив, сразу не соваться, взять наряд местной милиции.
И спрашиваю няньку:
— Кроме тех двух мужчин, в переулке никого не было?.. А машину стоявшую где-нибудь не заметили?
— Машину? — Решительность вдруг объявилась в голосе: — Не было машины, я бы заметила.
Она прослеживает мой взгляд, брошенный к вешалке на край с детской одеждой.
— Как поглядаю, так дрожь берет — как он?
…«поглядаю» от этого украинизма пошла у меня толчком «Дивлюсь я на нибо, тай думку га-да-ю», и на весь день прицепилась.
Поворачиваюсь к раздвижным дверям, вместе с хозяйкой появился мужчина, идет ко мне и протягивает руку.
Я представляюсь.
— Знаю-знаю, разговаривал уже с вашим начальством…
И, ничего себе, называет фамилию курирующего нас зама министра.
Сам представляется — фамилия, имя-отчество ничего мне не говорят.
Он продолжает, обращаясь ко мне просто по имени:
— Дмитрий, сейчас главное — спасти мальчика. Я уже сказал руководству, что считаю захват преступников в такой ситуации неприемлемым.
Ничего себе — «он сказал»! Нашему заму? Этой наглой свинье в ермолке, который даже на подчиненных ему генералов смотрит как на уличных бобиков? Кто ж этот мужик такой?
Кивает в сторону своей бывшей гражданской жены, у которой, теперь замечаю, светлая замшевая сумочка на лямке висит на плече:
— Деньги готовы для передачи.
Его сильная рука берет меня за локоть и направляет вглубь холла, дальше от остальных.
— Дима, — слышу его тихий голос, — ведь вы будете ответственным за операцию?
— Ну… думаю, да.
— У меня большие возможности, мой дорогой, в случае чего могу перевести вас в ФСБ или в охрану президента на очень хорошую должность. Вы меня понимаете?
— Честно говоря, не совсем.
— Верните мальчика, даже если придется нарушить какой-то приказ начальства.
Я сам почувствовал, что резко напрягся, и мой странный знакомый сразу отреагировал.
— Не отвечайте сейчас. Просто имейте в виду.
Мы развернулись, идти назад, пересеклись взглядами, и я увидел в его темно-серых глазах… почувствовал, а не увидел, силу, не знающую преград, но не злую, не страшную, а просто силу.
Мы с экспертом возвращаемся на Петровку, я гоню из головы ту самую песню «Дивлюсь я на нибо…», а она снова возвращается. Завтра на Востриковском должна состоятся передача денег, и как при этом провести задержание преступников, просто себе не представляю.
Кладбище огромное в глубину. Ясно, что первую точку наблюдения они поставят где-то у главной аллеи до первого поворота налево, указанного на схеме, и это не будет бугай с золотой на груди цепью, а кто угодно, наводящий порядок на одной из могил, откуда есть хороший обзор за «хвостом», который могут пустить за нянькой.
Мы сразу на этом первом контроле засыпемся.
После первого поворота есть еще три, и от третьего стрелка с пунктиром в смысле — «иди и иди».
Но это вовсе не значит, что девушку встретят где-то там дальше. Преступники могут тормознуть ее и на половине пути, так что наши засады ближе к концу дистанции окажутся бесполезными, не говоря уже о том, что расставить большое число людей незамеченными, практически невозможно.
Я еще подумал… и понял, что этими соображениями трудности не кончаются.
Снова смотрю на схему.
Конечно, последняя тут прямая идет уже недалеко от заднего забора, за которым обширный участок дикого леса. Унести туда ноги — нет проблем, а чтобы блокировать со стороны леса, нужно разместить там около роты солдат.
Опять эта песня, да чтоб её!
Но продолжаю «гадать свою думку»: вот девушка идет по какой-то алее… ее окликивают от одной из могил… так, там двое — и может быть женщина… забирают деньги из сумки, сумку, разумеется, не берут, женщина другими путями топает себе спокойно на выход… а может быть, это рабочий в спецовке из местных или подросток мальчик-девочка — у преступников тоже есть дети… девушка, отдав деньги, спрашивает: «а где же ребенок?» — «а вот посидим еще минут десять, вы пройдете тут рядом к одной могиле, там записочка — и не волнуйтесь, мальчик в полном порядке»… а мальчик, скорее всего, там и сидит, только что оставленный… или оставлен в какой-нибудь машине неподалеку от кладбища — а в записке сказано где.
